http://www.youtube.com/watch?v=vhgDux-rKV0
"ურა! რევოლუცია დაიწყო! ეხლა ნამდვილად არ იქნება მოწყენილობა!" მაგრამ კაცობრიობის გადაგვარების დანახვით თავზარდაცემული, გენიოსი და ბეჩავი ბლოკი მიიტყუა, აცდუნა და თავი მოაწონა, შემდეგ კი მოკლა სწორედ მის მიერვე დიდად ნაქებმა ბოლშევიზმმა და რევოლუციამ.
ალეკსანდრ ბლოკი. დღიური 3.
1917.
"ურა! რევოლუცია დაიწყო! ეხლა ნამდვილად არ იქნება მოწყენილობა!"
22 აპრილი. ყველაფერი კარგად იქნება, რუსეთი დიდი იქნება. მაგრამ რამდენი ხანი უნდა ვიცადოთ და რა ძნელია აქამდე მიღწევა.
20 მაისი. არა, არ უნდა ვიოცნებოთ ოქროს ხანაზე. ტუჩები მოვკუმოთ და ისევ წავიდეთ ჩვენს დემონურ სიზმრებში.
ა.მ. ვოზგლიადოვსკაია, ალეკსანდრ ბლოკის კატასტროფა
რუსეთში მეოცე საუკუნის პირველ ორ ათწლეულში მომხდარის ყოველი თანამედროვე და მოწმე თავისებურად აღიქვამდა მოვლენებს.
ბლოკის მიერ რევოლუციის წინა და რევოლუციის წლებში დაწერილმა ნაწარმოებებმა ალბათ სხვა მწერალთა, პუბლიცისტთა და პოეტთა ნაწარმოებებზე უკეთ ასახეს ავტორის სულიერი მდგომარეობა.
სულიერი მდგომარეობა ადამიანისა რომელიც არ იღებს ისეთ აქტიურ მონაწილეობას მოვლენებში როგორც პროფესიონალი რევოლუციონერები მაგრამ ვინც ვერ ახერხებს მოვლენებში თუნდაც ირიბი,პასიური მონაწილეობისთვის თავის არიდებას.
ბლოკი მკითხველს არწმუნებს იმაში რომ არაა საკმარისი მარტო დამორჩილება, საჭიროა მომავალ საშინელებათა პოეტური აღქმა, ამ საშინელებებით აღფრთოვანება.
ბლოკის აზრით რაც რუსეთს დაემართა 1917 წელს იწყება მოწყენილობით. სწორედ ყველაფრის მშთანმთქმელი მოწყენილობის თემა ჭარბობს ბლოკის მეოცე საუკუნის დასაწყისის წერილებში...ბლოკის აზრით სწორედ მოწყენილობაა უმთავრესი და ყველაზე საშინელის მსოფლიო ბოროტება.... მსოფლიო დაავადებულია მოწყენილობით და ეს აჩენს დეკადენტების და ლ.ანდრეევის პროტესტს, "სიგიჟის ნოტას" რომელიც ბლოკის აზრით არის მათი შემოქმედების მთავარი ნოტა.
ამ "სიგიჟის ნოტაში" ჟღერს უზომო სასოწარკვეთილება იმიტომ რომ მასში არის მწერლების და საზოგადოების გათიშულობის მიზეზი,მასში გამოხატავს მწერალი თავის შეშინებას თავისი და მსოფლიოს სიგიჟით... ეს ნოტაა მოწყენილობის უშუალო შედეგი,მისი ნაყოფი. ბლოკი წერს რომ ეს ნოტა სულ უფრო და უფრო ისმის და მისი გამოვლინებები სულ უფრო და უფრო ცხადია მის ირგვლივ.
"ჩვენი სინამდვილე 1906 წლიდან წითელ სინათლეშია. დღეები სულ უფრო და უფრო ხმამაღლებია ყვირილებისგან, წითელი დროშების ფრიალისგან. საღამოს წუთით ჩაძინებულ ქალაქს ასისხლიანებს გარიჟრაჟი. ღამე წითელი მღერის ბაზრის კახპების კაბებზე, ლოყებზე,ტუჩებზე. მხოლოდ ფერმკრთალი დილა აძევებს უკანასკნელ საღებავს მთვრალი სახეებიდან."
წითელი ფერი 1906 წლის წელში არის ბოროტის,არყვნილის სიმბოლო,რაღაც შემაშფოთებელის, არაჯანსაღის, საშიშის მომწიფების ნიშანი. წითელი ფერი შეიძლება იყოს ასევე ავადმყოფობის,ანთების ნიშანი. და აი საზოგადოებაც თითქოს დაავადდა მოწყენილობისგან //სწორედ მოწყენილობამ გააჩინა სიგიჟის ნოტა//.
მოწყენილი, ავადმყოფი, შეშლილი რუსეთი, ბლოკის სიტყვებით, განიცდის გადაგვარებას.
მისი თანამედროვე "უსიყვარულო და უმეგობრო რუსები ბუმბერაზ ვაჟკაცთა შთამომავლები არიან".
სხვა სიტყვებით ოდესღაც რუსეთში იყვნენ ბუმბერაზები, დევგმირები, გმირები, მაგრამ ის დრო წავიდა, ეხლა კი რუსები არიან უმეგობრო და უსიყვარულო, უასაკო, მოწყენილობით მოწამლული ადამიანები.
რუსეთს ავსებენ "ღობეებთან ჯვარცმული მაწანწალები", მოლაყლაყე მათხოვრები ბოხჩებით და ჯოხებით. მათი მსვლელობა ბლოკის თანახმად არის უსაქმური, ათასთვალა რუსეთის წმინდა მსვლელობა, მწყობრი ცეკვა რუსეთისა რომელსაც აღარაფერი აქვს დასაკარგი.
თვითონ ბლოკის მზერა იმდენადაა დაბინდული მოწყენილობით რომ მას იმ მომენტში არ ესმის თუ რამდენად დიადია და გრანდიოზულია სინამდვილეში რუსეთი,თუ რა უზარმაზარი ფასეულობები აქვს მას.
ბლოკს ეჩვენება რომ რუსეთში ცხოვრება იმდენად ცუდია და მოწყენილია რომ მთლიანად რუსეთი გადაგვარდა მაწანწალებად და მას ღარაფერი აქვს დასაკარგი იმიტომ რომ ეხლა, 1906 წელს, რუსეთში დარჩნენ მარტო "მაწანწალები და ღობეები".
სინამდვილეში შეიძლება ყველაფრის,მეტიც,თვითონ რუსეთის დაკარგვაც, მაგრამ ბლოკს ეს ჯერ ვერ წარმოუდგენია. ბლოკს ეჩვენება რომ ყველაფერი დაკარგულია იმიტომ რომ თვითონ ბლოკიც და მის ირგვლივ მყოფებიც მოწყენილები არიან.
მოსაწყენები და ერთფეროვნებია თხრილები, ღობეები, იზბები, სახელმწიფო ღვინის დუქნები. მოწყენილ ბლოკს "დროც კი არ აქვს!"
რუსეთის მდგომარეობას ის აღწერს ასე: "...ჭაობების შუაგულში გზადაბნეული ცხენოსნის უმიზნო მისწრაფება. ცხენის ზომიერი ნაბიჯი აძინებს და ცხენი გაუთავებლად ტრიალებს და ბრუნდება ერთსა და იმავე ადგილზე. მხედარმა არ იცის ეს იმიტომ რომ ის ვერ არჩევს ჭაობის ერთფეროვან ზედაპირს" //უდროობა//.
სურათი ძალიან ერთფეროვანია და მრავლისმთქმელი. მაგრამ ის შეესაბამება იმას რაც ხდებოდა სინამდვილეში? ნებისმიერი ადამიანის აზრი ყოველთვის სუბიექტურია და ბლოკის წერილებით ჩვენ შეიძლება გავიგოთ მხოლოდ ბლოკის და,შეიძლება,მის ირგვლივ მყოფთა მდგომარეობა. მაგრამ ეს სუბიექტური მდგომარეობაც ძალიან ძვირფასია-ეს ხომ მოვლენათა თანამედროვის სიტყვებია,ადამიანისა ვინც იყო მოვლენათა ნაწილი.
შემოქმედებითი ინტელიგენციის,ე.ი. ერის გონებათა,რომლებსაც ბლოკი თავის თავსაც აკუთვნებს, მდგომარეობას ის შემდეგნაირად აღწერს:
"ჩვენ აღარაფერი გვებრალება,თითქოს აღარაფერია საშიში. ბრძენები ვართ იმიტომ რომ ღატაკები ვართ სულით. ნებაყოფლობით, საკუთარი სურვილით ვობლდებით, საკუთარი სურვილით ავიღებთ ჯოხს და ბოხჩას და წავეთრევით რუსეთის ველებზე" //უდროობა//.
ბლოკს სურს მოგზაურობა, ხეტიალი, შეერთება ამ წმინდა მსვლელობასთან,
უცნობია საით ხეტიალში და მსვლელობაში ის ხედავს ერთადერთ გამოსავალს,
ერთადერთ ნუგეშს ინტელიგენტთა მენტალიტეტის დღევანდელ მდგომარეობაში. წასვლა შორს ობობა მოწყენილობისგან, ჭაობში მბრუნავი დაღლილი ცხენოსნისგან და სხვ.
ბლოკი ფიქრობს რომ მოგზაურს არ ენანება რამის დაკარგვა. მაგრამ ბლოკმა იმ დროს ჯერ არ იცის თუ რაა დანაკარგი და რაა მოგზაურობა რევოლუციისშემდგომი საზოგადოების პირობებში.
მას ეჩვენება რომ ეხლა //1906 წელს// ყველაფერი ცუდია იმიტომ რომ მოწყენილობაა, ისე ცუდია რომ უარესი ვეღარ იქნება და ნებისმიერი ცვლილება გამოიწვევს მხოლოდ გაუმჯობესებას.
2 წლის შემდეგ,1908 წელს, წერილში "ხალხი და რევოლუცია" ბლოკი უფრო ნათლად აღწერს კატასტროფის მომწიფებას. ეს კატასტროფა მისი აზრით მწიფდება იმიტომ რომ მთელი რუსეთი, მთელი მსოფლიო მიდის იქითკენ საითაც არ უნდა წავიდეს.
ვერაფერს უშველის ინტელიგენციაც რომელიც ბლოკის აზრით არაა ისეთი როგორიც უნდა იყოს,ესე იგი არა სწორი,არ იცნობს ხალხს.
ბლოკი ლაპარაკობს ხალხის მოყვარე ინტელიგენტებზე, ფოლკლორის შემგროვებლებზე რომლებიც "წუხან ხალხზე, დადიან ხალხში, ივსებიან იმედებით, კარგავენ იმედებს და ბოლოს ხალხის საქმისთვის იღუპებიან, მიდიან ეშაფოტზე და შიმშილით სიკვდილზე":
"იქნებ გაიგეს კიდეც ხალხის სული,მაგრამ როგორ გაიგეს? იქნებ გაგება და შეყვარება ყველაფრისა, მტრულისაც, იმისაც რაც მოითხოვს ყველაზე ძვირფასის უარყოფას ნიშნავს ვერაფრის გაგებას და ვერაფრის შეყვარებას?"
("ხალხი და ინტელიგენცია)
აქ უკვე ნათლადაა გამოხატული ბლოკის წინათგრძნობა მომავალი დაპირისპირების შესახებ. ბლოკი მზადაა იმის მისაღებად რომ ხალხია სწორედ "მტრული",მაგრამ ეს "მტრული" უნდა გიყვარდეს, უნდა აპატიო მას ყველაფერი,უნდა სიხარულით მიიღო ყველაფერი რაც არ უნდა გააკეთოს ამ "მტრულმა".
ბლოკი ამას წინასწარ გრძნობს და წინასწარ ემზადება-ცდილობს ამ მომავალი აგრესიულის, ანტაგონისტურის, მტრულის შეყვარებას, ის თავის თავს აგონებს იმას რომ საშინელება სინამდვილეში სიხარულია და სულ უფრო და უფრო ძლიერი ტერორი-"მუსიკა".
ბლოკი ხაზს უსვამს იმას რომ მომავალი გარდაუვალია და იმეორებს რომ მტრობა ,ე.ი. ინტელიგენციის და ხალხის მტრობა ძველია. და არა უბრალოდ გაუგებრობა ან გულგრილობა არამედ სწორედ მტრობა-აგრესია.
იდეები რომლებსაც ბლოკი განავითარებს 1918 წლის წერილში ინტელიგენცია და რევოლუცია ჩანს უკვე 1908 წლის ნაწერებში.
ასე მაგალითად წერილში "ხალხი და ინტელიგენცია" ბლოკი წერს:
"თუ კი ინტელიგენცია სულ უფრო და უფრო იმსჭვალება "მისწრაფებით სიკვდილისკენ "ხალხში იმთავითვე არის "მისწრაფება სიცოცხლისკენ". ამიტომაა რომ ურწმუნოც უბრალოდ გადარჩენის ინსტინქტით მიდის ხალხისკენ და აწყდება გამქირდავ ღიმილს,ზიზღს,ქედმაღლურ სიბრალულს,"მიუწვდომელ ზღვარს" და შეიძლება კიდევ უფრო საშინელ და მოულოდნელ რამეს".
ხალხი ბლოკის გაგებით სიცოცხლეა,ინტელიგენცია-სიკვდილი და ამიტომ სრულებით ლოღიკურია დასკვნა რომ ინტელიგენცია უნდა მოკვდეს და ისეთმა აგრესიულმა მოვლენამ რომელსაც ბლოკი უწოდებს ხალხს უნდა იცოცხლოს.
1910 წლის ნოემბერში წერილში "პასუხი მერეჟკოვსკის" ბლოკი წერს:
"რუსეთი იყო ავადმყოფი და შეშლილ და მასთან ერთად ავადმყოფები და შეშლილები ვიყავით ჩვენც,მისი აზრები და გრძნობები. იყო წუთი როდესაც ჩვენი სამშობლოს ყველა გრძნობა გადაიქცა უწყვეტ და უმსგავს ყვირილად რომელიც ჰგავდა მტანჯველი ავადმყოფობისგან მომაკვდავის ყვირილს. სხეული ზოგან ვეღარ გრძნობს ვერაფერს,ზოგან კი იგლიჯება ტკივილით და მთელი ეს მრავალფეროვანება გამოიხატება ერთგვაროვანი საშინელი ყვირილით".
ბლოკის ამ სიტყვებს შესანიშნავად უპასუხა ივან ბუნინმა:
"რევოლუცია-სტიქია... მიწისძვრაც,შავი ჭირიც და ქოლერაც სტიქიებია, მაგრამ არავინ აქებს და ადიდებს მათ, არავინ ლოცავს და აკანონებს მათ, მათ ებრძვიან " //ბუნინი, წყეული დღეები,გვ.100//. ბუნინის სიტყვები ცივია,კრიტიკული და დაუნდობელი,ბლოკის სიტყვები პოეტური და მეტაფორულია, აღფრთოვანებულია-ისინი ჰგავს ზღაპარს რომელსაც ბლოკი უყვება საკუთარ თავს სულ რომ არ გადაირიოს შიშით.
//თემის დასასრული იქნება//.
ყველას აქვს თავისი პერესტროიკა ბეჩავი ბლოკის კატასტროფა-2:
ინტელიგენცია და რევოლუცია ბლოკის თვალით:
1918 წელს ბლოკი წერს თავის ყველაზე სახელგანთქმულ წერილს "ინტელიგენცია და რევოლუცია". მასში არის ძალიან ბევრი ემოცია და გრძნობა,ცხოველხატული შედარებები და ლოზუნგები. ის რუსეთს ადარებს ხან ქარიშხალს და ხან ტანჯულ ქალს. ზოგჯერ ის რუსეთს უძახის ახალ მუსიკას.
სტატიაში არის ყველაფერი რაზეც ბლოკი ადრეც ლაპარაკობდა, მაგრამ ეხლა ეს ყველაფერი კიდევ უფრო ნათლადაა გამოხატული. მეტაფორები და ეპითეტები ცვლიან ლოღიკას და საღ აზრს,მაგრამ ბლოკს ისინი სჭირდება იმიტომ რომ ესაა უკანასკნელი რაც მას დარჩა. ესაა საკუთარი თავის დამშვიდების უკანასკნელი და ყველაზე გაბედული მცდელობა. ბლოკი თავს იმშვიდებს იმის თქმით რომ ხდება დიადი რამ და არა საშინელება, ყველაფერი ხდება როგორც უნდა მოხდეს ანუ ყველაფერი ეს სწორია, ყველა ეს მოძალადე და მკვლელი მართალია და ჩვენ ანუ ინტელიგენცია არ ვართ მართლები იმიტომ რომ ძალიან დამნაშავეები ვართ გაუგებარია რაში...
პირველი მსოფლიო ომი წერილში ძალიან ხატოვანი სახეებითაა აღწერილი
"ჭაობები, ბალახით თუ თოვლით დაფარული ჭაობები. დასავლეთში ყოველ ღამე ანათებს დაღვრემილი გერმანული პროჟექტორი...ადამიანები უყურებენ ყველაფერ ამას და იტანჯებიან მოწყენილობით,მათ ღუპავს უსაქმურობა.
აქ უკვე გადმოათრიეს ომამდელი ბინების მთელი საზიზღრობა-ღალატები, ბანქოს თამაში, ლოთობა, აყალმაყალი, ჭორები."
ისევ ვხედავთ იმას რაც გვხდებოდა ბლოკის უფრო ადრეულ წერილებში -
მოწყენილობა და ჭაობი. და ჭაობის წინააღმდეგ საბრძოლველად,რა თქმა უნდა, აუცილებელია ქარიშხალი.
ბლოკის წერილში ომი საზიზღრობაა, ეფექტური შედარებაა. მით უფრო თუ გავითვალიწინებთ იმას რომ საზიზღრობა დაიწყო იმით რომ გერმანიამ გამოუცხადა ომი რუსეთს.
ალბათ საჭირო იყო უბრძოლველად დანებება და მაშინ არ იქნებოდა ეს მომაწყინებელი საზიზღრობა, "ჭაობში გადაყრილი ხალხის ფული".
ზ. გიპიუსი მოგონებებში გადმოსცემს თავის ტელეფონით საუბარს ბლოკთან:
ბლოკი - ომი ვერ გაგრძელდება, საჭიროა მშვიდობა.
გიპიუსი - როგორ მშვიდობა, სეპარატული? ეხლა გერმანელებთან მშვიდობა?
ბლოკი - აბა რა,მე ძალიან მიყვარს გერმანია,ჩვენ უნდა დავდოთ მასთან მშვიდობა// გიპიუსი ზ.ნ. ჩემი მთვარეული მეგობარი. ბლოკზე. 1991.გვ.36//.
З [Гиппиус З.Н. Мой лунный друг. О Блоке. 1991. С. 36].
ამ წერილში არაა პირველი მსოფლიო ომის მიზეზებზე ლაპარაკის და მშვიდობის დამყარების შესაძლებლობის თუ შეუძლებლობის განხილვის ადგილი.
მაგრამ წინადადება ომის გამომცხადებელ გერმანიასთან სამშვიდობო ხელშეკრულების დადების შესახებ იმიტომ რომ ომი საზიზღრობაა და ბლოკს უყვარს გერმანია ჟღერს საკმაოდ თავისებურად.
მაგრამ ეს აზრი მაშინ საკმაოდ მყარი იყო საზოგადოების ზოგ ფენაში.
ბლოკის გიპიუსთან პატარა საუბარში ჩვენ ვხედავთ მხოლოდ ბლოკის ემოციებს, საზიზღარი ომის დამთავრების სურვილს და მორჩა.
ბლოკი თავს არ იწუხებს მოვლენათა ანალიზით. მას როგორც ბავშვს უბრალოდ სურს შეწყვეტა იმისა რაც არ მოსწონს. ეს არაა გასაკვირი, თანამედროვეობა ხომ მეტისმეტად საშინელია თუ კი ვეცდებით მასში ღრმად ცახედვას.
"ძნელი სათქმელია თუ რაა უფრო გულისამრევი,სისხლისღვრა თუ ის მოწყენილობა, საზიზღრობა. მგონია რომ მარტო მე არ განმიცდია 1909-1916 წლებში ავადმყოფობის და სევდის განცდა"
ისევ ჩანს 1906 წლის წერილი უდროობის თემა. ბლოკს 12 წელი ტანჯავს მოწყენილობა. მაშ რას აკეთებდა რუსული ინტელიგენცია ბოლო 20 წლის მანძილზე? მოწყენილი იყო !
პირველი მსოფლიო ომი მეტისმეტად მოსაწყენი აღმოჩნდა,მაგრამ აი ის შეწყდა და ეხლა რა? ეხლა " ისევ ახმაურდა აქამდე მიწის ქვეშ ჩასული და ჩუმად მდინარე ნაკადი და მის ხმაურშია ახალი მუსიკა" ბლოკის ამ სიტყვებში ისმის თითქმის აღფრთოვანება. მას სურს მოწყენილობის გამფანტველი ხმაური.
მაგრამ ამ ხმაურმა არა მარტო გაფანტა მოწყენილობა. მან მოიტანა სიკვდილი,შიმშილი და ნგრევა,ზნე-ჩვეულებათა საბოლოო გადაგვარება და დაცემა,ბანდიტიზმი,ყველაფრის ნებადართულობა და თავნებობა.
ასეთია მოწყენილობის ფასი? მოწყენილობაში და ყველაფერ ამაში ბლოკის აზრით დამნაშავეა ყველა-რევოლუციის მომთოკავი მეფე,ზოგი მემამულე და ,რა თქმა უნდა, დანარჩენი მოწყენილი ინტელიგენცია რომელმაც ვერ გაუგო ბლოკს.
და ეხლა ბლოკი უსმენს რევოლუციის ხმაურს:
"ჩვენ გვიყვარდა ეს დისონანსები,ეს ღრიალი,ეს რეკვა,ეს მოულოდნელი გადასვლები...ორკესტრში" // ინტელიგენცია და რევოლუცია// ბლოკის აღფრთოვანება ჰგავს ძველი ფილმის ბავშვის აღფრთოვანებას. ეს ბავშვი მიირბენს მთელი ღამე მოსეირნე შეყვარებულებთან და ითხოვს, მიმიყვანეთ,ვაჟი ასრულებს მის თხოვნას და აღტაცებული ბავშვი ყვირის, "ურა!!! ომი დაიწყო!"
უტვინო ბავშვისთვის მთელი ქვეყნის დამანგრეველი ომი გრანდიოზული თამაშია, გართობაა რომლის დროსაც უკვე ნამდვილად არ მოიწყენ!
ზინაიდა გიპიუსი და არა მხოლოდ ის დიდ ბავშვს უწოდებდნენ უშუალო, გულუბრყვილო, შთაბეჭდილებებით სავსე აღფრთოვანებულ ბლოკს რომელსაც ეს თვისებები ხელს უშლიდა მისი თვალწინ მომხდარის სწორად შეფასებაში.
თავის ყველა წერილში, განსაკუთრებით კი ყველაზე სახელგანთქმულ წერილში ინტელიგენცია და რევოლუცია ბლოკი ძველი ფილმის უტვინო ბავშვივით ყვირის: "ურა! რევოლუცია დაიწყო! ეხლა ნამდვილად აღარ მოვიწყენთ!"
მე-19 საუკუნის დასასრულის და მეოცე საუკუნის დასაწყისის ინტელიგენციას რუსეთის მდგომარეობა საშინელ მდგომარეობად ეჩვენებოდა. ამ ინტელიგენტებს სურდათ რაღაც გაურკვეველი თავისუფლება. მათ მაინც და მაინც არ იცოდნენ თუ მაინც და მაინც რაში არ იყვნენ თავისუფალნი,მაგრამ ერთმნიშვნელოვნად უნდოდათ მეტი თავისუფლება.
მთავრობა თითქოს ისეთი არაა,არისტოკრატიაც თითქოს ისეთი არაა და თვითონ ინტელიგენციაც თითქოს არაა ისეთი.
არავინ ზუსტად არ იცოდა თუ როგორი უნდა იყოს მთავრობა ან ინტელიგენცია და ამიტომ ყველა ელოდა ქარიშხალს რომელიც თვითონ რაღაცნაირად მოსპობს ყველაფერ არასწორს და შექმნის ყველაფერ სწორს და ესე იგი ქარიშხალი კარგია.
1917 წლის შემდეგ რუსეთის მდგომარეობა ნამდვილად საშინელი გახდა. ეხლა უკვე ვეღარავინ ბედავდა თავისუფლების მოთხოვნას, გამოთქმას საკუთარი აზრებისა იმის შესახებ რომ მთავრობა რაღაცნაირად "არაა ისეთი".
ბლოკის შეხედულებაზე იმდროინდელი მოვლენების შესახებ მრავალი წლის შემდეგ თქვა ბ.პასტერნაკმა თავის რომანში "დოქტორი ჟივაგო": "აიღე ბლოკის "ჩვენ ვართ რუსეთის საშინელი წლების შვილები" და მაშინვე დაინახავ განსხვავებას ეპოქებს შორის. ბლოკის ნათქვამი უნდა გაგეგო გადატანითი მნიშვნელობით, ფიგურალურად. და ბავშვები ბავშვები კი არა ბავშვიშჩები იყვნენ, ინტელიგენცია, და შიშებიც პროვიდენციალური, აპოკალიპტური იყო და არა საშიში. ეს კი სხვადასხვა რამეა. ეხლა კი ყველაფერი გადატანითი სიტყვასიტყვითი გახდა და ბავშვები ბავშვები არიან და შიშები საშინელია, აი რაშია განსხვავება".
მაშ, 1917 წლის შემდეგ შიშები ფიგურალურები კი არა ნამდვილი იყო.
ბლოკი რა თქმა უნდა ხედავდა ამას,მაგრამ ცდილობდა უმართავ ცვლილებებში ნებისმიერ ფასად რაღაც სასიკეთო ნიშნების აღმოჩენას.
ის ცდილობდა საკუთარი თავის დარწმუნებას იმაში რომ არაა საჭირო სინანული დანგრეულის და დაკარგულის გამო:
"ყველაფრის გადაკეთება, მოწყობა ისე რომ ყველაფერი ახალი იყოს, რომ ჩვენი ცრუ, ჭუჭყიანი, მოსაწყენი და საზიზღარი ცხოვრება შეიცვალოს სამართლიანი, სუფთა, მხიარული და მშვენიერი ცხოვრებით" //ინტელიგენცია და რევოლუცია//. შეძლებაში და კმაყოფილებაში აღზრდილი ბლოკი ეხლაც, მრავალი წლის შემდეგ, მსოფლიოში ყველაზე საშინელ მოვლენად თვლის მოწყენილობას. ის ჯერ არ გადააწყდა ნამდვილად საშინელს-შიმშილს, იცივეს, ნამდვილ და დამადამბლავებელ შიშს და სასოწარკვეთილებას, გულის ტკივილს და სიკვდილს.
ბლოკი საკუთარ თავს და სხვებს არწმუნებს იმაში რომ რუსული რევოლუციის ნიშანი და მუსიკა არის " მშვიდობა და ხალხთა ძმობა". რომ ამაზე ბღავის რუსული რევოლუციის ნაკადი //ინტელიგენცია და რევოლუცია//.
სინამდვილეში რევოლუციამ მოიტანა ომი,მტრობა და სიძულვილი, ეს უკვე ხდება 1918 წელს და ბლოკს არ შეუძლია ამის არ დანახვა და არ გაგონება,
მაგრამ ის შეგნებულად იცობს ყურებს და საკუთარ თავს არწმუნებს იმაში რომ რევოლუციის ნიშანია "მშვიდობა და ხალხთა ძმობა". საკუთარ თავს და სხვებს არწმუნებს იმაში რომ თუ კი სადმე დავინახეთ სიკვდილი და არა მშვიდობა ეს მხოლოდ გამონაკლისია რომელიც არ ცვლის დინების საერთო მიმართულებას...
ბლოკი ცდილობდა 1917 წლის ქაოსის ნებისმიერი გამოვლინების ახსნას, გამართლებას, იმის ჩვენებას რომ ქაოსის ეს გამოვლინებები სწორია, კანონზომიერია და ამდენად ყველაფერი რაც ხდება სწორია იმიტომ რომ ადრე ყველაფერი არასწორი და ამდენად ცუდი იყო.
აი ბლოკის ერთ-ერთი პრეტენზია: "მღვდელი არ გაწყენინებს პანაშვიდის ქრთამით..."
მაშ მოძალადე და დამხვრეტი ანუ მკვლელი და ჯალათი წითელარმიელი კარგია იმიტომ რომ ის "მოციქულია" და მისი ბოროტმოქმედებები "მუსიკაა".
და მემამულე კი თუ ერთი არაა მოძალადე,მეორე არაა, მაგრამ აი ამბობენ რომ იმ მეზობელს ყავს მეზობელი და იმ მეზობელს 19 კარ-მიდამოს იქით ჰყავს მეზობელი რომელმაც როგორც ამბობენ ოდესღაც ვიღაც გააუპატიურა.
და ყოველი შემთხვევისთვის უნდა დახვრიტონ ყველა და დაანგრიონ მათი კარ-მიდამოები იმიტომ რომ იცოდნენ რომ გაუპატიურების და ძალადობის უფლება აქვთ მხოლოდ ბნელ ბრბოს და ბოლშევიკებს და მეტი არავის.
ბნელ ბრბოს არავის სდებს ბრალს. არც მაშინ და არც ასი წლის წინ, რომანი "აღდგომის" დაწერის დროს არავინ ადანაშაულობდა ეკატერინა მასლოვას დედას რომელიც გორაობდა ყოველ გამვლელ მუჟიკთან ერთად და მერე შიმშილით ხოცავდა თავის საკუთარ შვილებს. სამაგიეროდ ყველამ და მათ შორის რომანის ავტორმაც და მკითხველებმაც დამნაშავედ ჩათვალეს ნეხლიუდოვი რომელმაც გაბედა კატერინასთან დაწოლა.
ძველი სიმართლეა ძველებმა გააყალბეს - იუპიტერს არა აქვს იმის უფლება რისი უფლებაც აქვს ხარს.
მაგრამ ასეთი რამეებისთვის სჯიან არაადექვატურად-სიკვდილით....
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
მთელი საქმე იმაშია რომ ყოველივე ამის მქადაგებელი ბეჩავი ბლოკიც კი გააგიჟა და გადარია ამ რევოლუციის მუსიკამ, გააგიჟა ამ სიტყვის კლინიკური მნიშვნელობით და მან ტანჯვით დალია სული. ალბათ ერთგვარი ძალიან მძიმე გაკვეთილია.
ბლოკმა ვერ მიაღწია 41 წლის ასაკამდე, ის ერთი-ორ თვეში ჩაიფერფლა მისი ახლობლების თვალწინ ისე რომ მათ ვერ გაიგეს თუ რითი იყო ავად ბლოკი.
ალეკსანდრ ბლოკი თანამედროვეებს წარმოუდგებოდა ერთგვარ აპოლონად. ღვთაებრივობა და ავდმყოფურობა ერთმანეთს არ ებმოდა და არც ყოფილა ავადმყოფობათა არანაირი ისტორია თუ ცუდი მემკვიდრეობითობის ამბები. პირიქით,ბლოკი ძალიან იშვიათად მიმართავდა ექიმებს. თავი საკმარისად ჯანმრთელი ეგონა. არაერთხელ ყოფილა შეყვარებული. განუწყვეტლად მუშაობდა...
შემდეგ, 1921 წლის აპრილში თავი ცუდად იგრძნო. 17 მაისს აეწია სიცხე და ჩაწვა. 78 დღის შემდეგ, 7 აგვისტოს კი გარდაიცვალა და ახლობლები და ექიმები დაბნეულები დარჩნენ.
აი რა ჩაწერა იმ დღეებში სხვა პოეტმა,გიორგი ივანოვმა: "ბლოკის მკუნალმა ექიმებმა ვერ დაადგინეს თუ რითი იყო დაავადებული ბლოკი. თავიდან ისინი ცდილობდნენ მის გარურკვეველი მიზეზების გამო სწრაფად დაუძლურების შველას. შემდეგ ბლოკი გასტანჯა გაუგებარმა რამემ და მას უკეთებდნენ მორფს...მაგრამ რამ მოკლა?
"პოეტი კვდება იმიტომ რომ ის ვეღარაფრით სუნთქავს". ეს სიტყვები ბლოკმა თქვა სიკვდილამდე ცოტა ხნით ადრე პუშკინის საღამოზე და შეიძლება ეს იყოს მისი ავადმყოფობის ერთადერთი სწორი დიაგნოზი"...
1921 წლის გაზაფხულის ბოლოს სრულიად უფულომუპურო,უშეშო ზამთრის გადატანის შემდეგ ბლოკმა თავი შეუძლოდ იგრძნო. მას სტანჯავდა ცინგა და ასთმა,მაგრამ ის ისევ ძველებურად მუშაობდა. მასთან ერთ სახლში მცხოვრები პეკელისი მის მდგომარეობაში ვერ ხედავდა ვერაფერს საშიშს.
ბლოკს არ გადაუდია მაისის დასაწყისში მოსკოვში წასვლა.
აი რას იხსენებს მისი თანამგზავრი კორნეი ჩუკოვსკი: "ჩემს წინ იჯდა არა ბლოკი არამედ ვიღაც სხვა კაცი რომელიც დულ არ ჰგავდა ბლოკს. ხისტი, გამოხრული, ცარიელი თვალებით, თითქოს აბლაბუდით დაფარული, თმებიც და ყურებიც კი სხვანაირი გახდა".
ბლოკის საღამოზე პოლიტექნიკურ ინსტიტუტში მოხდა სკანდალი. ვიღაცამ იყვირა რომ მისი ლექსები მკვდარია. დაიწყო ცემა-ტყეპა.
ბლოკი დაიფარეს და ისე გაიყვანეს მისმა მეგობრებმა და თაყვანისმცემლებმა. ბლოკის განწყობა ამას, რა თქმა უნდა,არ გაუუმჯობესებია.
პეტროგრადში მას დახვდა მეუღლე, ლიუბოვ დმიტრის ასული //დიდი ქიმიკოსი მენდელეევის ასული//: " მას არც ერთხელ არ გაუღიმია არც ჩემთვის და არც არაფრისთვის. ადრე ეს ვერ იქნებოდა".
მეუღლის მოგონებებიდან:
"ავადმყოფობის დასაწყისში მას საშინლად უნდოდა რაღაცეების ლეწვა და მტვრევა. მან დაამტვრია რამოდენიმე სკამი, ჭურჭელი. ერთხელ დილით ის გაღიზიანებული დადიოდა ბინაში. შემდეგ შევიდა თავის ოთახში,მიიხურა კარი და მაშინვე გაისმა დარტყმების ხმა და რაღაც ხმაურით დაილეწა.
მე შემეშინდა რომ ის რაღაც ცუდს დამართავდა თავის თავს და შევედი,მაგრამ ის უკვე ამთავრებდა კარადაზე მდგომი აპოლონის ძალაყინით მტვრევას. ამ მტვრევამ ის დაამშვიდა და ჩემს გაკვირვებულ და არც ისე კმაყოფილ შეძახილს უპასუხა: "მე მინდოდა მენახა თუ რამდენ ნაწილად დაიმტვრეოდა ეს ბინძური სიფათი".
ცოტათი გამომჯობინების შემდეგ მან დაიწყო თავისი არქივების გარჩევა და თავისი ბლოკნოტების ნაწილის მოსპობა. სხვა დღეებში მას სტანჯავდა უძილობა და კოშმარები.
იხსენებს პოეტი გიორგი ივანოვი:
"ის განუწყვეტლად ბოდავდა ერთსა და იმავეზე: "თორმეტის" ყველა ეგზემპლარი მომსპარია ხომ არ დარჩა სადმე თუნდაც ერთი ეგზემპლარი ლიუბა, კარგად დაძებნე და დაწვი ყველაფერი, დაწვი".
ივნისის დასაწყისში დოქტორი პეკელისი კონსულტაციებს ატარებს კოლეგებთან - პროფ. ტროიცკისთან, ექიმ ე.ა.გიზესთან. აუცილებლად ჩაითვალა ავადმყოფის გაგზავნა ფინეთში, ჰელსინგფორსთან გრანკულაში. მაშინვე,ივნისის დასაწყისში,მათ აღძრეს შესაბამისი შუამდგომლობა".
ბლოკის საზღვარგარეთ სამკურნალოდ გაგზავნაზე ზრუნავდნენ მაქსიმ გორკიც და სახალხო კომისარი ლუნაჩარსკიც. მაგრამ ბოლშევიკთა პოლიტბიურო კრძალავდა ბლოკის გამგზავრებას. მიმართავდნენ კიდევ და კიდევ ყველაფერი უსაშველოდ გაჭიმეს და ბლოკი გარდაიცვალა სწორედ იმ დღეს როდესაც საზღვარგარეთის პასპორტი მზად იყო.
ასე მოკლა ბეჩავი ბლოკი მის მიერ ნაქებმა ბოლშევიკურმა რევოლუციამ...
---------------------------------------------------------------------------------------------
Вот что записал в те дни другой поэт, Георгий Иванов: «Врачи, лечившие
Блока, так и не смогли определить, чем он, собственно, был болен.
Сначала они старались подкрепить его быстро падавшие без явной причины
силы, потом, когда он стал, неизвестно от чего, невыносимо страдать, ему
стали впрыскивать морфий... Но отчего от умер?
«Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем». Эти слова, сказанные Блоком на пушкинском вечере, незадолго до смерти, быть может, единственный правильный диагноз его болезни».
А есть ли другое, не только поэтическое объяснение?
Краткая история болезни
К началу весны 1921-го, после пережитой зимы с ее «ежесекундным безденежьем, бесхлебьем, бездровьем», Блок чувствовал себя неважно, страдал от цинги и астмы. Но работал по-прежнему. Доктор Пекелис, живший с ним в одном доме, ничего уж смертельно опасного в его состоянии не находил.
Поездку в Москву - в начале мая - поэт отменять не стал. Вот что вспоминает Корней Чуковский, сопровождавший поэта в дороге: «Передо мной сидел не Блок, а какой-то другой человек, совсем другой, даже отдаленно не похожий на Блока. Жесткий, обглоданный, с пустыми глазами, как будто паутиной покрытый. Даже волосы, даже уши стали другими».
На вечере Блока в Политехническом институте случился скандал, кто-то крикнул, что его стихи мертвы, началась свалка, поэта вывели, заслоняя собой, друзья и поклонники. Настроения это явно не улучшило.
В Петрограде его встречала жена, Любовь Дмитриевна (она же, кто не помнит, - дочь великого химика Менделеева): "Он не улыбнулся ни разу - ни мне, ни всему; этого не могло быть прежде».
Из воспоминаний жены поэта:
"17-го мая, вторник, когда я пришла откуда-то, он лежал на кушетке в комнате Александры Андреевны (матери Блока, - Ред.), позвал меня и сказал, что у него, вероятно, жар; смерили - оказалось 37,6; уложила его в постель; вечером был доктор.
Ломило все тело, особенно руки и ноги - что у него было всю зиму. Ночью плохой сон, испарина, нет чувства отдыха утром, тяжелые сны, кошмары (это его особенно мучило)».
Из воспоминаний доктора Александра Пекелиса:
«При исследовании я обнаружил следующее: температура 39, жалуется только на общую слабость и тяжесть головы; со стороны сердца увеличение поперечника влево на палец и вправо на 1/2, шум не резкий у верхушки и во втором межреберном промежутке справа, аритмии не было, отеков тоже. Со стороны органов дыхания и кровообращения ничего существенного не обнаружено.
Тогда же у меня явилась мысль об остром эндокардите как вероятном источнике патологического процесса, быть может, стоящего в непосредственной связи с наблюдавшимся у больного в Москве заболеванием, по-видимому, гриппозного характера».
Блоку становилось то лучше, то хуже. Как-то сел у печки - Любовь Дмитриевна стала уговаривать лечь. В ответ он со слезами стал хватать и бить все подряд: вазу, которую подарила жена, зеркало...
Из воспоминаний жены:
«Вообще у него в начале болезни была страшная потребность бить и ломать: несколько стульев, посуду, в раз утром, опять-таки, он ходил по квартире в раздражении, потом вошел из передней в свою комнату, закрыл за собой дверь, и сейчас же раздались удары, и что-то шумно посыпалось. Я вошла, боясь, что себе принесет какой-нибудь вред; но он уже кончал разбивать кочергой стоявшего на шкапу Аполлона. Это битье его успокоило, и на мое восклицание удивления, не очень одобрительное, он спокойно отвечал: « А я хотел посмотреть, на сколько кусков распадется эта грязная рожа».
В дни, когда ему полегче, Блок стал разбирать архивы, уничтожать часть своих блокнотов, записей. В другие дни его изводили бессонницы и кошмары.
Вспоминает поэт Георгий Иванов:
«Он непрерывно бредил. Бредил об одном и том же: все ли экземпляры «Двенадцати» уничтожены? Не остался ли где-нибудь хоть один? - «Люба, поищи хорошенько, и сожги, все сожги».
В начале июня доктор Пекелис консультируется с коллегами - профессором П. В.Троицким, доктором Э.А. Гизе. «Было признано необходимым отправить больного в ближайшую Финляндию, - в Grankulla (у Гельсингфорса). Тогда же (в начале июня), тотчас после консультации, возбуждено было соответствующее ходатайство».
Хлопотали с просьбой выпустить поэта на лечение за границу и Максим Горький, и нарком Луначарский. Счет шел на дни, однако... Решение вопроса затягивалось. Политбюро запрещало выезд. Обращались еще и еще раз... Разрешение на выезд все-таки было дано, но слишком поздно. Как раз в день, когда был готов его загранпаспорт, Блок умер.
Александр Блок. Дневник. 3.
1917
Ура! революция началась! Теперь уж точно не будет скучно!"
<22 апреля>
Все будет хорошо, Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться.
Ал. Блок.
22.IV.1917
20 мая
Нет, не надо мечтать о золотом веке. Сжать губы и опять уйти в свои демонические сны.
http://www.peremeny.ru/column/view/1093/
http://dugward.ru/publ/s78.html
"ურა! რევოლუცია დაიწყო! ეხლა ნამდვილად არ იქნება მოწყენილობა!" მაგრამ კაცობრიობის გადაგვარების დანახვით თავზარდაცემული, გენიოსი და ბეჩავი ბლოკი მიიტყუა, აცდუნა და თავი მოაწონა, შემდეგ კი მოკლა სწორედ მის მიერვე დიდად ნაქებმა ბოლშევიზმმა და რევოლუციამ.
 |
1917.
"ურა! რევოლუცია დაიწყო! ეხლა ნამდვილად არ იქნება მოწყენილობა!"
22 აპრილი. ყველაფერი კარგად იქნება, რუსეთი დიდი იქნება. მაგრამ რამდენი ხანი უნდა ვიცადოთ და რა ძნელია აქამდე მიღწევა.
20 მაისი. არა, არ უნდა ვიოცნებოთ ოქროს ხანაზე. ტუჩები მოვკუმოთ და ისევ წავიდეთ ჩვენს დემონურ სიზმრებში.
ა.მ. ვოზგლიადოვსკაია, ალეკსანდრ ბლოკის კატასტროფა
რუსეთში მეოცე საუკუნის პირველ ორ ათწლეულში მომხდარის ყოველი თანამედროვე და მოწმე თავისებურად აღიქვამდა მოვლენებს.
ბლოკის მიერ რევოლუციის წინა და რევოლუციის წლებში დაწერილმა ნაწარმოებებმა ალბათ სხვა მწერალთა, პუბლიცისტთა და პოეტთა ნაწარმოებებზე უკეთ ასახეს ავტორის სულიერი მდგომარეობა.
სულიერი მდგომარეობა ადამიანისა რომელიც არ იღებს ისეთ აქტიურ მონაწილეობას მოვლენებში როგორც პროფესიონალი რევოლუციონერები მაგრამ ვინც ვერ ახერხებს მოვლენებში თუნდაც ირიბი,პასიური მონაწილეობისთვის თავის არიდებას.
კოსმიური მოწყენილობა
რუსეთში რევოლუციური და პოსტრევოლუციური მოვლენების დროს ბლოკის მდგომარეობის კულმინაცია, კვინტესენცია არის მისი სახელგანთქმული წერილი "ინტელიგენცია და რევოლუცია".
ის მოკლედ გადმოსცემს ყველაფერს რასაც ბლოკი ამბობდა წინა წლებში,ოღონდ უფრო ნათლად და კონტრასტულად. ეს წერილი გამოხატავს თვითონ ბლოკის სულიერ მდგომარეობას,მის მსოფლმხედველობას, ამ საშინელების მიჩნევას სწორ რამედ და მისთვის წინააღმდეგობის გაუწევლობას.
ნამდვილი რევოლუცია, პოლიტიკური წყობის ნახტომისებრი შეცვლა,რომელიც მოხდა 23 თებერვალს //8 მარტს ახალი სტილით//, როდესაც მონარქიული რუსეთი იქცა რესპუბლიკად, დიდად არ ასახულა ბლოკის წერილებში.
მისთვის ეს იყო მხოლოდ გაგრძელება იმისა რაც ხდებოდა მე-19 საუკუნის ბოლო ათწლეულებში და მეოცე საუკუნის პირველ ათწლეულებში.
მაგრამ ბლოკის წერილი "ინტელიგენცია და რევოლუციას"//1918// მოტივები ჩანს ყველაფერ იმაში რასაც ბლოკი წერს დიდი ხნით ადრე ოქტომბრის მოვლენებამდე. ამაზე ბლოკი მეტ ნაკლებად ლაპარაკობდა მთელი წინა 15 წლის განმავლობაში.
მაგრამ სიტყვა "ლაპარაკობდა" მეტისმეტად რბილია ბლოკის მდგომარეობის დასახასიათებლად. ის იტანჯებოდა და აქეთ-იქით ეფეთებოდა.
მეოცე საუკუნის დასაწყისის ბლოკის ყველა წერილი სავსეა მძიმე, ბნელი წინათგრძნობებით და ბლოკს თავიდანვე სურს გარდაუვალთან შერიგება და საშინელში მშვენიერის პოვნა, კოშმარში ჰარმონიის და მუსიკის ნახვა.რუსეთში რევოლუციური და პოსტრევოლუციური მოვლენების დროს ბლოკის მდგომარეობის კულმინაცია, კვინტესენცია არის მისი სახელგანთქმული წერილი "ინტელიგენცია და რევოლუცია".
ის მოკლედ გადმოსცემს ყველაფერს რასაც ბლოკი ამბობდა წინა წლებში,ოღონდ უფრო ნათლად და კონტრასტულად. ეს წერილი გამოხატავს თვითონ ბლოკის სულიერ მდგომარეობას,მის მსოფლმხედველობას, ამ საშინელების მიჩნევას სწორ რამედ და მისთვის წინააღმდეგობის გაუწევლობას.
ნამდვილი რევოლუცია, პოლიტიკური წყობის ნახტომისებრი შეცვლა,რომელიც მოხდა 23 თებერვალს //8 მარტს ახალი სტილით//, როდესაც მონარქიული რუსეთი იქცა რესპუბლიკად, დიდად არ ასახულა ბლოკის წერილებში.
მისთვის ეს იყო მხოლოდ გაგრძელება იმისა რაც ხდებოდა მე-19 საუკუნის ბოლო ათწლეულებში და მეოცე საუკუნის პირველ ათწლეულებში.
მაგრამ ბლოკის წერილი "ინტელიგენცია და რევოლუციას"//1918// მოტივები ჩანს ყველაფერ იმაში რასაც ბლოკი წერს დიდი ხნით ადრე ოქტომბრის მოვლენებამდე. ამაზე ბლოკი მეტ ნაკლებად ლაპარაკობდა მთელი წინა 15 წლის განმავლობაში.
მაგრამ სიტყვა "ლაპარაკობდა" მეტისმეტად რბილია ბლოკის მდგომარეობის დასახასიათებლად. ის იტანჯებოდა და აქეთ-იქით ეფეთებოდა.
ბლოკი მკითხველს არწმუნებს იმაში რომ არაა საკმარისი მარტო დამორჩილება, საჭიროა მომავალ საშინელებათა პოეტური აღქმა, ამ საშინელებებით აღფრთოვანება.
ბლოკის აზრით რაც რუსეთს დაემართა 1917 წელს იწყება მოწყენილობით. სწორედ ყველაფრის მშთანმთქმელი მოწყენილობის თემა ჭარბობს ბლოკის მეოცე საუკუნის დასაწყისის წერილებში...ბლოკის აზრით სწორედ მოწყენილობაა უმთავრესი და ყველაზე საშინელის მსოფლიო ბოროტება.... მსოფლიო დაავადებულია მოწყენილობით და ეს აჩენს დეკადენტების და ლ.ანდრეევის პროტესტს, "სიგიჟის ნოტას" რომელიც ბლოკის აზრით არის მათი შემოქმედების მთავარი ნოტა.
ამ "სიგიჟის ნოტაში" ჟღერს უზომო სასოწარკვეთილება იმიტომ რომ მასში არის მწერლების და საზოგადოების გათიშულობის მიზეზი,მასში გამოხატავს მწერალი თავის შეშინებას თავისი და მსოფლიოს სიგიჟით... ეს ნოტაა მოწყენილობის უშუალო შედეგი,მისი ნაყოფი. ბლოკი წერს რომ ეს ნოტა სულ უფრო და უფრო ისმის და მისი გამოვლინებები სულ უფრო და უფრო ცხადია მის ირგვლივ.
"ჩვენი სინამდვილე 1906 წლიდან წითელ სინათლეშია. დღეები სულ უფრო და უფრო ხმამაღლებია ყვირილებისგან, წითელი დროშების ფრიალისგან. საღამოს წუთით ჩაძინებულ ქალაქს ასისხლიანებს გარიჟრაჟი. ღამე წითელი მღერის ბაზრის კახპების კაბებზე, ლოყებზე,ტუჩებზე. მხოლოდ ფერმკრთალი დილა აძევებს უკანასკნელ საღებავს მთვრალი სახეებიდან."
წითელი ფერი 1906 წლის წელში არის ბოროტის,არყვნილის სიმბოლო,რაღაც შემაშფოთებელის, არაჯანსაღის, საშიშის მომწიფების ნიშანი. წითელი ფერი შეიძლება იყოს ასევე ავადმყოფობის,ანთების ნიშანი. და აი საზოგადოებაც თითქოს დაავადდა მოწყენილობისგან //სწორედ მოწყენილობამ გააჩინა სიგიჟის ნოტა//.
მოწყენილი, ავადმყოფი, შეშლილი რუსეთი, ბლოკის სიტყვებით, განიცდის გადაგვარებას.
მისი თანამედროვე "უსიყვარულო და უმეგობრო რუსები ბუმბერაზ ვაჟკაცთა შთამომავლები არიან".
სხვა სიტყვებით ოდესღაც რუსეთში იყვნენ ბუმბერაზები, დევგმირები, გმირები, მაგრამ ის დრო წავიდა, ეხლა კი რუსები არიან უმეგობრო და უსიყვარულო, უასაკო, მოწყენილობით მოწამლული ადამიანები.
რუსეთს ავსებენ "ღობეებთან ჯვარცმული მაწანწალები", მოლაყლაყე მათხოვრები ბოხჩებით და ჯოხებით. მათი მსვლელობა ბლოკის თანახმად არის უსაქმური, ათასთვალა რუსეთის წმინდა მსვლელობა, მწყობრი ცეკვა რუსეთისა რომელსაც აღარაფერი აქვს დასაკარგი.
თვითონ ბლოკის მზერა იმდენადაა დაბინდული მოწყენილობით რომ მას იმ მომენტში არ ესმის თუ რამდენად დიადია და გრანდიოზულია სინამდვილეში რუსეთი,თუ რა უზარმაზარი ფასეულობები აქვს მას.
ბლოკს ეჩვენება რომ რუსეთში ცხოვრება იმდენად ცუდია და მოწყენილია რომ მთლიანად რუსეთი გადაგვარდა მაწანწალებად და მას ღარაფერი აქვს დასაკარგი იმიტომ რომ ეხლა, 1906 წელს, რუსეთში დარჩნენ მარტო "მაწანწალები და ღობეები".
სინამდვილეში შეიძლება ყველაფრის,მეტიც,თვითონ რუსეთის დაკარგვაც, მაგრამ ბლოკს ეს ჯერ ვერ წარმოუდგენია. ბლოკს ეჩვენება რომ ყველაფერი დაკარგულია იმიტომ რომ თვითონ ბლოკიც და მის ირგვლივ მყოფებიც მოწყენილები არიან.
მოსაწყენები და ერთფეროვნებია თხრილები, ღობეები, იზბები, სახელმწიფო ღვინის დუქნები. მოწყენილ ბლოკს "დროც კი არ აქვს!"
რუსეთის მდგომარეობას ის აღწერს ასე: "...ჭაობების შუაგულში გზადაბნეული ცხენოსნის უმიზნო მისწრაფება. ცხენის ზომიერი ნაბიჯი აძინებს და ცხენი გაუთავებლად ტრიალებს და ბრუნდება ერთსა და იმავე ადგილზე. მხედარმა არ იცის ეს იმიტომ რომ ის ვერ არჩევს ჭაობის ერთფეროვან ზედაპირს" //უდროობა//.
სურათი ძალიან ერთფეროვანია და მრავლისმთქმელი. მაგრამ ის შეესაბამება იმას რაც ხდებოდა სინამდვილეში? ნებისმიერი ადამიანის აზრი ყოველთვის სუბიექტურია და ბლოკის წერილებით ჩვენ შეიძლება გავიგოთ მხოლოდ ბლოკის და,შეიძლება,მის ირგვლივ მყოფთა მდგომარეობა. მაგრამ ეს სუბიექტური მდგომარეობაც ძალიან ძვირფასია-ეს ხომ მოვლენათა თანამედროვის სიტყვებია,ადამიანისა ვინც იყო მოვლენათა ნაწილი.
შემოქმედებითი ინტელიგენციის,ე.ი. ერის გონებათა,რომლებსაც ბლოკი თავის თავსაც აკუთვნებს, მდგომარეობას ის შემდეგნაირად აღწერს:
"ჩვენ აღარაფერი გვებრალება,თითქოს აღარაფერია საშიში. ბრძენები ვართ იმიტომ რომ ღატაკები ვართ სულით. ნებაყოფლობით, საკუთარი სურვილით ვობლდებით, საკუთარი სურვილით ავიღებთ ჯოხს და ბოხჩას და წავეთრევით რუსეთის ველებზე" //უდროობა//.
ბლოკს სურს მოგზაურობა, ხეტიალი, შეერთება ამ წმინდა მსვლელობასთან,
უცნობია საით ხეტიალში და მსვლელობაში ის ხედავს ერთადერთ გამოსავალს,
ერთადერთ ნუგეშს ინტელიგენტთა მენტალიტეტის დღევანდელ მდგომარეობაში. წასვლა შორს ობობა მოწყენილობისგან, ჭაობში მბრუნავი დაღლილი ცხენოსნისგან და სხვ.
ბლოკი ფიქრობს რომ მოგზაურს არ ენანება რამის დაკარგვა. მაგრამ ბლოკმა იმ დროს ჯერ არ იცის თუ რაა დანაკარგი და რაა მოგზაურობა რევოლუციისშემდგომი საზოგადოების პირობებში.
მას ეჩვენება რომ ეხლა //1906 წელს// ყველაფერი ცუდია იმიტომ რომ მოწყენილობაა, ისე ცუდია რომ უარესი ვეღარ იქნება და ნებისმიერი ცვლილება გამოიწვევს მხოლოდ გაუმჯობესებას.
2 წლის შემდეგ,1908 წელს, წერილში "ხალხი და რევოლუცია" ბლოკი უფრო ნათლად აღწერს კატასტროფის მომწიფებას. ეს კატასტროფა მისი აზრით მწიფდება იმიტომ რომ მთელი რუსეთი, მთელი მსოფლიო მიდის იქითკენ საითაც არ უნდა წავიდეს.
ვერაფერს უშველის ინტელიგენციაც რომელიც ბლოკის აზრით არაა ისეთი როგორიც უნდა იყოს,ესე იგი არა სწორი,არ იცნობს ხალხს.
ბლოკი ლაპარაკობს ხალხის მოყვარე ინტელიგენტებზე, ფოლკლორის შემგროვებლებზე რომლებიც "წუხან ხალხზე, დადიან ხალხში, ივსებიან იმედებით, კარგავენ იმედებს და ბოლოს ხალხის საქმისთვის იღუპებიან, მიდიან ეშაფოტზე და შიმშილით სიკვდილზე":
"იქნებ გაიგეს კიდეც ხალხის სული,მაგრამ როგორ გაიგეს? იქნებ გაგება და შეყვარება ყველაფრისა, მტრულისაც, იმისაც რაც მოითხოვს ყველაზე ძვირფასის უარყოფას ნიშნავს ვერაფრის გაგებას და ვერაფრის შეყვარებას?"
("ხალხი და ინტელიგენცია)
აქ უკვე ნათლადაა გამოხატული ბლოკის წინათგრძნობა მომავალი დაპირისპირების შესახებ. ბლოკი მზადაა იმის მისაღებად რომ ხალხია სწორედ "მტრული",მაგრამ ეს "მტრული" უნდა გიყვარდეს, უნდა აპატიო მას ყველაფერი,უნდა სიხარულით მიიღო ყველაფერი რაც არ უნდა გააკეთოს ამ "მტრულმა".
ბლოკი ამას წინასწარ გრძნობს და წინასწარ ემზადება-ცდილობს ამ მომავალი აგრესიულის, ანტაგონისტურის, მტრულის შეყვარებას, ის თავის თავს აგონებს იმას რომ საშინელება სინამდვილეში სიხარულია და სულ უფრო და უფრო ძლიერი ტერორი-"მუსიკა".
ბლოკი ხაზს უსვამს იმას რომ მომავალი გარდაუვალია და იმეორებს რომ მტრობა ,ე.ი. ინტელიგენციის და ხალხის მტრობა ძველია. და არა უბრალოდ გაუგებრობა ან გულგრილობა არამედ სწორედ მტრობა-აგრესია.
იდეები რომლებსაც ბლოკი განავითარებს 1918 წლის წერილში ინტელიგენცია და რევოლუცია ჩანს უკვე 1908 წლის ნაწერებში.
ასე მაგალითად წერილში "ხალხი და ინტელიგენცია" ბლოკი წერს:
"თუ კი ინტელიგენცია სულ უფრო და უფრო იმსჭვალება "მისწრაფებით სიკვდილისკენ "ხალხში იმთავითვე არის "მისწრაფება სიცოცხლისკენ". ამიტომაა რომ ურწმუნოც უბრალოდ გადარჩენის ინსტინქტით მიდის ხალხისკენ და აწყდება გამქირდავ ღიმილს,ზიზღს,ქედმაღლურ სიბრალულს,"მიუწვდომელ ზღვარს" და შეიძლება კიდევ უფრო საშინელ და მოულოდნელ რამეს".
ხალხი ბლოკის გაგებით სიცოცხლეა,ინტელიგენცია-სიკვდილი და ამიტომ სრულებით ლოღიკურია დასკვნა რომ ინტელიგენცია უნდა მოკვდეს და ისეთმა აგრესიულმა მოვლენამ რომელსაც ბლოკი უწოდებს ხალხს უნდა იცოცხლოს.
1910 წლის ნოემბერში წერილში "პასუხი მერეჟკოვსკის" ბლოკი წერს:
"რუსეთი იყო ავადმყოფი და შეშლილ და მასთან ერთად ავადმყოფები და შეშლილები ვიყავით ჩვენც,მისი აზრები და გრძნობები. იყო წუთი როდესაც ჩვენი სამშობლოს ყველა გრძნობა გადაიქცა უწყვეტ და უმსგავს ყვირილად რომელიც ჰგავდა მტანჯველი ავადმყოფობისგან მომაკვდავის ყვირილს. სხეული ზოგან ვეღარ გრძნობს ვერაფერს,ზოგან კი იგლიჯება ტკივილით და მთელი ეს მრავალფეროვანება გამოიხატება ერთგვაროვანი საშინელი ყვირილით".
1910 წელს ბლოკს ეჩვენება რომ რაღაც "საშინელებები" რომლებიც მისი წარმოდგენით უკვე იყო ეხლა წარსულშია.
სინამდვილეში ეს საშინელები წინაა.
ბლოკი ალბათ გრძნობდა ამას და ამიტომ არწმუნებდა მერეჟკოვსკის და ბარემ თავის თავსაც რომ ყველაფერი საშინელი უკვე უკანაა.
ბლოკის აზრით ის რაც 1910 წლამდე იყო ცუდი,მეტიც,საშინელი იყო და ის ამტკიცებს რომ ნებისმიერი ცვლილება უკეთესობისკენ უნდა იყოს.
მაგრან ბრძენმა კამოენსმა უკვე მე-16 საუკუნეში თქვა:
"უაზრობაა იმის ლოდინი რომ ყველაფერი სხვანაირად იქნება. ეს ხომ ნიშნავს უფრო უარესი რამეების ლოდინს".
ბლოკი არათანმიმდევრულია. ერთის მხრივ ის აშკარად გრძნობს რომ კატასტროფა წინაა,მაგრამ მეორეს მხრივ საკუთარ თავს და სხვებს უმტკიცებს რომ ყველაფერი საშინელი უკვე უკანაა.
შეიძლება დავიჯეროთ რომ ის რასაც ბლოკი ხედავს წინ თვითონ მისთვისაა მეტისმეტად სა შინელი და მერეჟკოვსკისადმი მიწერილ წერილში ის ცდილობს პირველ რიგში საკუთარი თავის დამშვიდებას.
თანამედროვეობისთვის ზურგის შექცევა ვერ ხერხდება და ბლოკი იწყებს საკუთარი თავის და სხვების დამშვიდებას:
"ყველაფერ დიდს მსოფლიოში თან ახლავს უბედურებები, ავადმყოფობები, შავი ჭირი", ამბობს ბლოკი წერილში ხელოვნება და გაზეთი //1912 წლის ნოემბრის ბოლო-დეკემბრის დასაწყისი//.
ბლოკი ყველას არწმუნებს რომ ხდება დიადი რამ იმიტომ არის სიდიადის თანმხლები ნიშნები-უბედურებები. დიადი სწორედ დიადია და ამიტომ არ უნდა გვეშინოდეს მისი, არ უნდა შევძრწუნდეთ, უნდა მხოლოდ მოვითმინოთ,ავიტანოთ და ვცადოთ მისი კეთილგანწყობით მიღება.
სინამდვილეში ეს საშინელები წინაა.
ბლოკი ალბათ გრძნობდა ამას და ამიტომ არწმუნებდა მერეჟკოვსკის და ბარემ თავის თავსაც რომ ყველაფერი საშინელი უკვე უკანაა.
ბლოკის აზრით ის რაც 1910 წლამდე იყო ცუდი,მეტიც,საშინელი იყო და ის ამტკიცებს რომ ნებისმიერი ცვლილება უკეთესობისკენ უნდა იყოს.
მაგრან ბრძენმა კამოენსმა უკვე მე-16 საუკუნეში თქვა:
"უაზრობაა იმის ლოდინი რომ ყველაფერი სხვანაირად იქნება. ეს ხომ ნიშნავს უფრო უარესი რამეების ლოდინს".
ბლოკი არათანმიმდევრულია. ერთის მხრივ ის აშკარად გრძნობს რომ კატასტროფა წინაა,მაგრამ მეორეს მხრივ საკუთარ თავს და სხვებს უმტკიცებს რომ ყველაფერი საშინელი უკვე უკანაა.
შეიძლება დავიჯეროთ რომ ის რასაც ბლოკი ხედავს წინ თვითონ მისთვისაა მეტისმეტად სა შინელი და მერეჟკოვსკისადმი მიწერილ წერილში ის ცდილობს პირველ რიგში საკუთარი თავის დამშვიდებას.
თანამედროვეობისთვის ზურგის შექცევა ვერ ხერხდება და ბლოკი იწყებს საკუთარი თავის და სხვების დამშვიდებას:
 |
| ეს ბუნინია |
ბლოკი ყველას არწმუნებს რომ ხდება დიადი რამ იმიტომ არის სიდიადის თანმხლები ნიშნები-უბედურებები. დიადი სწორედ დიადია და ამიტომ არ უნდა გვეშინოდეს მისი, არ უნდა შევძრწუნდეთ, უნდა მხოლოდ მოვითმინოთ,ავიტანოთ და ვცადოთ მისი კეთილგანწყობით მიღება.
ბლოკის ამ სიტყვებს შესანიშნავად უპასუხა ივან ბუნინმა:
"რევოლუცია-სტიქია... მიწისძვრაც,შავი ჭირიც და ქოლერაც სტიქიებია, მაგრამ არავინ აქებს და ადიდებს მათ, არავინ ლოცავს და აკანონებს მათ, მათ ებრძვიან " //ბუნინი, წყეული დღეები,გვ.100//. ბუნინის სიტყვები ცივია,კრიტიკული და დაუნდობელი,ბლოკის სიტყვები პოეტური და მეტაფორულია, აღფრთოვანებულია-ისინი ჰგავს ზღაპარს რომელსაც ბლოკი უყვება საკუთარ თავს სულ რომ არ გადაირიოს შიშით.
ყველას აქვს თავისი პერესტროიკა ბეჩავი ბლოკის კატასტროფა-2:
ინტელიგენცია და რევოლუცია ბლოკის თვალით:
1918 წელს ბლოკი წერს თავის ყველაზე სახელგანთქმულ წერილს "ინტელიგენცია და რევოლუცია". მასში არის ძალიან ბევრი ემოცია და გრძნობა,ცხოველხატული შედარებები და ლოზუნგები. ის რუსეთს ადარებს ხან ქარიშხალს და ხან ტანჯულ ქალს. ზოგჯერ ის რუსეთს უძახის ახალ მუსიკას.
სტატიაში არის ყველაფერი რაზეც ბლოკი ადრეც ლაპარაკობდა, მაგრამ ეხლა ეს ყველაფერი კიდევ უფრო ნათლადაა გამოხატული. მეტაფორები და ეპითეტები ცვლიან ლოღიკას და საღ აზრს,მაგრამ ბლოკს ისინი სჭირდება იმიტომ რომ ესაა უკანასკნელი რაც მას დარჩა. ესაა საკუთარი თავის დამშვიდების უკანასკნელი და ყველაზე გაბედული მცდელობა. ბლოკი თავს იმშვიდებს იმის თქმით რომ ხდება დიადი რამ და არა საშინელება, ყველაფერი ხდება როგორც უნდა მოხდეს ანუ ყველაფერი ეს სწორია, ყველა ეს მოძალადე და მკვლელი მართალია და ჩვენ ანუ ინტელიგენცია არ ვართ მართლები იმიტომ რომ ძალიან დამნაშავეები ვართ გაუგებარია რაში...
პირველი მსოფლიო ომი წერილში ძალიან ხატოვანი სახეებითაა აღწერილი
"ჭაობები, ბალახით თუ თოვლით დაფარული ჭაობები. დასავლეთში ყოველ ღამე ანათებს დაღვრემილი გერმანული პროჟექტორი...ადამიანები უყურებენ ყველაფერ ამას და იტანჯებიან მოწყენილობით,მათ ღუპავს უსაქმურობა.
აქ უკვე გადმოათრიეს ომამდელი ბინების მთელი საზიზღრობა-ღალატები, ბანქოს თამაში, ლოთობა, აყალმაყალი, ჭორები."
ისევ ვხედავთ იმას რაც გვხდებოდა ბლოკის უფრო ადრეულ წერილებში -
მოწყენილობა და ჭაობი. და ჭაობის წინააღმდეგ საბრძოლველად,რა თქმა უნდა, აუცილებელია ქარიშხალი.
ბლოკის წერილში ომი საზიზღრობაა, ეფექტური შედარებაა. მით უფრო თუ გავითვალიწინებთ იმას რომ საზიზღრობა დაიწყო იმით რომ გერმანიამ გამოუცხადა ომი რუსეთს.
ალბათ საჭირო იყო უბრძოლველად დანებება და მაშინ არ იქნებოდა ეს მომაწყინებელი საზიზღრობა, "ჭაობში გადაყრილი ხალხის ფული".
ზ. გიპიუსი მოგონებებში გადმოსცემს თავის ტელეფონით საუბარს ბლოკთან:
ბლოკი - ომი ვერ გაგრძელდება, საჭიროა მშვიდობა.
გიპიუსი - როგორ მშვიდობა, სეპარატული? ეხლა გერმანელებთან მშვიდობა?
ბლოკი - აბა რა,მე ძალიან მიყვარს გერმანია,ჩვენ უნდა დავდოთ მასთან მშვიდობა// გიპიუსი ზ.ნ. ჩემი მთვარეული მეგობარი. ბლოკზე. 1991.გვ.36//.
З [Гиппиус З.Н. Мой лунный друг. О Блоке. 1991. С. 36].
ამ წერილში არაა პირველი მსოფლიო ომის მიზეზებზე ლაპარაკის და მშვიდობის დამყარების შესაძლებლობის თუ შეუძლებლობის განხილვის ადგილი.
 |
მაგრამ ეს აზრი მაშინ საკმაოდ მყარი იყო საზოგადოების ზოგ ფენაში.
ბლოკის გიპიუსთან პატარა საუბარში ჩვენ ვხედავთ მხოლოდ ბლოკის ემოციებს, საზიზღარი ომის დამთავრების სურვილს და მორჩა.
ბლოკი თავს არ იწუხებს მოვლენათა ანალიზით. მას როგორც ბავშვს უბრალოდ სურს შეწყვეტა იმისა რაც არ მოსწონს. ეს არაა გასაკვირი, თანამედროვეობა ხომ მეტისმეტად საშინელია თუ კი ვეცდებით მასში ღრმად ცახედვას.
"ძნელი სათქმელია თუ რაა უფრო გულისამრევი,სისხლისღვრა თუ ის მოწყენილობა, საზიზღრობა. მგონია რომ მარტო მე არ განმიცდია 1909-1916 წლებში ავადმყოფობის და სევდის განცდა"
ისევ ჩანს 1906 წლის წერილი უდროობის თემა. ბლოკს 12 წელი ტანჯავს მოწყენილობა. მაშ რას აკეთებდა რუსული ინტელიგენცია ბოლო 20 წლის მანძილზე? მოწყენილი იყო !
პირველი მსოფლიო ომი მეტისმეტად მოსაწყენი აღმოჩნდა,მაგრამ აი ის შეწყდა და ეხლა რა? ეხლა " ისევ ახმაურდა აქამდე მიწის ქვეშ ჩასული და ჩუმად მდინარე ნაკადი და მის ხმაურშია ახალი მუსიკა" ბლოკის ამ სიტყვებში ისმის თითქმის აღფრთოვანება. მას სურს მოწყენილობის გამფანტველი ხმაური.
მაგრამ ამ ხმაურმა არა მარტო გაფანტა მოწყენილობა. მან მოიტანა სიკვდილი,შიმშილი და ნგრევა,ზნე-ჩვეულებათა საბოლოო გადაგვარება და დაცემა,ბანდიტიზმი,ყველაფრის ნებადართულობა და თავნებობა.
ასეთია მოწყენილობის ფასი? მოწყენილობაში და ყველაფერ ამაში ბლოკის აზრით დამნაშავეა ყველა-რევოლუციის მომთოკავი მეფე,ზოგი მემამულე და ,რა თქმა უნდა, დანარჩენი მოწყენილი ინტელიგენცია რომელმაც ვერ გაუგო ბლოკს.
და ეხლა ბლოკი უსმენს რევოლუციის ხმაურს:
"ჩვენ გვიყვარდა ეს დისონანსები,ეს ღრიალი,ეს რეკვა,ეს მოულოდნელი გადასვლები...ორკესტრში" // ინტელიგენცია და რევოლუცია// ბლოკის აღფრთოვანება ჰგავს ძველი ფილმის ბავშვის აღფრთოვანებას. ეს ბავშვი მიირბენს მთელი ღამე მოსეირნე შეყვარებულებთან და ითხოვს, მიმიყვანეთ,ვაჟი ასრულებს მის თხოვნას და აღტაცებული ბავშვი ყვირის, "ურა!!! ომი დაიწყო!"
უტვინო ბავშვისთვის მთელი ქვეყნის დამანგრეველი ომი გრანდიოზული თამაშია, გართობაა რომლის დროსაც უკვე ნამდვილად არ მოიწყენ!
ზინაიდა გიპიუსი და არა მხოლოდ ის დიდ ბავშვს უწოდებდნენ უშუალო, გულუბრყვილო, შთაბეჭდილებებით სავსე აღფრთოვანებულ ბლოკს რომელსაც ეს თვისებები ხელს უშლიდა მისი თვალწინ მომხდარის სწორად შეფასებაში.
თავის ყველა წერილში, განსაკუთრებით კი ყველაზე სახელგანთქმულ წერილში ინტელიგენცია და რევოლუცია ბლოკი ძველი ფილმის უტვინო ბავშვივით ყვირის: "ურა! რევოლუცია დაიწყო! ეხლა ნამდვილად აღარ მოვიწყენთ!"
მე-19 საუკუნის დასასრულის და მეოცე საუკუნის დასაწყისის ინტელიგენციას რუსეთის მდგომარეობა საშინელ მდგომარეობად ეჩვენებოდა. ამ ინტელიგენტებს სურდათ რაღაც გაურკვეველი თავისუფლება. მათ მაინც და მაინც არ იცოდნენ თუ მაინც და მაინც რაში არ იყვნენ თავისუფალნი,მაგრამ ერთმნიშვნელოვნად უნდოდათ მეტი თავისუფლება.
მთავრობა თითქოს ისეთი არაა,არისტოკრატიაც თითქოს ისეთი არაა და თვითონ ინტელიგენციაც თითქოს არაა ისეთი.
არავინ ზუსტად არ იცოდა თუ როგორი უნდა იყოს მთავრობა ან ინტელიგენცია და ამიტომ ყველა ელოდა ქარიშხალს რომელიც თვითონ რაღაცნაირად მოსპობს ყველაფერ არასწორს და შექმნის ყველაფერ სწორს და ესე იგი ქარიშხალი კარგია.
1917 წლის შემდეგ რუსეთის მდგომარეობა ნამდვილად საშინელი გახდა. ეხლა უკვე ვეღარავინ ბედავდა თავისუფლების მოთხოვნას, გამოთქმას საკუთარი აზრებისა იმის შესახებ რომ მთავრობა რაღაცნაირად "არაა ისეთი".
ბლოკის შეხედულებაზე იმდროინდელი მოვლენების შესახებ მრავალი წლის შემდეგ თქვა ბ.პასტერნაკმა თავის რომანში "დოქტორი ჟივაგო": "აიღე ბლოკის "ჩვენ ვართ რუსეთის საშინელი წლების შვილები" და მაშინვე დაინახავ განსხვავებას ეპოქებს შორის. ბლოკის ნათქვამი უნდა გაგეგო გადატანითი მნიშვნელობით, ფიგურალურად. და ბავშვები ბავშვები კი არა ბავშვიშჩები იყვნენ, ინტელიგენცია, და შიშებიც პროვიდენციალური, აპოკალიპტური იყო და არა საშიში. ეს კი სხვადასხვა რამეა. ეხლა კი ყველაფერი გადატანითი სიტყვასიტყვითი გახდა და ბავშვები ბავშვები არიან და შიშები საშინელია, აი რაშია განსხვავება".
მაშ, 1917 წლის შემდეგ შიშები ფიგურალურები კი არა ნამდვილი იყო.
ბლოკი რა თქმა უნდა ხედავდა ამას,მაგრამ ცდილობდა უმართავ ცვლილებებში ნებისმიერ ფასად რაღაც სასიკეთო ნიშნების აღმოჩენას.
ის ცდილობდა საკუთარი თავის დარწმუნებას იმაში რომ არაა საჭირო სინანული დანგრეულის და დაკარგულის გამო:
"ყველაფრის გადაკეთება, მოწყობა ისე რომ ყველაფერი ახალი იყოს, რომ ჩვენი ცრუ, ჭუჭყიანი, მოსაწყენი და საზიზღარი ცხოვრება შეიცვალოს სამართლიანი, სუფთა, მხიარული და მშვენიერი ცხოვრებით" //ინტელიგენცია და რევოლუცია//. შეძლებაში და კმაყოფილებაში აღზრდილი ბლოკი ეხლაც, მრავალი წლის შემდეგ, მსოფლიოში ყველაზე საშინელ მოვლენად თვლის მოწყენილობას. ის ჯერ არ გადააწყდა ნამდვილად საშინელს-შიმშილს, იცივეს, ნამდვილ და დამადამბლავებელ შიშს და სასოწარკვეთილებას, გულის ტკივილს და სიკვდილს.
ბლოკი საკუთარ თავს და სხვებს არწმუნებს იმაში რომ რუსული რევოლუციის ნიშანი და მუსიკა არის " მშვიდობა და ხალხთა ძმობა". რომ ამაზე ბღავის რუსული რევოლუციის ნაკადი //ინტელიგენცია და რევოლუცია//.
სინამდვილეში რევოლუციამ მოიტანა ომი,მტრობა და სიძულვილი, ეს უკვე ხდება 1918 წელს და ბლოკს არ შეუძლია ამის არ დანახვა და არ გაგონება,
მაგრამ ის შეგნებულად იცობს ყურებს და საკუთარ თავს არწმუნებს იმაში რომ რევოლუციის ნიშანია "მშვიდობა და ხალხთა ძმობა". საკუთარ თავს და სხვებს არწმუნებს იმაში რომ თუ კი სადმე დავინახეთ სიკვდილი და არა მშვიდობა ეს მხოლოდ გამონაკლისია რომელიც არ ცვლის დინების საერთო მიმართულებას...
ბლოკი ცდილობდა 1917 წლის ქაოსის ნებისმიერი გამოვლინების ახსნას, გამართლებას, იმის ჩვენებას რომ ქაოსის ეს გამოვლინებები სწორია, კანონზომიერია და ამდენად ყველაფერი რაც ხდება სწორია იმიტომ რომ ადრე ყველაფერი არასწორი და ამდენად ცუდი იყო.
აი ბლოკის ერთ-ერთი პრეტენზია: "მღვდელი არ გაწყენინებს პანაშვიდის ქრთამით..."
//ინტელიგენცია და რევოლუცია//. რას უძახის ბლოკი "პანაშვიდის ქრთამს"? წირვის საფასურს? მდიდარ ბარინ და არისტოკრატ ბლოკს უნდა რომ ნებისმიერი სამსახური ანაზღაურების გარეშე და უფასოდ გაუწიონ? მაგრამ თვითონ ის დათანხმდებოდა სხვებისთვის უსასყიდლოდ და და უფასოდ მუშაობას? აქეთკენ ბლოკის მსჯელობა არ მიდის. მისთვის მთავარი ისაა რომ სხვებს არ უნდოდათ არაფრის კეთება უფასოდ და ამდენად ყველაფერი ცუდი, მოსაწყენი, ბნელი იყო.
მღვდლების ზიზღი სინამდვილეში რუსი ადამიანის ძალიან ძველი და ბლოკის ენით რომ ვთქვათ მოსაწყენი თვისებაა რომელზეც ჯერ კიდევ ნეკრასოვი ამბობდა რომ ესაა რუსების ყველაზე დამახასიათებელი ნიშანი....
გასუქება ბლოკის აზრით სიკვდილით დასჯის ღირსი დანაშაულია, მაგრამ ადამიანი ყველაზე უფრო ხშირად სუქდება მაშინ როდესაც უფრო ჭამს ცომეულს,მცენარეულ პროდუქტებს, ე.ი. ხშირად მარხვის გამო. სასულიერო პირები ბევრს მარხულობენ და ამიტომ ბევრი ბერი და მღვდელი სუქდება....
სლოკინი ყოველ შემთხვევაში ბლოკის აზრით ცოდვაა. ქრთამის აღება მღვდლის შემთხვევაში სულ გაუგებარია. მღვდელი არც მოსამართლეა,არც მოხელე და არც კანონმდებელი და ვინ და რატომ უნდა მისცეს მას ქრთამი?
ბლოკი შეიძლება გულისხმობდეს იმას რაც უკვე ითქვა ზევით,რომ ადამიანებს,მათ შორის მღვდლებსაც არ სურთ აბსოლუტურად ყველაფრის კეთება უფასოდ.
ბლოკი მღვდლებს შემდეგ აბრალებს რომ ისინი ვაჭრობენ არყით. შეიძლება ვიღაც ვაჭრობდა კიდეც მაგრამ ეპარქიული ხელისუფლება ამას კრძალავდა და სჯიდა. და ეს იყო გამონაკლისი შემთხვევები და არა საყოველთაოდ გავრცელებული პრაქტიკა....
ბოლშევიკთა ყველა ბინძურ და საშინელ თვითნებობას, ანგარიშსწორებას და უდანაშაულთა მასხრად აგდებას მათ მიერ ბლოკი ამართლებს იმით რომ ინტელიგენცია და არისტოკრატია დამნაშავეა ხალხის წინაშე და ამიტომ ეხლა მღვდელი სავსებით იმსახურებს სიკვდილს.
ბლოკის თქმით ეხლა აქოთებენ და აბინძურებენ რუს მემამულეთა ლამაზ კარ-მიდამოებს იმიტომ რომ იქ აუპატიურებდნენ და ცემდნენ გლეხის ქალებს ამ მემამულესთან თუ არა მის მეზობელთან მაინც.
აქ შეიძლება ითქვას რომ თვითონ ბლოკი გაიზარდა მემამულის ოჯახში და მან ეს უკეთ იცის.
მაგრამ აქაც შიძლება მოვიყვანოთ უამრავი მაგალითი იმისა რომ გლეხები სულაც არ ელოდნენ ლენინ-ტროცკის მსოფლიო რევოლუციას და როდესაც მათ ვინმე მემამულე არ მოსწონდათ ამ ბატონების დაბადებამდეც ყოველგვარი უხერხულობის გარეშე წვავდნენ და არბევდნენ მათი აზრით დამნაშავე ბატონის კარ-მიდამოს.
გავიხსენოთ თუნდაც თ.მ.დოსტოევსკის მამის, მიხაილ ანდრეევიჩ დოსტოევსკის დაღუპვა. გლეხებმა ის მოკლეს უბრალოდ, არაფრისთვის, გაუფრთხილებლად შეაგინეს უცენზუროდ და მერე გადაწყვიტეს მოეკლათ მას რომ არ ეჩივლა სასამართლოში.
ბლოკი აქაც ცდილობს ექსტრემისტული გამოხდომების გამართლებას,მას არ შეუძლია ნამდვილი მიზეზის მითითება და უბრალოდ იგონებს მომხდარის გამართლებას რათად არ დაარქვას მოვლენებს თავისი სახელი. ამიტომ ის ამბობს რომ გლეხები აბინძურებენ და აოხრებენ მამულებს, მაგრამ არ ამბობს რომ კლავენ იმიტომ რომ ამის თქმა სულ საშინელებაა.მღვდლების ზიზღი სინამდვილეში რუსი ადამიანის ძალიან ძველი და ბლოკის ენით რომ ვთქვათ მოსაწყენი თვისებაა რომელზეც ჯერ კიდევ ნეკრასოვი ამბობდა რომ ესაა რუსების ყველაზე დამახასიათებელი ნიშანი....
გასუქება ბლოკის აზრით სიკვდილით დასჯის ღირსი დანაშაულია, მაგრამ ადამიანი ყველაზე უფრო ხშირად სუქდება მაშინ როდესაც უფრო ჭამს ცომეულს,მცენარეულ პროდუქტებს, ე.ი. ხშირად მარხვის გამო. სასულიერო პირები ბევრს მარხულობენ და ამიტომ ბევრი ბერი და მღვდელი სუქდება....
სლოკინი ყოველ შემთხვევაში ბლოკის აზრით ცოდვაა. ქრთამის აღება მღვდლის შემთხვევაში სულ გაუგებარია. მღვდელი არც მოსამართლეა,არც მოხელე და არც კანონმდებელი და ვინ და რატომ უნდა მისცეს მას ქრთამი?
ბლოკი შეიძლება გულისხმობდეს იმას რაც უკვე ითქვა ზევით,რომ ადამიანებს,მათ შორის მღვდლებსაც არ სურთ აბსოლუტურად ყველაფრის კეთება უფასოდ.
ბლოკი მღვდლებს შემდეგ აბრალებს რომ ისინი ვაჭრობენ არყით. შეიძლება ვიღაც ვაჭრობდა კიდეც მაგრამ ეპარქიული ხელისუფლება ამას კრძალავდა და სჯიდა. და ეს იყო გამონაკლისი შემთხვევები და არა საყოველთაოდ გავრცელებული პრაქტიკა....
ბოლშევიკთა ყველა ბინძურ და საშინელ თვითნებობას, ანგარიშსწორებას და უდანაშაულთა მასხრად აგდებას მათ მიერ ბლოკი ამართლებს იმით რომ ინტელიგენცია და არისტოკრატია დამნაშავეა ხალხის წინაშე და ამიტომ ეხლა მღვდელი სავსებით იმსახურებს სიკვდილს.
ბლოკის თქმით ეხლა აქოთებენ და აბინძურებენ რუს მემამულეთა ლამაზ კარ-მიდამოებს იმიტომ რომ იქ აუპატიურებდნენ და ცემდნენ გლეხის ქალებს ამ მემამულესთან თუ არა მის მეზობელთან მაინც.
აქ შეიძლება ითქვას რომ თვითონ ბლოკი გაიზარდა მემამულის ოჯახში და მან ეს უკეთ იცის.
მაგრამ აქაც შიძლება მოვიყვანოთ უამრავი მაგალითი იმისა რომ გლეხები სულაც არ ელოდნენ ლენინ-ტროცკის მსოფლიო რევოლუციას და როდესაც მათ ვინმე მემამულე არ მოსწონდათ ამ ბატონების დაბადებამდეც ყოველგვარი უხერხულობის გარეშე წვავდნენ და არბევდნენ მათი აზრით დამნაშავე ბატონის კარ-მიდამოს.
გავიხსენოთ თუნდაც თ.მ.დოსტოევსკის მამის, მიხაილ ანდრეევიჩ დოსტოევსკის დაღუპვა. გლეხებმა ის მოკლეს უბრალოდ, არაფრისთვის, გაუფრთხილებლად შეაგინეს უცენზუროდ და მერე გადაწყვიტეს მოეკლათ მას რომ არ ეჩივლა სასამართლოში.
მაშ მოძალადე და დამხვრეტი ანუ მკვლელი და ჯალათი წითელარმიელი კარგია იმიტომ რომ ის "მოციქულია" და მისი ბოროტმოქმედებები "მუსიკაა".
და მემამულე კი თუ ერთი არაა მოძალადე,მეორე არაა, მაგრამ აი ამბობენ რომ იმ მეზობელს ყავს მეზობელი და იმ მეზობელს 19 კარ-მიდამოს იქით ჰყავს მეზობელი რომელმაც როგორც ამბობენ ოდესღაც ვიღაც გააუპატიურა.
და ყოველი შემთხვევისთვის უნდა დახვრიტონ ყველა და დაანგრიონ მათი კარ-მიდამოები იმიტომ რომ იცოდნენ რომ გაუპატიურების და ძალადობის უფლება აქვთ მხოლოდ ბნელ ბრბოს და ბოლშევიკებს და მეტი არავის.
ბნელ ბრბოს არავის სდებს ბრალს. არც მაშინ და არც ასი წლის წინ, რომანი "აღდგომის" დაწერის დროს არავინ ადანაშაულობდა ეკატერინა მასლოვას დედას რომელიც გორაობდა ყოველ გამვლელ მუჟიკთან ერთად და მერე შიმშილით ხოცავდა თავის საკუთარ შვილებს. სამაგიეროდ ყველამ და მათ შორის რომანის ავტორმაც და მკითხველებმაც დამნაშავედ ჩათვალეს ნეხლიუდოვი რომელმაც გაბედა კატერინასთან დაწოლა.
ძველი სიმართლეა ძველებმა გააყალბეს - იუპიტერს არა აქვს იმის უფლება რისი უფლებაც აქვს ხარს.
მაგრამ ასეთი რამეებისთვის სჯიან არაადექვატურად-სიკვდილით....
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
მთელი საქმე იმაშია რომ ყოველივე ამის მქადაგებელი ბეჩავი ბლოკიც კი გააგიჟა და გადარია ამ რევოლუციის მუსიკამ, გააგიჟა ამ სიტყვის კლინიკური მნიშვნელობით და მან ტანჯვით დალია სული. ალბათ ერთგვარი ძალიან მძიმე გაკვეთილია.
ბლოკმა ვერ მიაღწია 41 წლის ასაკამდე, ის ერთი-ორ თვეში ჩაიფერფლა მისი ახლობლების თვალწინ ისე რომ მათ ვერ გაიგეს თუ რითი იყო ავად ბლოკი.
ალეკსანდრ ბლოკი თანამედროვეებს წარმოუდგებოდა ერთგვარ აპოლონად. ღვთაებრივობა და ავდმყოფურობა ერთმანეთს არ ებმოდა და არც ყოფილა ავადმყოფობათა არანაირი ისტორია თუ ცუდი მემკვიდრეობითობის ამბები. პირიქით,ბლოკი ძალიან იშვიათად მიმართავდა ექიმებს. თავი საკმარისად ჯანმრთელი ეგონა. არაერთხელ ყოფილა შეყვარებული. განუწყვეტლად მუშაობდა...
შემდეგ, 1921 წლის აპრილში თავი ცუდად იგრძნო. 17 მაისს აეწია სიცხე და ჩაწვა. 78 დღის შემდეგ, 7 აგვისტოს კი გარდაიცვალა და ახლობლები და ექიმები დაბნეულები დარჩნენ.
აი რა ჩაწერა იმ დღეებში სხვა პოეტმა,გიორგი ივანოვმა: "ბლოკის მკუნალმა ექიმებმა ვერ დაადგინეს თუ რითი იყო დაავადებული ბლოკი. თავიდან ისინი ცდილობდნენ მის გარურკვეველი მიზეზების გამო სწრაფად დაუძლურების შველას. შემდეგ ბლოკი გასტანჯა გაუგებარმა რამემ და მას უკეთებდნენ მორფს...მაგრამ რამ მოკლა?
"პოეტი კვდება იმიტომ რომ ის ვეღარაფრით სუნთქავს". ეს სიტყვები ბლოკმა თქვა სიკვდილამდე ცოტა ხნით ადრე პუშკინის საღამოზე და შეიძლება ეს იყოს მისი ავადმყოფობის ერთადერთი სწორი დიაგნოზი"...
1921 წლის გაზაფხულის ბოლოს სრულიად უფულომუპურო,უშეშო ზამთრის გადატანის შემდეგ ბლოკმა თავი შეუძლოდ იგრძნო. მას სტანჯავდა ცინგა და ასთმა,მაგრამ ის ისევ ძველებურად მუშაობდა. მასთან ერთ სახლში მცხოვრები პეკელისი მის მდგომარეობაში ვერ ხედავდა ვერაფერს საშიშს.
ბლოკს არ გადაუდია მაისის დასაწყისში მოსკოვში წასვლა.
აი რას იხსენებს მისი თანამგზავრი კორნეი ჩუკოვსკი: "ჩემს წინ იჯდა არა ბლოკი არამედ ვიღაც სხვა კაცი რომელიც დულ არ ჰგავდა ბლოკს. ხისტი, გამოხრული, ცარიელი თვალებით, თითქოს აბლაბუდით დაფარული, თმებიც და ყურებიც კი სხვანაირი გახდა".
ბლოკის საღამოზე პოლიტექნიკურ ინსტიტუტში მოხდა სკანდალი. ვიღაცამ იყვირა რომ მისი ლექსები მკვდარია. დაიწყო ცემა-ტყეპა.
ბლოკი დაიფარეს და ისე გაიყვანეს მისმა მეგობრებმა და თაყვანისმცემლებმა. ბლოკის განწყობა ამას, რა თქმა უნდა,არ გაუუმჯობესებია.
პეტროგრადში მას დახვდა მეუღლე, ლიუბოვ დმიტრის ასული //დიდი ქიმიკოსი მენდელეევის ასული//: " მას არც ერთხელ არ გაუღიმია არც ჩემთვის და არც არაფრისთვის. ადრე ეს ვერ იქნებოდა".
მეუღლის მოგონებებიდან:
"ავადმყოფობის დასაწყისში მას საშინლად უნდოდა რაღაცეების ლეწვა და მტვრევა. მან დაამტვრია რამოდენიმე სკამი, ჭურჭელი. ერთხელ დილით ის გაღიზიანებული დადიოდა ბინაში. შემდეგ შევიდა თავის ოთახში,მიიხურა კარი და მაშინვე გაისმა დარტყმების ხმა და რაღაც ხმაურით დაილეწა.
მე შემეშინდა რომ ის რაღაც ცუდს დამართავდა თავის თავს და შევედი,მაგრამ ის უკვე ამთავრებდა კარადაზე მდგომი აპოლონის ძალაყინით მტვრევას. ამ მტვრევამ ის დაამშვიდა და ჩემს გაკვირვებულ და არც ისე კმაყოფილ შეძახილს უპასუხა: "მე მინდოდა მენახა თუ რამდენ ნაწილად დაიმტვრეოდა ეს ბინძური სიფათი".
ცოტათი გამომჯობინების შემდეგ მან დაიწყო თავისი არქივების გარჩევა და თავისი ბლოკნოტების ნაწილის მოსპობა. სხვა დღეებში მას სტანჯავდა უძილობა და კოშმარები.
იხსენებს პოეტი გიორგი ივანოვი:
"ის განუწყვეტლად ბოდავდა ერთსა და იმავეზე: "თორმეტის" ყველა ეგზემპლარი მომსპარია ხომ არ დარჩა სადმე თუნდაც ერთი ეგზემპლარი ლიუბა, კარგად დაძებნე და დაწვი ყველაფერი, დაწვი".
ივნისის დასაწყისში დოქტორი პეკელისი კონსულტაციებს ატარებს კოლეგებთან - პროფ. ტროიცკისთან, ექიმ ე.ა.გიზესთან. აუცილებლად ჩაითვალა ავადმყოფის გაგზავნა ფინეთში, ჰელსინგფორსთან გრანკულაში. მაშინვე,ივნისის დასაწყისში,მათ აღძრეს შესაბამისი შუამდგომლობა".
ბლოკის საზღვარგარეთ სამკურნალოდ გაგზავნაზე ზრუნავდნენ მაქსიმ გორკიც და სახალხო კომისარი ლუნაჩარსკიც. მაგრამ ბოლშევიკთა პოლიტბიურო კრძალავდა ბლოკის გამგზავრებას. მიმართავდნენ კიდევ და კიდევ ყველაფერი უსაშველოდ გაჭიმეს და ბლოკი გარდაიცვალა სწორედ იმ დღეს როდესაც საზღვარგარეთის პასპორტი მზად იყო.
ასე მოკლა ბეჩავი ბლოკი მის მიერ ნაქებმა ბოლშევიკურმა რევოლუციამ...
---------------------------------------------------------------------------------------------
ბლოკის "უდროობა" //ნაწყვეტი//: იყო ყველაზე წმინდა და ნათელი დღესასწაული. ის იყო ოქროს ხანის გახსენება,უმაღლესი წერტილი გრძნობისა რომელიც ეხლა ილევა და ქრება-საშინაო კერიის გრძნობისა.
შობის დღესასწაული ნათელი იყო რუსულ ოჯახებში ისე როგორც ნაძვის ხის სანთლები და ფისივით, კუპრივით სუფთა. პირველ პლანზე იყო დიდი მწვანე ხე და მხიარული ბავშვები. მხიარულებით დაუბრძენებელი მოზრდილებიც კი ნაკლებად მოწყენილები იყვნენ კედლებთან მიყუჟულები. და ყველაფერი ცეკვავდა, ბავშვებიც სანთლის მიმქრალი ალიც.
მაგრამ ეხლა ადამიანებმა დაიწყეს ცხოვრება უცნაური,კაცობრიობისთვის უცხო ცხოვრებით.
ადრე ფიქრობდნენ რომ ცხოვრება უნდა იყოს თავისუფალი, ლამაზი, რელიგიური, შემოქმედი. პირველ პლანზე იყო ბუნება, ხელოვნება, ლიტერატურა.
ეხლა გაჩნდა ადამიანების სახეობა რომელმაც თავდაყირა დააყენა ეს ცნებები . ესაა ფერმკრთალი ფაციფუცა ხალხი. მათ აღარა აქვთ ვნებები,ბუნება მათთვის უკვე უცხო და გაუგებარი რამაა. მათ შეიძულეს მუზები.
ამ დადარდიანებულმა ხალხმა ჯერ დაკარგა ღმერთი, შემდეგ სამყარო და ბოლოს საკუთარი თავი.
ეს ადამიანები თითქოს ფარგალით ხაზავენ თავისი საკუთარი ცხოვრების რაღაც მექანიკურ წრეს. რომელშიც ერთმანეთს ეხლებიან და ძლივს ეტევიან გრძნობები, მიდრეკილებები, ჩვევები.
ამ წინასწარ მოხაზულ წრეს დაერქვა ნორმალური ადამიანის ცხოვრება.
წრე იბერებოდა და მოძრაობდა გძელ წვრილ ფეხებზე და გარეშე დამკვირვებლისთვის ცხადი ხდებოდა რომ რომ მობობღავს დედალი ობობა და მის სხეულში კი ზის მის მიერ ცოცხლად შეჭმული კაცი.....
------------------------------------------------------------------------------------
კაცობრიობის გადაგვარების დანახვით თავზარდაცემული, გენიოსი და ბეჩავი ბლოკი მიიტყუა,აცდუნა და თავი მოაწონა, შემდეგ კი მოკლა მის მიერვე დიდად ნაქებმა ბოლშევიზმმა.
Люди стали жить странной, совсем чуждой человечеству жизнью. Прежде думали, что жизнь должна быть свободной, красивой, религиозной, творческой. Природа, искусство, литература - были на первом плане. Теперь развилась порода людей, совершенно перевернувших эти понятия и тем не менее считающихся здоровыми. Они стали суетливы и бледнолицы. У них умерли страсти, - и природа стала чужда и непонятна для них. Они стали посвящать все свое время государственной службе - и перестали понимать искусства. Музы стали невыносимы для них. Они утратили понемногу, идя путями томления, сначала Бога, потом мир, наконец - самих себя. Как бы циркулем они стали вычерчивать какой-то механический круг собственной жизни, в котором разместились, теснясь и давя друг друга, все чувства, наклонности, привязанности. Этот заранее вычерченный круг стал зваться жизнью нормального человека. Круг разбухал и двигался на длинных тонких ножках; тогда постороннему наблюдателю становилось ясно, что это ползает паучиха, а в теле паучихи сидит заживо съеденный ею нормальный человек.
http://dugward.ru/library/blok/blok_bezvremenye.html
А.А. Блок
Безвременье
შობის დღესასწაული ნათელი იყო რუსულ ოჯახებში ისე როგორც ნაძვის ხის სანთლები და ფისივით, კუპრივით სუფთა. პირველ პლანზე იყო დიდი მწვანე ხე და მხიარული ბავშვები. მხიარულებით დაუბრძენებელი მოზრდილებიც კი ნაკლებად მოწყენილები იყვნენ კედლებთან მიყუჟულები. და ყველაფერი ცეკვავდა, ბავშვებიც სანთლის მიმქრალი ალიც.
მაგრამ ეხლა ადამიანებმა დაიწყეს ცხოვრება უცნაური,კაცობრიობისთვის უცხო ცხოვრებით.
ადრე ფიქრობდნენ რომ ცხოვრება უნდა იყოს თავისუფალი, ლამაზი, რელიგიური, შემოქმედი. პირველ პლანზე იყო ბუნება, ხელოვნება, ლიტერატურა.
ეხლა გაჩნდა ადამიანების სახეობა რომელმაც თავდაყირა დააყენა ეს ცნებები . ესაა ფერმკრთალი ფაციფუცა ხალხი. მათ აღარა აქვთ ვნებები,ბუნება მათთვის უკვე უცხო და გაუგებარი რამაა. მათ შეიძულეს მუზები.
ამ დადარდიანებულმა ხალხმა ჯერ დაკარგა ღმერთი, შემდეგ სამყარო და ბოლოს საკუთარი თავი.
ეს ადამიანები თითქოს ფარგალით ხაზავენ თავისი საკუთარი ცხოვრების რაღაც მექანიკურ წრეს. რომელშიც ერთმანეთს ეხლებიან და ძლივს ეტევიან გრძნობები, მიდრეკილებები, ჩვევები.
ამ წინასწარ მოხაზულ წრეს დაერქვა ნორმალური ადამიანის ცხოვრება.
წრე იბერებოდა და მოძრაობდა გძელ წვრილ ფეხებზე და გარეშე დამკვირვებლისთვის ცხადი ხდებოდა რომ რომ მობობღავს დედალი ობობა და მის სხეულში კი ზის მის მიერ ცოცხლად შეჭმული კაცი.....
------------------------------------------------------------------------------------
კაცობრიობის გადაგვარების დანახვით თავზარდაცემული, გენიოსი და ბეჩავი ბლოკი მიიტყუა,აცდუნა და თავი მოაწონა, შემდეგ კი მოკლა მის მიერვე დიდად ნაქებმა ბოლშევიზმმა.
Люди стали жить странной, совсем чуждой человечеству жизнью. Прежде думали, что жизнь должна быть свободной, красивой, религиозной, творческой. Природа, искусство, литература - были на первом плане. Теперь развилась порода людей, совершенно перевернувших эти понятия и тем не менее считающихся здоровыми. Они стали суетливы и бледнолицы. У них умерли страсти, - и природа стала чужда и непонятна для них. Они стали посвящать все свое время государственной службе - и перестали понимать искусства. Музы стали невыносимы для них. Они утратили понемногу, идя путями томления, сначала Бога, потом мир, наконец - самих себя. Как бы циркулем они стали вычерчивать какой-то механический круг собственной жизни, в котором разместились, теснясь и давя друг друга, все чувства, наклонности, привязанности. Этот заранее вычерченный круг стал зваться жизнью нормального человека. Круг разбухал и двигался на длинных тонких ножках; тогда постороннему наблюдателю становилось ясно, что это ползает паучиха, а в теле паучихи сидит заживо съеденный ею нормальный человек.
http://dugward.ru/library/blok/blok_bezvremenye.html
А.А. Блок
Безвременье
1. ОЧАГ Был на свете самый чистый и светлый праздник. Он был воспоминанием о золотом веке, высшей точкой того чувства, которое теперь уже на исходе, - чувства домашнего очага. Праздник Рождества был светел в русских семьях, как елочные свечки, и чист, как смола. На первом плане было большое зеленое дерево и веселые дети; даже взрослые, не умудренные весельем, меньше скучали, ютясь около стен. И все плясало - и дети, и догорающие огоньки свечек. Именно так чувствуя этот праздник, эту непоколебимость домашнего очага, законность нравов добрых и светлых,- Достоевский писал (в "Дневнике писателя", 1876 г.) рассказ "Мальчик у Христа на елке". Когда замерзающий мальчик увидал с улицы, сквозь большое стекло, елку и, хорошенькую девочку и услышал музыку, - это было для него каким-то райским видением; как будто в смертном сне ему привиделась новая и светлая жизнь. Что светлее этой сияющей залы, тонких девических рук и музыки сквозь стекло? Так. Но и Достоевский уже предчувствовал иное: затыкая уши, торопясь закрыться руками в ужасе от того, что можно услыхать и увидеть, он все-таки слышал быструю крадущуюся поступь и видел липкое и отвратительное серое животное. Отсюда - его вечная торопливость, его надрывы, его "Золотой век в кармане". Нам уже не хочется этого Золотого века, - слишком он смахивает на сильную лекарственную дозу, которой доктор хочет предупредить страшный исход болезни. Но и лекарственная трава Золотого века не помогла, большое серое животное уже вползало в дверь, нюхало, осматривалось, и не успел доктор оглянуться, как оно уже стало заигрывать со всеми членами семьи, дружить с ними и заражать их. Скоро оно разлеглось у очага, как дома, заполнило интеллигентные квартиры, дома, улицы, города. Все окуталось смрадной паутиной; и тогда стало ясно, как из добрых и чистых нравов русской семьи выросла необъятная серая паучиха скуки. Стало как-то до торжественности тихо, потому что и голоса человеческие как будто запутались в паутине. Орали до потери голоса только писатели, но действия уже не оказали. Их перестали слушать; они не унимались; тогда придумали новое средство: стали звать их "декадентами", что в те времена было почти нецензурно и равнялось сумасшествию. Паучиха, разрастаясь, принимала небывалые размеры: уютные interieur, бывшие когда-то предметом любви художников и домашних забот, цветником добрых нравов, - стали как "вечность" Достоевского, как "деревенская баня с пауками по углам". В будуарах, кабинетах, в тишине детских спаленок теплилось заразительное сладострастие. Пока ветер пел свои тонкие песенки в печной трубе, жирная паучиха теплила сладострастные лампадки у мирного очага простых и добрых людей. За всей эстетической возней, за нестройными криками отщепенцев, заклейменных именем "декадентов", можно было услышать биение здорового пульса, желание жить красивой и стройной жизнью, так, чтобы паучиха уползла за тридевять земель. Но сами декаденты были заражены паучьим ядом. Вместе с тем у их читателей появились признаки полной заразы. Люди стали жить странной, совсем чуждой человечеству жизнью. Прежде думали, что жизнь должна быть свободной, красивой, религиозной, творческой. Природа, искусство, литература - были на первом плане. Теперь развилась порода людей, совершенно перевернувших эти понятия и тем не менее считающихся здоровыми. Они стали суетливы и бледнолицы. У них умерли страсти, - и природа стала чужда и непонятна для них. Они стали посвящать все свое время государственной службе - и перестали понимать искусства. Музы стали невыносимы для них. Они утратили понемногу, идя путями томления, сначала Бога, потом мир, наконец - самих себя. Как бы циркулем они стали вычерчивать какой-то механический круг собственной жизни, в котором разместились, теснясь и давя друг друга, все чувства, наклонности, привязанности. Этот заранее вычерченный круг стал зваться жизнью нормального человека. Круг разбухал и двигался на длинных тонких ножках; тогда постороннему наблюдателю становилось ясно, что это ползает паучиха, а в теле паучихи сидит заживо съеденный ею нормальный человек. Александр Блок. "О доблестях, о подвигах, о славе..." Авторское чтение |
| ||
«Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем». Эти слова, сказанные Блоком на пушкинском вечере, незадолго до смерти, быть может, единственный правильный диагноз его болезни».
А есть ли другое, не только поэтическое объяснение?
К началу весны 1921-го, после пережитой зимы с ее «ежесекундным безденежьем, бесхлебьем, бездровьем», Блок чувствовал себя неважно, страдал от цинги и астмы. Но работал по-прежнему. Доктор Пекелис, живший с ним в одном доме, ничего уж смертельно опасного в его состоянии не находил.
Поездку в Москву - в начале мая - поэт отменять не стал. Вот что вспоминает Корней Чуковский, сопровождавший поэта в дороге: «Передо мной сидел не Блок, а какой-то другой человек, совсем другой, даже отдаленно не похожий на Блока. Жесткий, обглоданный, с пустыми глазами, как будто паутиной покрытый. Даже волосы, даже уши стали другими».
На вечере Блока в Политехническом институте случился скандал, кто-то крикнул, что его стихи мертвы, началась свалка, поэта вывели, заслоняя собой, друзья и поклонники. Настроения это явно не улучшило.
В Петрограде его встречала жена, Любовь Дмитриевна (она же, кто не помнит, - дочь великого химика Менделеева): "Он не улыбнулся ни разу - ни мне, ни всему; этого не могло быть прежде».
Из воспоминаний жены поэта:
"17-го мая, вторник, когда я пришла откуда-то, он лежал на кушетке в комнате Александры Андреевны (матери Блока, - Ред.), позвал меня и сказал, что у него, вероятно, жар; смерили - оказалось 37,6; уложила его в постель; вечером был доктор.
Ломило все тело, особенно руки и ноги - что у него было всю зиму. Ночью плохой сон, испарина, нет чувства отдыха утром, тяжелые сны, кошмары (это его особенно мучило)».
«При исследовании я обнаружил следующее: температура 39, жалуется только на общую слабость и тяжесть головы; со стороны сердца увеличение поперечника влево на палец и вправо на 1/2, шум не резкий у верхушки и во втором межреберном промежутке справа, аритмии не было, отеков тоже. Со стороны органов дыхания и кровообращения ничего существенного не обнаружено.
Тогда же у меня явилась мысль об остром эндокардите как вероятном источнике патологического процесса, быть может, стоящего в непосредственной связи с наблюдавшимся у больного в Москве заболеванием, по-видимому, гриппозного характера».
Блоку становилось то лучше, то хуже. Как-то сел у печки - Любовь Дмитриевна стала уговаривать лечь. В ответ он со слезами стал хватать и бить все подряд: вазу, которую подарила жена, зеркало...
Из воспоминаний жены:
«Вообще у него в начале болезни была страшная потребность бить и ломать: несколько стульев, посуду, в раз утром, опять-таки, он ходил по квартире в раздражении, потом вошел из передней в свою комнату, закрыл за собой дверь, и сейчас же раздались удары, и что-то шумно посыпалось. Я вошла, боясь, что себе принесет какой-нибудь вред; но он уже кончал разбивать кочергой стоявшего на шкапу Аполлона. Это битье его успокоило, и на мое восклицание удивления, не очень одобрительное, он спокойно отвечал: « А я хотел посмотреть, на сколько кусков распадется эта грязная рожа».
В дни, когда ему полегче, Блок стал разбирать архивы, уничтожать часть своих блокнотов, записей. В другие дни его изводили бессонницы и кошмары.
«Он непрерывно бредил. Бредил об одном и том же: все ли экземпляры «Двенадцати» уничтожены? Не остался ли где-нибудь хоть один? - «Люба, поищи хорошенько, и сожги, все сожги».
В начале июня доктор Пекелис консультируется с коллегами - профессором П. В.Троицким, доктором Э.А. Гизе. «Было признано необходимым отправить больного в ближайшую Финляндию, - в Grankulla (у Гельсингфорса). Тогда же (в начале июня), тотчас после консультации, возбуждено было соответствующее ходатайство».
Хлопотали с просьбой выпустить поэта на лечение за границу и Максим Горький, и нарком Луначарский. Счет шел на дни, однако... Решение вопроса затягивалось. Политбюро запрещало выезд. Обращались еще и еще раз... Разрешение на выезд все-таки было дано, но слишком поздно. Как раз в день, когда был готов его загранпаспорт, Блок умер.
"Komsomolskaia pravda"
ьяна МАКСИМОВА. (27 Ноября 2010, 01:00)
В Александре Блоке многим современникам виделся этакий Аполлон – стройный, кудрявый, ясноглазый, с хорошим цветом лица. Божественный и болезненный – одно с другим как-то никогда не вязалось. Да и никаких "историй болезни" или свидетельств о "дурной наследственности" не было, скорее наоборот, – поэт крайне редко обращался к докторам, казался вполне себе здоровым. Работал беспрерывно, влюблялся, загорался новыми романами и новыми идеями - то "девичий стан, шелками схваченный, в туманном движется окне", то скифы "с раскосыми и жадными очами".
А потом, в апреле 1921 года почувствовал себя неважно. 17 мая слег с температурой. Через 78 дней, 7 августа скончался, оставив в недоумении и родных, и врачей.
Вот что записал в те дни другой поэт, Георгий Иванов: «Врачи, лечившие
Блока, так и не смогли определить, чем он, собственно, был болен.
Сначала они старались подкрепить его быстро падавшие без явной причины
силы, потом, когда он стал, неизвестно от чего, невыносимо страдать, ему
стали впрыскивать морфий... Но отчего от умер?
«Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем». Эти слова, сказанные Блоком на пушкинском вечере, незадолго до смерти, быть может, единственный правильный диагноз его болезни».
А есть ли другое, не только поэтическое объяснение?
Краткая история болезни
К началу весны 1921-го, после пережитой зимы с ее «ежесекундным безденежьем, бесхлебьем, бездровьем», Блок чувствовал себя неважно, страдал от цинги и астмы. Но работал по-прежнему. Доктор Пекелис, живший с ним в одном доме, ничего уж смертельно опасного в его состоянии не находил.
Поездку в Москву - в начале мая - поэт отменять не стал. Вот что вспоминает Корней Чуковский, сопровождавший поэта в дороге: «Передо мной сидел не Блок, а какой-то другой человек, совсем другой, даже отдаленно не похожий на Блока. Жесткий, обглоданный, с пустыми глазами, как будто паутиной покрытый. Даже волосы, даже уши стали другими».
На вечере Блока в Политехническом институте случился скандал, кто-то крикнул, что его стихи мертвы, началась свалка, поэта вывели, заслоняя собой, друзья и поклонники. Настроения это явно не улучшило.
В Петрограде его встречала жена, Любовь Дмитриевна (она же, кто не помнит, - дочь великого химика Менделеева): "Он не улыбнулся ни разу - ни мне, ни всему; этого не могло быть прежде».
Из воспоминаний жены поэта:
"17-го мая, вторник, когда я пришла откуда-то, он лежал на кушетке в комнате Александры Андреевны (матери Блока, - Ред.), позвал меня и сказал, что у него, вероятно, жар; смерили - оказалось 37,6; уложила его в постель; вечером был доктор.
Ломило все тело, особенно руки и ноги - что у него было всю зиму. Ночью плохой сон, испарина, нет чувства отдыха утром, тяжелые сны, кошмары (это его особенно мучило)».
Из воспоминаний доктора Александра Пекелиса:
«При исследовании я обнаружил следующее: температура 39, жалуется только на общую слабость и тяжесть головы; со стороны сердца увеличение поперечника влево на палец и вправо на 1/2, шум не резкий у верхушки и во втором межреберном промежутке справа, аритмии не было, отеков тоже. Со стороны органов дыхания и кровообращения ничего существенного не обнаружено.
Тогда же у меня явилась мысль об остром эндокардите как вероятном источнике патологического процесса, быть может, стоящего в непосредственной связи с наблюдавшимся у больного в Москве заболеванием, по-видимому, гриппозного характера».
Блоку становилось то лучше, то хуже. Как-то сел у печки - Любовь Дмитриевна стала уговаривать лечь. В ответ он со слезами стал хватать и бить все подряд: вазу, которую подарила жена, зеркало...
Из воспоминаний жены:
«Вообще у него в начале болезни была страшная потребность бить и ломать: несколько стульев, посуду, в раз утром, опять-таки, он ходил по квартире в раздражении, потом вошел из передней в свою комнату, закрыл за собой дверь, и сейчас же раздались удары, и что-то шумно посыпалось. Я вошла, боясь, что себе принесет какой-нибудь вред; но он уже кончал разбивать кочергой стоявшего на шкапу Аполлона. Это битье его успокоило, и на мое восклицание удивления, не очень одобрительное, он спокойно отвечал: « А я хотел посмотреть, на сколько кусков распадется эта грязная рожа».
В дни, когда ему полегче, Блок стал разбирать архивы, уничтожать часть своих блокнотов, записей. В другие дни его изводили бессонницы и кошмары.
Вспоминает поэт Георгий Иванов:
«Он непрерывно бредил. Бредил об одном и том же: все ли экземпляры «Двенадцати» уничтожены? Не остался ли где-нибудь хоть один? - «Люба, поищи хорошенько, и сожги, все сожги».
В начале июня доктор Пекелис консультируется с коллегами - профессором П. В.Троицким, доктором Э.А. Гизе. «Было признано необходимым отправить больного в ближайшую Финляндию, - в Grankulla (у Гельсингфорса). Тогда же (в начале июня), тотчас после консультации, возбуждено было соответствующее ходатайство».
Хлопотали с просьбой выпустить поэта на лечение за границу и Максим Горький, и нарком Луначарский. Счет шел на дни, однако... Решение вопроса затягивалось. Политбюро запрещало выезд. Обращались еще и еще раз... Разрешение на выезд все-таки было дано, но слишком поздно. Как раз в день, когда был готов его загранпаспорт, Блок умер.
Вспоминает литератор Евгения Книпович:
«К началу августа он уже почти все время был в забытьи, ночью бредил и кричал страшным криком, которого во всю жизнь не забуду. Ему впрыскивали морфий, но это мало помогало...»
Друг семьи, Самуил Алянский, писал:
«На мой вопрос, как больной, Пекелис ничего не ответил, только развел руками и, передавая мне рецепт, сказал: "Постарайтесь раздобыть продукты по этому рецепту. Вот что хорошо бы получить, - и он продиктовал: "Сахар, белая мука, рис, лимоны".
4 и 5 августа я бегал в Губздравотдел. На рецепте получил резолюцию зам. Зав. Губздравотделом, адресованную в Петрогубкоммуну. В субботу 6 авгутса заведующего не застал. Пошел на рынок и купил часть из того, что записал. Рецепт остался у меня.
В воскресенье 7 августа утром звонок Любови Дмитриевны: "Александр Александрович скончался. Приезжайте, пожалуйста».
Доктор Пекелис развел руками:
«В заключение невольно напрашивается вопрос: отчего такой роковой ход болезни? ... Если всем нам, в частности, нашему нервно-психическому аппарату, являются в переживаемое нами время особые повышенные требования, ответчиком за которые служит сердце, то нет ничего удивительного...»
Какой же диагноз - точнее
Официальная версия его смерти была такой: Александр Блок умер «от цинги, голода и истощения».
Это был диагноз универсальный для тех лет - от голода, цинги и истощения люди умирали пачками. Но в случае с поэтом, кумиром - которому, вдобавок, и помочь толком не смогли, - этого, казалось, как-то недостаточно. В результате... посмертный диагноз Блоку не поставил разве что самый ленивый исследователь.
Авторитетный ленинградский литературовед заключил, словно припечатал: это был сифилис. И мгновенно нашлись «эксперты», ответившие своей версией: поэт умер от отравления ртутными препаратами, которыми его лечили.
Версии эти, к счастью или к несчастью, уже не услышали ни мать поэта, ни его жена, – первая пережила сына на два года, а вторая умерла в 1939 году.
Было еще заключение доктора Пекелиса: острый эндокардит, вызванный перенесенным гриппом.
Через много лет после смерти поэта, уже в брежневское время, врачи Ленинградской военно-медицинской академии имени Кирова проанализируют все свидетельства болезни Блока, и сделают вывод, что Пекелис прав: «Блок погиб от подострого септического эндокардита (воспаления внутренней оболочки сердца), неизлечимого до применения антибиотиков».
Умер Блок 7 августа. Похороны его, 10 августа, собрали тысячи горожан. И гроб несли шесть километров на руках до Смоленского кладбища: все это было поразительно для голодающего и больного Петрограда, в котором к тому времени разруха выкосила две трети дореволюционного населения. А в сентябре 1944 года прах поэта перенесли на Литературные мостки Волкова кладбища.
... И все-таки, выходит, никакой тайны в смерти поэта нет? Эндокардит, и точка? Увы, поэту и правда - дышать было нечем. И от этого поэтического диагноза не уйти.
Поэму «Двенадцать» не поняли, не приняли многие. Шахматово, родовое имение, сожжено. Расстреляны 800 бывших царских офицеров. Одну ночь в 1919-м Блок и сам отсидел в ЧК. Пять полешек по разнарядке на обогрев жилья, пайки хлеба по ордерам. Нависла угроза подселения в квартиру «двенадцати матросов» - Блок переехал с женой в квартиру матери двумя этажами ниже и наблюдал, как жена и мать ссорятся: чья очередь чистить ржавую селедку.
Сейчас любой сказал бы: стресс. Еще в 17-м Блок признавался: "Ничего впереди не вижу, хотя оптимизм теряю не всегда. Все они, «старые» и «новые», сидят в нас самих; во мне по крайней мере. Я же вишу, в воздухе; ни земли сейчас нет, ни неба»...
МНЕНИЕ СПЕЦИАЛИСТОВ
Смогла бы спасти Блока от гибели сегодняшняя медицина?
На этот вопрос ответила по нашей просьбе врач-ревматолог Ольга Крель, руководитель Санкт-Петербургского института клинической медицины и социальной работы им. М.П. Кончаловского:
- С современных позиций можно говорить о смерти поэта, вызванной сердечной недостаточностью в результате эндокардита. Влияние стресса, тем более хронического, как фактора инициирующего и усугубляющего многие патологические процессы в организме, хорошо известно. Тем не менее уверенно диагностировать эндокардит трудно даже сегодня. Почти у половины больных болезнь не распознается...
Наиболее вероятной причиной эндокардита является инфекционный процесс. Часто болеют люди среднего возраста, причем мужчины в два раза чаще, чем женщины. А в периоды социального неблагополучия наблюдается рост заболеваемости. Так, в первые послевоенные годы заболеваемость выросла в 3-4 раза, особенно в пережившем блокаду Ленинграде.
Сегодня смертность от эндокардита - до 50%. И это при том что найдено лекарство – антибиотики. А при Блоке антибактериальной терапии еще не было, первый антибиотик выпустят только через 18 лет после его смерти...
ьяна МАКСИМОВА. (27 Ноября 2010, 01:00)
Тайна смерти Александра БлокаКомментарии: 15
130 лет назад 28 ноября родился великий поэт [аудио]
Не дожив до 41 года, он сгорел за пару месяцев на глазах у близких и друзей - а они гадали, чем же он болен...В Александре Блоке многим современникам виделся этакий Аполлон – стройный, кудрявый, ясноглазый, с хорошим цветом лица. Божественный и болезненный – одно с другим как-то никогда не вязалось. Да и никаких "историй болезни" или свидетельств о "дурной наследственности" не было, скорее наоборот, – поэт крайне редко обращался к докторам, казался вполне себе здоровым. Работал беспрерывно, влюблялся, загорался новыми романами и новыми идеями - то "девичий стан, шелками схваченный, в туманном движется окне", то скифы "с раскосыми и жадными очами".
А потом, в апреле 1921 года почувствовал себя неважно. 17 мая слег с температурой. Через 78 дней, 7 августа скончался, оставив в недоумении и родных, и врачей.
|
«Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем». Эти слова, сказанные Блоком на пушкинском вечере, незадолго до смерти, быть может, единственный правильный диагноз его болезни».
А есть ли другое, не только поэтическое объяснение?
К началу весны 1921-го, после пережитой зимы с ее «ежесекундным безденежьем, бесхлебьем, бездровьем», Блок чувствовал себя неважно, страдал от цинги и астмы. Но работал по-прежнему. Доктор Пекелис, живший с ним в одном доме, ничего уж смертельно опасного в его состоянии не находил.
Поездку в Москву - в начале мая - поэт отменять не стал. Вот что вспоминает Корней Чуковский, сопровождавший поэта в дороге: «Передо мной сидел не Блок, а какой-то другой человек, совсем другой, даже отдаленно не похожий на Блока. Жесткий, обглоданный, с пустыми глазами, как будто паутиной покрытый. Даже волосы, даже уши стали другими».
На вечере Блока в Политехническом институте случился скандал, кто-то крикнул, что его стихи мертвы, началась свалка, поэта вывели, заслоняя собой, друзья и поклонники. Настроения это явно не улучшило.
В Петрограде его встречала жена, Любовь Дмитриевна (она же, кто не помнит, - дочь великого химика Менделеева): "Он не улыбнулся ни разу - ни мне, ни всему; этого не могло быть прежде».
Из воспоминаний жены поэта:
"17-го мая, вторник, когда я пришла откуда-то, он лежал на кушетке в комнате Александры Андреевны (матери Блока, - Ред.), позвал меня и сказал, что у него, вероятно, жар; смерили - оказалось 37,6; уложила его в постель; вечером был доктор.
Ломило все тело, особенно руки и ноги - что у него было всю зиму. Ночью плохой сон, испарина, нет чувства отдыха утром, тяжелые сны, кошмары (это его особенно мучило)».
«При исследовании я обнаружил следующее: температура 39, жалуется только на общую слабость и тяжесть головы; со стороны сердца увеличение поперечника влево на палец и вправо на 1/2, шум не резкий у верхушки и во втором межреберном промежутке справа, аритмии не было, отеков тоже. Со стороны органов дыхания и кровообращения ничего существенного не обнаружено.
Тогда же у меня явилась мысль об остром эндокардите как вероятном источнике патологического процесса, быть может, стоящего в непосредственной связи с наблюдавшимся у больного в Москве заболеванием, по-видимому, гриппозного характера».
Блоку становилось то лучше, то хуже. Как-то сел у печки - Любовь Дмитриевна стала уговаривать лечь. В ответ он со слезами стал хватать и бить все подряд: вазу, которую подарила жена, зеркало...
Из воспоминаний жены:
«Вообще у него в начале болезни была страшная потребность бить и ломать: несколько стульев, посуду, в раз утром, опять-таки, он ходил по квартире в раздражении, потом вошел из передней в свою комнату, закрыл за собой дверь, и сейчас же раздались удары, и что-то шумно посыпалось. Я вошла, боясь, что себе принесет какой-нибудь вред; но он уже кончал разбивать кочергой стоявшего на шкапу Аполлона. Это битье его успокоило, и на мое восклицание удивления, не очень одобрительное, он спокойно отвечал: « А я хотел посмотреть, на сколько кусков распадется эта грязная рожа».
В дни, когда ему полегче, Блок стал разбирать архивы, уничтожать часть своих блокнотов, записей. В другие дни его изводили бессонницы и кошмары.
«Он непрерывно бредил. Бредил об одном и том же: все ли экземпляры «Двенадцати» уничтожены? Не остался ли где-нибудь хоть один? - «Люба, поищи хорошенько, и сожги, все сожги».
В начале июня доктор Пекелис консультируется с коллегами - профессором П. В.Троицким, доктором Э.А. Гизе. «Было признано необходимым отправить больного в ближайшую Финляндию, - в Grankulla (у Гельсингфорса). Тогда же (в начале июня), тотчас после консультации, возбуждено было соответствующее ходатайство».
Хлопотали с просьбой выпустить поэта на лечение за границу и Максим Горький, и нарком Луначарский. Счет шел на дни, однако... Решение вопроса затягивалось. Политбюро запрещало выезд. Обращались еще и еще раз... Разрешение на выезд все-таки было дано, но слишком поздно. Как раз в день, когда был готов его загранпаспорт, Блок умер.
|
«К началу августа он уже почти все время был в забытьи, ночью бредил и кричал страшным криком, которого во всю жизнь не забуду. Ему впрыскивали морфий, но это мало помогало...»
Друг семьи, Самуил Алянский, писал:
«На мой вопрос, как больной, Пекелис ничего не ответил, только развел руками и, передавая мне рецепт, сказал: "Постарайтесь раздобыть продукты по этому рецепту. Вот что хорошо бы получить, - и он продиктовал: "Сахар, белая мука, рис, лимоны".
4 и 5 августа я бегал в Губздравотдел. На рецепте получил резолюцию зам. Зав. Губздравотделом, адресованную в Петрогубкоммуну. В субботу 6 авгутса заведующего не застал. Пошел на рынок и купил часть из того, что записал. Рецепт остался у меня.
В воскресенье 7 августа утром звонок Любови Дмитриевны: "Александр Александрович скончался. Приезжайте, пожалуйста».
Анна Ахматова. Воспоминания об Александре Блоке
|
«В заключение невольно напрашивается вопрос: отчего такой роковой ход болезни? ... Если всем нам, в частности, нашему нервно-психическому аппарату, являются в переживаемое нами время особые повышенные требования, ответчиком за которые служит сердце, то нет ничего удивительного...»
Какой же диагноз - точнее
Официальная версия его смерти была такой: Александр Блок умер «от цинги, голода и истощения».
Это был диагноз универсальный для тех лет - от голода, цинги и истощения люди умирали пачками. Но в случае с поэтом, кумиром - которому, вдобавок, и помочь толком не смогли, - этого, казалось, как-то недостаточно. В результате... посмертный диагноз Блоку не поставил разве что самый ленивый исследователь.
Авторитетный ленинградский литературовед заключил, словно припечатал: это был сифилис. И мгновенно нашлись «эксперты», ответившие своей версией: поэт умер от отравления ртутными препаратами, которыми его лечили.
Версии эти, к счастью или к несчастью, уже не услышали ни мать поэта, ни его жена, – первая пережила сына на два года, а вторая умерла в 1939 году.
Было еще заключение доктора Пекелиса: острый эндокардит, вызванный перенесенным гриппом.
Через много лет после смерти поэта, уже в брежневское время, врачи Ленинградской военно-медицинской академии имени Кирова проанализируют все свидетельства болезни Блока, и сделают вывод, что Пекелис прав: «Блок погиб от подострого септического эндокардита (воспаления внутренней оболочки сердца), неизлечимого до применения антибиотиков».
Умер Блок 7 августа. Похороны его, 10 августа, собрали тысячи горожан. И гроб несли шесть километров на руках до Смоленского кладбища: все это было поразительно для голодающего и больного Петрограда, в котором к тому времени разруха выкосила две трети дореволюционного населения. А в сентябре 1944 года прах поэта перенесли на Литературные мостки Волкова кладбища.
... И все-таки, выходит, никакой тайны в смерти поэта нет? Эндокардит, и точка? Увы, поэту и правда - дышать было нечем. И от этого поэтического диагноза не уйти.
Поэму «Двенадцать» не поняли, не приняли многие. Шахматово, родовое имение, сожжено. Расстреляны 800 бывших царских офицеров. Одну ночь в 1919-м Блок и сам отсидел в ЧК. Пять полешек по разнарядке на обогрев жилья, пайки хлеба по ордерам. Нависла угроза подселения в квартиру «двенадцати матросов» - Блок переехал с женой в квартиру матери двумя этажами ниже и наблюдал, как жена и мать ссорятся: чья очередь чистить ржавую селедку.
Сейчас любой сказал бы: стресс. Еще в 17-м Блок признавался: "Ничего впереди не вижу, хотя оптимизм теряю не всегда. Все они, «старые» и «новые», сидят в нас самих; во мне по крайней мере. Я же вишу, в воздухе; ни земли сейчас нет, ни неба»...
МНЕНИЕ СПЕЦИАЛИСТОВ
Смогла бы спасти Блока от гибели сегодняшняя медицина?
На этот вопрос ответила по нашей просьбе врач-ревматолог Ольга Крель, руководитель Санкт-Петербургского института клинической медицины и социальной работы им. М.П. Кончаловского:
- С современных позиций можно говорить о смерти поэта, вызванной сердечной недостаточностью в результате эндокардита. Влияние стресса, тем более хронического, как фактора инициирующего и усугубляющего многие патологические процессы в организме, хорошо известно. Тем не менее уверенно диагностировать эндокардит трудно даже сегодня. Почти у половины больных болезнь не распознается...
Наиболее вероятной причиной эндокардита является инфекционный процесс. Часто болеют люди среднего возраста, причем мужчины в два раза чаще, чем женщины. А в периоды социального неблагополучия наблюдается рост заболеваемости. Так, в первые послевоенные годы заболеваемость выросла в 3-4 раза, особенно в пережившем блокаду Ленинграде.
Сегодня смертность от эндокардита - до 50%. И это при том что найдено лекарство – антибиотики. А при Блоке антибактериальной терапии еще не было, первый антибиотик выпустят только через 18 лет после его смерти...
 |
| Санкт-Петербург, улица Декабристов, 57. Дом находится на
набережной реки Пряжки, сейчас здесь открыта музей-квартира Блока. Здесь
он жил в 1912 и до последнего дня своей жизни 7 августа 1921 года. Фото: В. Соболев |
Александр Блок. Дневник. 3.
1917
Ура! революция началась! Теперь уж точно не будет скучно!"
<22 апреля>
Все будет хорошо, Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться.
Ал. Блок.
22.IV.1917
20 мая
Нет, не надо мечтать о золотом веке. Сжать губы и опять уйти в свои демонические сны.
http://www.peremeny.ru/column/view/1093/
http://dugward.ru/publ/s78.html
А.М. Возлядовская
Крушение Александра Блока
Каждый человек, который был современником и свидетелем
событий, совершавшихся в России в первые два десятилетия ХХ века,
воспринимал по-своему всё происходящее. Произведения Блока, написанные и
опубликованные им в предреволюционные и революционные годы, может быть
лучше, чем произведения других писателей, публицистов, поэтов,
запечатлели душевное состояние своего автора. А именно, душевное
состояние человека, который, хотя и не принимает активной деятельности в
происходящем, как например "профессиональные революционеры", однако не
может избежать хотя бы косвенного, пассивного участия в событиях.
Вселенская скука
Знаменитая статья Блока "Интеллигенция и революция"
является кульминацией, квинтэссенцией состояния самого Блока во время
революционных и постреволюционных событий в России. Она резюмирует в
себе всё то, что говорил Блок в предшествующие годы, только более ярко и
контрастно. Эта статья отражает состояние души самого Блока, его взгляд
на мир: состояние ужаса, принятие этого ужаса за нечто правильное и не
сопротивление ему.
Собственно, настоящая революция - резкая скачкообразная
перемена политического строя, которая прошла 23 февраля (8 марта н.ст.)
когда Россия из монархии стала республикой, нашла мало отражения в
статьях Блока. Для него это было лишь продолжением того, что творится и
творится уже несколько последних десятилетий XIX века и первые
десятилетия XX-го.
Однако отголоски будущей статьи "Интеллигенция и
революция" (1918) прослеживаются во всём том, что пишет Блок задолго до
октябрьских событий. В большей или меньшей степени Блок говорил об этом
все предшествующие пятнадцать лет. Слово "говорил" - слишком мягко,
чтобы определить состояние Блока. Он страдал, изнывал, метался. Все его
статьи начала ХХ века полны тягостных, мрачных предчувствий и с самого
начала они полны желанием самого Блока смириться перед неотвратимым,
найти в ужасном прекрасное, увидеть в кошмаре - гармонию и музыку. Блок
убеждает не просто смириться, а поэтически принять грядущие ужасы и даже
найти в себе силы восторгаться ими.
По мнению Блока всё, произошло с Россией в 1917 году,
начинается со скуки. Именно тема всепоглощающей скуки преобладает в его
статьях начала ХХ века. В 1906 году Блок пишет статью "Безвременье" в
которой "серая паучиха скуки", вползающая в дома людей, представляется
Блоку самым главным и самым страшным мировым злом. Она затягивает своей
паутиной все дома, съедает средних обывателей, но люди даже не замечают
этого, как не замечают и сами съеденные. Мир - поражён скукой. И вот
эта-то расползающаяся скука и рождает протест декадентов и Л. Андреева -
"ноту безумия" и именно эта нота, как пишет Блок, главная в их
творчестве.
"В ней <в ноте безумия> звучит безмерное отчаянье,
потому что в ней причина розни писателей и публики, в ней выражает
писатель свой страх за безумие себя и мира, и она-то именно еще долго
останется непонятой теми, кто тянет ее во имя своей неподвижной
святости, не желая знать, что будет, когда она внезапно оборвется
[Безвременье].
По мнению Блока, это состояние: непомерной, всюду
преобладающей скуки - и есть состояние всего общества. Итак, именно
повсеместная скука порождает "ноту безумия", которую тянут все писатели,
не понятые публикой, более того, эту "ноту" не понимают и сами
писатели, но продолжают тянуть... Эта "нота безумия" есть прямое
следствие скуки, её порождение. Блок пишет, что эта "нота" всё
отчётливее и отчётливее слышна, проявления её становятся всё более
отчётливы вокруг:
"Наша действительность <1906 г.> проходит в красном
свете. Дни все громче от криков, от машущих красных флагов; вечером
город, задремавший на минуту, окровавлен зарей. Ночью красное поет на
платьях, на щеках, на губах продажных женщин рынка. Только бледное утро
гонит последнюю краску с испитых лиц" [Безвременье]. Красный цвет в
статье 1906 года является символом недоброго, развратного, символом
назревания чего-то тревожного, нездорового, опасного. Красный цвет может
быть и признаком болезни - воспаления. И вот общество стало как бы
"воспаляться" от скуки (ведь это скука у нас породила "ноту безумия") и
теперь, общество стало больным.
В таком состоянии (скуки, болезни, безумия) Россия, по
словам Блока, претерпевает вырождение. Современные ему "русские люди -
без дружбы и любви, без возраста - потомки богатырей" [Безвременье].
Иными словами говоря, когда-то, в достопамятные времена в России были
богатыри, герои, но времена те канули, а теперь русские - "без дружбы и
любви, без возраста" отравленные скукой люди. Россию наполняют бродяги,
"распятые возле заборов", ковыляющие нищие с узлами и палками. И их
шествие, по Блоку - "священное шествие, стройная пляска праздной
тысячеокой России, которой уже нечего терять" [Безвременье] - Взор
самого Блока настолько затуманен скукой, что он даже не понимает в тот
момент, насколько величественна и грандиозна на самом деле Россия,
сколькими огромными ценностями - и моральными и материальными и самое
главное - людьми, Россия обладает в тот момент. Но Блоку кажется, что в
России уже так плохо и скучно, что вся она выродилась в бродяг и даже
терять-то теперь, в 1906 году - нечего, ибо остались лишь одни "бродяги и
заборы". Но на самом деле потерять можно всё, абсолютно всё, и даже
саму Россию, но Блок этого пока ещё не представляет. Ему кажется, что
уже всё потеряно, потому что самому Блоку, да и всем остальным из его
окружения - скучно.
Скучны и "Однообразны канавы, заборы, избы, казенные
винные лавки" От скуки для Блока даже "Времени больше нет". Состояние
России он описывает как "...бесцельное стремление всадника на усталом
коне, заблудившегося ночью среди болот. Баюкает мерная поступь коня, и
конь свершает круги; и, неизменно возвращаясь на то же и то же место,
всадник не знает об этом, потому что нет сил различить однообразную
поверхность болота" [Безвременье]
Картина очень образная и красноречивая, но вот
соответствует ли она тому, что происходило? Любое мнение любого человека
всегда субъективно и по статьям и письмам Блока мы можем лишь судить о
состоянии самого Блока, да, может быть, о состоянии его окружения. Но
такое, пусть даже субъективное мнение очень ценно - ведь это слова
современника событий, человека, который был частью происходящего.
Состояние творческой интеллигенции, т.е. "умов нации", к
которым Блок относит и себя, он определяет так: "нам уже ничего не жаль
и, как будто, ничего не страшно. Мудры мы, ибо нищи духом; добровольно
сиротеем, добровольно возьмем палку и узелок и потащимся по российским
равнинам" [Безвременье]. Блок желает "странничества", присоединения к
этому "священному шествию", видит в этом странничестве и шествии куда-то
неизвестно куда, единственный выход, утешение в теперешнем состоянии
менталитета интеллигентов. Уйти подальше от "паучихи скуки", от
"всадника, кружащего на усталом коне по болоту" и пр. Блок предполагает,
что "страннику" не жаль ничего терять. Но Блок в тот момент ещё не
представляет что такое потери и что такое странничество в условиях
послереволюционного общества. Ему кажется, что сейчас (т.е. в 1906 г)
всё плохо, потому, что скучно, так плохо, что хуже уже некуда и что
любая перемена вызовет только улучшение.
Через два года, в 1908 году в статье "Народ и
интеллигенция" Блок яснее описывает назревание катастрофы. Катастрофа,
по его мнению, зреет потому, что вся Россия, весь мир движется по
инерции "не туда". Не может ничем помочь и интеллигенция, которая, по
мнению Блока, не такая, какой бы ей надлежало быть, то есть,
неправильная, не постигшая народа.
Блок говорит об интеллигентах-народолюбах, собирателях
фольклора, которые "печалуются о народе; ходят в народ, исполняются
надеждами и отчаиваются; наконец, погибают, идут на казнь и на голодную
смерть за народное дело": "Может быть, наконец поняли даже душу народную; но как поняли? Не значит ли понять все и полюбить все - даже враждебное, даже то, что требует отречения от самого дорогого для себя, - не значит ли это ничего не понять и ничего
не полюбить?" [Народ и интеллигенция] Здесь уже ясно выражено
предчувствие Блока о надвигающемся враждебном противостоянии. Блок готов
принять, что народ - это именно "враждебное", но это "враждебное" нужно
любить и всё ему прощать, всё принимать с радостью, что бы это
"враждебное" ни сделало. Предчувствуя всё это Блок заранее готовится -
старается полюбить это агрессивное, антагонистичное, враждебное, которое
грядёт впереди, внушить самому себе, что ужас - это на самом деле
радость, а настающий террор - это "музыка".
Подчёркивая закономерность надвигающегося, Блок повторяет, что "вражда исконна", то есть вражда между народом и интеллигенцией. И не просто непонимание или равнодушие, а именно вражда - агрессия.
Идеи, которые впоследствии разовьёт Блок в статье "
Интеллигенция и революция"(1918) сквозят в его статьях уже в ноябре 1908
года. Например, в статье "Народ и интеллигенция" Блок пишет: "Если
интеллигенция все более пропитывается "волею к смерти", то народ искони
носит в себе "волю к жизни". Понятно, в таком случае, почему и
неверующий бросается к народу, ищет в нем жизненных сил: просто - по
инстинкту самосохранения; бросается и наталкивается на усмешку и
молчание, на презрение и снисходительную жалость, на "недоступную
черту"; а может быть, на нечто еще более страшное и неожиданное" [Народ и
интеллигенция]. Народ в понимании Блока - жизнь; интеллигенция -
смерть. И потому вполне логично напрашивается вывод, что интеллигенции
следует умирать, а тому агрессивному явлению, которое Блок называет
"народом" - жить.
В ноябре 1910 года, в статье "Ответ Мережковскому" Блок пишет:
"Россия была больна и безумна, и мы, ее мысли и чувства,
вместе с нею. Была минута, когда все чувства нашей родины превратились в
сплошной, безобразный крик, похожий на крик умирающего от мучительной
болезни. Тело местами не чувствует уже ничего, местами - разрывается от
боли, и все это многообразие выражается однообразным, ужасным криком"
[Ответ Мережковскому]. В 1910 году Блоку кажется, что какие-то "ужасы",
которые, по его представлению, уже были, теперь - в прошлом. На самом
деле все ужасы ещё впереди. И возможно, предчувствуя это Блок, убеждая
Мережковского, вместе с тем стремиться убедить и самого себя в том, что
всё страшное уже позади. То, что было до 1910 года, с точки зрения Блока
- плохо, причём не просто плохо, а ужасно и он утверждает, что любая
перемена теперь должна быть непременно к лучшему. Но мудрый Камоэнс ещё в
XVI веке сказал:
Нелепо ждать, что будет все иначе.
Ведь это значит - худших ждать невзгод.
(Пер. В. Резниченко)
Ведь это значит - худших ждать невзгод.
(Пер. В. Резниченко)
Блок непоследователен: с одной стороны, он явно
предчувствует катастрофу впереди, но с другой стороны, доказывает себе и
другим, что всё страшное, уже позади. Возможно, поверить тому, что Блок
видит впереди закономерным - слишком страшно для него самого. И в
письме к Мережковскому блок пытается утешить, прежде всего, самого себя.
От происходящего не получается отвернуться и Блок начинает
успокаивать себя и других: "Великое в мире всегда сопровождается
бедствиями, болезнями, чумой", - пишет Блок в статье "Искусство и
газета" (Конец ноября - начало декабря 1912 г.). Блок уверяет что
творится "великое", ибо налицо его спутники - бедствия. А потому, что
великое именно велико, не нужно его бояться, не нужно приходить в ужас
от его признаков, нужно только потерпеть и стараться принять всё с
благодушием.
На эти слова Блока прекрасно ответил Иван Бунин: "«Революция - стихия...»
Землетрясение, чума, холера тоже стихии. Однако никто не
прославляет их, никто не канонизирует, с ними борются". [И.А. Бунин.
Окаянные дни, С. 100]. Слова Бунина холодны, критичны и беспощадны,
слова Блока поэтичны, метафоричны, восторженны - они как сказка, которую
Блок рассказывает сам себе, чтобы было не так страшно.
Интеллигенция и революция глазами Блока
В 1918 году Блок пишет самую знаменитую свою статью
"Интеллигенция и революция". В ней очень много эмоций и чувств,
живописных сравнений и лозунгов. Россия сравнивается, то с бурей, то с
терпящей муку женщиной, то называется "новой музыкой".
Статья вобрала в себя всё то, что Блок говорил ранее, но
теперь это выражено ещё более ярко. Метафоры и эпитеты заменяют логику и
здравый смысл. Но они нужны Блоку, потому, что это последнее что у него
осталось, это последняя и самая решительная попытка успокоить себя тем,
что творится великое, а не ужасное, что всё происходит так, как надо, а
стало быть - всё это правильно, что все эти насильники и убийцы правы, а
мы, то есть интеллигенция, не правы, потому, что сильно провинилась в
чём-то, неясно в чём...
Первая мировая война в статье описывается весьма
красочными образами: "Болота, болота, болота; поросшие травой или
занесенные снегом; на западе - унылый немецкий прожектор - шарит - из
ночи в ночь... Люди глазеют на все это, изнывая от скуки, пропадая от
безделья; сюда уже успели перетащить всю гнусность довоенных квартир:
измены, картеж, пьянство, ссоры, сплетни" [Инт. и рев.]. Опять мы видим
то, что уже встречалось в статьях Блока ранее: картина "скуки" и
"болота". И, конечно же, чтобы бороться с "болотом", необходима буря.
В статье Блока война - это "пошлятина". Эффектное
сравнение. Особенно если учесть, что Первая мировая для Росси началась с
того, что Германия объявила войну России. Война - пошлость! Нужен мир с
Германией. Вероятно, нужно было сдаться без боя, и тогда не было бы
этой скучающей "пошлости", "утопленных в болоте народных денег".
З. Гиппиус передаёт в воспоминаниях свой разговор с Блоком по телефону:
"<Блок:> «Война не может длиться. Нужен мир.» -
<Гиппиус:> «Как... мир: Сепаратный? Теперь с немцами мир? »
<Блок:> «Ну да. Я очень люблю Германию. Нужно с ней
заключить мир. «" [Гиппиус З.Н. Мой лунный друг. О Блоке. 1991. С. 36].
В данной статье не место говорить о причинах Первой
мировой войны и рассматривать возможность или невозможность заключения
мира. Однако предложение заключить мир с объявившей войну Германией,
потому, что война "это пошлость", "скука" и Блок "любит Германию" -
звучит весьма своеобразно. Но это мнение в то время было весьма
устойчиво в некоторых слоях общества. В маленьком разговоре Блока с
Гиппиус мы видим одни лишь эмоции Блока, нетерпеливое желание прекратить
"пошлую войну" - и всё тут! Блок не обременяет себя анализом
происходящего. Он, как ребёнок, хочет просто прекратить то, что ему не
нравится. Это неудивительно. Ведь всё происходящее слишком страшно, если
попытаться в него вникнуть.
"Трудно сказать, что тошнотворнее: то кровопролитие или то безделье, та скука, та пошлятина;
<...> Думаю, не я один испытывал чувство болезни и тоски в годы
1909 - 1916". [Интеллигенция и революция] Снова поднимается та же самая
тема, что и в статье "Безвременье" 1906 - двенадцать лет Блок страдает
скукой. Итак, что же делала русская интеллигенция последние два десятка
лет? - Скучала!
Первая мировая война оказалась слишком скучной, но вот война прекращена. Что же теперь?
Теперь "поток, ушедший в землю, протекавший бесшумно в
глубине и тьме, - вот он опять шумит, и в шуме его - новая музыка".
[Интеллигенция и революция] В словах Блока едва ли не восторг. Это
желание шума, чтобы он разогнал скуку. Но он не только скуку разогнал -
он принёс смерть, голод и разруху, окончательное падение нравов,
бандитизм, вседозволенность и беспредел. Такова ли цена развеяния скуки?
В скуке и в сложившейся обстановке, по мнению Блока, виноваты все:
царь, потому что скрутил верёвкой революцию, ряд каких-то помещиков,
которые что-то делали не так, ну и, конечно же, остальная интеллигенция,
которая скучала и не понимала Блока правильно.
И вот теперь Блок слушает шум революции: "Мы любили эти
диссонансы, эти ревы, эти звоны, эти неожиданные переходы... в
оркестре". [Интеллигенция и революция] восторг Блока напоминает восторг
ребёнка из старого кинофильма, который выбегает к гулявшей всю ночь
влюблённой парочке и просит - "Подбрось меня", а когда юноша исполняет
его просьбу, ребёнок, захлёбываясь в восторге кричит: "Ура!!! Война
началась!" Для несмышлёныша война всей страны - это грандиозная игра,
развлечение, в котором уж точно не соскучишься!
Зинаида Гиппиус, и не только она, называла Блока большим
ребёнком - столько в нём было непосредственного, наивного, столько в нём
было впечатления и восторженности, которые мешали трезво оценить
происходящее. Во всех своих статьях, а особенно в своей известнейшей
статье "Интеллигенция и революция" Блок едва ли не кричит, как тот
несмышлёныш из фильма: "Ура! революция началась! Теперь уж точно не
будет скучно!"
Интеллигенции конца XIX - начала ХХ века состояние России казалось
страшным. Они хотели какой-то неопределённой свободы. Они сами точно не
знали, в чём именно несвободны, но однозначно хотели большей свободы,
чем у них в то время была. Правительство-де не такое, и аристократия не
такая, и попы не такие, какие должны быть, да и сама интеллигенция тоже
совсем не такая. И поскольку никто точно не знал, каким же должно быть
правительство или интеллигенция, все ждали бурю, которая как-то сама по
себе уничтожит всё неправильное и создаст всё правильное. И,
следовательно, буря - это хорошо.
После 1917 года состояние России по-настоящему стало
страшным. Теперь уже никто более не осмеливался требовать свободы,
выражать свои мысли о том, что правительство какое-то "не такое".
О взгляде Блока на события того времени после, через много
лет, сказал Б. Пастернак в своём романе "Доктор Живаго": "Возьми ты это
Блоковское "Мы, дети страшных лет России", и сразу увидишь различие
эпох. Когда Блок говорил это, это надо было понимать в переносном
смысле, фигурально. И дети были не дети, а сыны, детища, интеллигенция, и
страхи были не страшны, а провиденциальны, апокалиптичны, а это разные
вещи. А теперь все переносное стало буквальным, и дети - дети, и
страхи страшны, вот в чем разница". [Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. C.
386].
Итак, в 1917 году страхи стали не фигуральными, а
настоящими. Конечно же, Блок это видел. Но в неуправляемых переменах он
во что бы то ни стало, стремился разглядеть какие-то добрые признаки,
пытался убедить себя не жалеть о разрушенном и потерянном: "Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная
наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью".
[Интеллигенция и революция] Воспитанный в достатке и довольстве Блок и
теперь, спустя много лет, считает скуку самым страшным явлением в мире.
Он ещё не столкнулся с тем, что страшно по-настоящему: с голодом,
холодом, неподдельным, парализующим страхом и отчаянием, болезнью
сердца и смертью.
Он утверждает самому себе и другим: "Мир и братство
народов" - вот знак, под которым проходит русская революция. Вот о чем
ревет ее поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать".
[Интеллигенция и революция] На деле революция принесла войну, вражду и
ненависть. Это уже творится в 18-м году и этого Блок не может не видеть и
не слышать, но он старательно затыкает себе уши, внушая, что "знак
революции" это "Мир и братство народов". Внушает, что если мы вдруг
где-то увидели не мир, а смерть, то это только исключение: "это ее
частности, это не меняет ни общего направления потока".
Пытается он и выискать якобы преемственность творящегося
хаоса и всей русской культуры: "Великие художники русские - Пушкин,
Гоголь, Достоевский, Толстой - погружались во мрак, но они же имели силы
пребывать и таиться в этом мраке: ибо они верили в свет" [Интеллигенция
и революция]. "Мрак" о котором говорит Блок, имеет также лишь
переносный смысл, также как "сыны" и "ужасы". Под
"мраком" - подразумевается то время и то состояние, когда Блоку было
скучновато и всё виделось в мрачном свете. Теперь, перед лицом
настоящего мрака, Блок так перепуган, что спешит доказать себе, что этот
новый, настоящий мрак на самом деле свет.
Любые проявления хаоса 1917 года Блок старается объяснить,
оправдать, доказать что они правильны и закономерны и соответственно,
всё, что происходит - правильно, а значит дальше всё будет хорошо,
потому что раньше было неправильно, а значит плохо.
Вот одна из претензий Блока: "поп не обидит отпевальной
взяткой..." [Интеллигенция и революция] Что Блок называет "отпевальной
взяткой"? Плату, за совершение требы? Блок, богатый барин, аристократ по
происхождению, желает, чтобы все люди ему любые услуги оказывали
бесплатно? Но сам бы он захотел бесплатно работать на других? В эту
сторону рассуждения Блока не простираются, для него самое главное - что
другие не хотели чего-то делать бесплатно, и, следственно, было плохо,
скучно и мрачно. Презрение к "попам" на самом деле очень старая, и
очень, выражаясь блоковским языком, скучная черта русского человека. Ещё
Некрасов говорил о нёй в своей поэме "Кому на Руси жить хорошо?"
написанной в 1863-1876 гг. как о характернейшей черте для русских. Как
"народ", в частности деревенские мужики, относится к православному
священнику?
- О ком слагаете
Вы сказки балагурные,
И песни непристойные,
И всякую хулу?..
Мать-попадью степенную,
Попову дочь безвинную,
Семинариста всякого -
Как чествуете вы?
Кому вдогон, как мерину,
Кричите: го-го-го?.."
(Некрасов Н.А. Кому на Руси жить хорошо)
Вы сказки балагурные,
И песни непристойные,
И всякую хулу?..
Мать-попадью степенную,
Попову дочь безвинную,
Семинариста всякого -
Как чествуете вы?
Кому вдогон, как мерину,
Кричите: го-го-го?.."
(Некрасов Н.А. Кому на Руси жить хорошо)
Некрасов писал свою поэму, изображая быт и жизнь в России
середины XIX века. Непочтение крестьянского сословия к крестьянскому же
сословию, к которому относилось в России духовенство, к великому
сожалению, не представляет ничего нового и необычного для русских людей.
Но в данных момент - момент "революционной музыки" - простое непочтение
перерастает в откровенное насилие и убийство и Блок стремиться тут же
это оправдать, мол, поп сам виноват - недостаточно хорош!
"Почему дырявят древний собор? - Потому, что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой".
Ожирение, с точки зрения Блока - грех, преступление,
достойное смертной казни. Однако ожирение чаще всего происходит от
преобладания в пище мучных, растительных продуктов, т.е. от частого
пощения. Потому, кстати многие монахи и священники толстые - постятся
много. (И наши классики говорят об этом же: "- Ишь что за гадость
мальчишка! плечишки с вершок, а внизу жиреешь. Постное небось ел? //
- Постное, - прошептал я едва слышно" [Н.С. Лесков. Смех и горе С.
402.]).
Икнуть - грех, во всяком случае, с точки зрения Блока,
"брал взятки" - тут совсем не понятно, что имел в виду Блок. Взятки дают
должностному лицу, которое должно было совершить (или не совершить)
действия в силу своего служебного положения. "Поп" не является ни
судебной властью, ни исполнительной, ни законодательной. За что ему
давать именно взятки? Возможно, Блок имеет в виду то, о чём
было упомянуто выше, т.е. то, что люди и в том числе "попы" не хотят
абсолютно всё делать бесплатно. Следующее обвинение: "Торговал водкой" -
возможно, кто-то из священнослужителей и занимался винокурением, но
это, во-первых, преследовалось со стороны епархиальных властей,
во-вторых, было явлением исключительным, а вовсе не закономерным и
повсеместным. Итак, с точки зрение Блока ожирение, икота, нежелание
бесплатно работать и непотребное поведение (винокурение) нескольких лиц
из числа священнослужителей - является полным оправданием разрушений
православный церквей. Естественно, никакой здравомыслящий человек такого
не скажет и потому тут тоже можно увидеть желание самого Блока во что
бы то ни стало не признавать правды, ибо она слишком страшна, закрыть
глаза, выдумать происходящему хоть какие-то, пусть даже нелепые
оправдания и свято верить в них.
Все грязные, чудовищные самосуды, расправы, глумления и
агрессию революционно настроенных масс Блок пытается объяснить тем, что
интеллигенция и аристократия сильно и глубоко провинилась перед народом и
потому теперь смерть - вполне заслуженное наказание за "икание" "попа".
Революционное сознание требует максимализма. Чтобы понять музыку революции нужна уверенность, что именно народ,
весь народ, без исключения, "дырявит соборы". Однако, изучая историю
России, историю церкви, культуры и архитектуры, мы видим совсем обратное
явление, противоположное той картине, которую рисует Блок. Где ж те
массы, что "дырявят собор"?
Как раз народ в своей массе, занимался совсем другом. В
первые два десятилетия XX века (неполных десятилетия, ведь после
революции церквей не строили, так что мы имеем дело только с временным
промежутком в 17 лет). В Санкт-Петербурге было значительное
строительство православных храмов. И этому не помешала даже Первая
мировая война. Например, строительство Свято-Иоанновского женского
монастыря началось весной 1900 г.; часовня св. блаженной Ксении
Петербургской построена в 1902 г.; Петропавловский собор в Петергофе
построен в 1905 г.; Свято-Исидоровская церковь - в 1903-1907 гг.;
Спас-на-крови - в 1907 г.; Церковь Св. Серафима Саровского в
Серебряковом переулке - в 1907 г.; церковь Воскресения Христова на
Обводном канале - в 1908 г.; Спас-на-водах - в 1909-1911 г.; храм
Святителя Петра митрополита - в 1911-1912 г.; Кронштатский Никольский
морской собор - в 1913 г.; собор Феодоровской иконы Божией Матери - в
1911-1914 г.; церковь Св. Николая Чудотворца - в 1913-1915 и это далеко
не весь список храмов построенных и освящённых с 1900 по 1917 гг. Более
того, в Санкт- Петербурге, "городе трёх революций" в первые два
десятилетия ХХ века строится больше церквей, чем в любые два десятилетия
предшествующих двух веков. Подавляющее большинство храмов строится
именно на народные деньги, на добровольные пожертвования простых людей.
Нет, не является "дырявенье древнего собора" выражением народной воли.
Являлось это выражением воли кучки экстремистов, которые захватили
оружие, способное "продырявить собор".
"Почему "долой суды"? - Потому, что есть томы "уложений" и
томы "разъяснений", потому, что судья - барин и "аблакат" - барин,
толкуют промеж себя о "деликте", происходит "судоговорение"; над
несчастной головой жулика оно происходит. Жулик - он жулик и есть; уж
согрешил, уж потерял душу; осталась одна злоба или одни покаянные слезы:
либо удрать, либо на каторгу; только бы с глаз долой. Чего же еще над
ним, напакостившим, измываться?"
Адвокат недостаточно хорош, у него слишком много кодексов и
выражается он не матом, а "на диалекте", он "измывается" над
"напакостившим жуликом" и потому нужно позволить жулику расстрелять
"аблаката" и это будет "музыкой революции".
Блок продолжает: "Почему гадят в любезных сердцу барских
усадьбах? - Потому, что там насиловали и пороли девок: не у того барина,
так у соседа". Конечно, тут можно сказать, что Блоку виднее - ведь он
сам вырос в помещичьей семье. Но и здесь можно возразить,
многочисленными примерами из истории, что если помещик творил что-то,
что его крестьяне явно не одобряли, они не стеснялись и вовсе не ждали
"мировой революции" чтобы поджечь помещика, убить его и разгромить
усадьбу. Стоит упомянуть хотя бы только гибель отца Ф.М. Достоевского -
Михаила Андреевича Достоевского, которого крестьяне убили просто так, ни
за что - за то, что по неосторожности обругали его нецензурной бранью, а
потом решили убрать и самого потерпевшего, чтобы в суд не нажаловался.
Нет и здесь, в своём заявлении и желании оправдать
экстремистские выходки Блок не может указать действительной причины, а
только выдумывает оправдание происходящему, чтобы не называть вещи
своими именами. Он даже как самое сильное действие крестьян приводит в
пример то, что она "гадят в усадьбах", а вовсе не убивают. Потому что
написать "убивают" - будет совсем страшно!
Итак, насилующий и расстреливающий красноармеец - это
хорошо, потому, что он "апостол" и его деяния - "музыка". А барин... ну,
этот не насилует, и другой не насилует, но вот, говорят, у того соседа
есть сосед, а у того соседа через девятнадцать усадеб тоже сосед, так
тот вроде как кого-то когда-то изнасиловал! И на всякий случай, нужно
расстрелять всех, всё разрушить, чтобы знали - насиловать во все времена
полагается только черни и больше никому. Чернь никто за это не осудит.
Не осуждает же никто мать Катерины Масловой, которая блудодействовала с
каждым прохожим мужиком, а потом жестоко убивала своих детей, замаривая
их голодом. Никто её не осуждал ни тогда, сто лет назад, когда был
написан роман "Воскресение", ни сейчас, в наше время. Зато Нехлюдова,
переспавшего с Катериной, осудили все без исключения: и автор романа, и
читатели и студенты, что проходили по программе этот роман. Старая
истина сказана древними неправильно: что можно быку, то нельзя Юпитеру.
Вот только наказание за такие проступки неадекватное - смерть.
Ещё одно оправдание Блока "революционной музыки": "Почему
валят столетние парки? - восклицает Блок. - Потому, что сто лет под их
развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в
нос нищему - мошной, а дураку - образованностью". Заявление более чем
несуразное. Неужели были люди, которые находили странное удовольствие в
том, чтобы заявить бедному "Я богаче тебя" или необразованому "я
образованнее тебя!" Никакой барин не будет тыкать нищему мошной, разве
что этот барин сам только что вышел из крестьян, как, например, в
сочинении Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву", где самым
страшным барином показан тот, кто был вчерашним холопом.
Никто не станет доказывать объективные вещи. Об этом
говорил ещё Клайв Льюис: своё превосходство не будет доказывать
"Сенбернар - болонке, ученый - невежде, красавица - дурнушке" [Клайв
Льюис. Баламут предлагает тост]. Тыкать будет как раз вчерашний
крестьянин или пролетарий, который вдруг получил власть.
Скорее всего, в столетних парках бедному никто ничем не
тыкал. Нищий дурак сам тыкался, вернее завидовал богатым и злился на то,
что сам он пьяница, бездельник и мот, и что богатство других ему
недосягаемо, а как бы он славно его пропил и промотал! И вот наконец
нашему нищему надоело ждать, он взял соответствующее орудие и пошёл
делать "музыку революции".
От лица интеллигенции Блок говорит:
"...за прошлое - отвечаем мы? Мы - звенья единой цепи. Или
на нас не лежат грехи отцов? - Если этого не чувствуют все, то это
должны чувствовать "лучшие" [Инт и рев]. Да, на нас лежат грехи наших
отцов. Но и на пролетариях лежат грехи их отцов не меньше. Но почему-то
"их" отцы по Блоку должны признаваться безгрешными, а пролетарии -
свободными от сего тяжкого груза. Это, опять-таки, невозможно как раз с
точки зрения равенства. Если все несут ответственность и за свои грехи и
за грехи своих отцов - то значит, все до единого, должны отвечать, а не
выборочно кто-то один. Такая "выборочная справедливость" - очередной
мираж Блока, которым он закрывает себя от действительности, потому что
действительность - нестерпима.
"Жить - говорил Блок в статье [Инт. и рев] - стоит только
так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: все или ничего";
Фраза, максималистская и гордая. Она служит оправданию революционного
"пожара". Но Блок как-то мало задумывается над собственной фразой - либо
всё, то есть, весь мир, либо смерть. Однако получить во власть все
царства мира можно только павши и поклонившись сатане (Мф. гл. 4 ст. 9).
Блок, сам того не понимая всё ближе и ближе подсознательно подходит к
истинной характеристике эпохи.
На этом характеристика времени не останавливается. Если
утверждать, что катастрофа - это хорошо, смерть и разруха - это музыка,
то нужно и все остальные понятия поменять местами. И действительно,
далее Блок пишет: "Смертельная усталость сменяется животной бодростью.
После крепкого сна приходят свежие, умытые сном мысли; среди бела дня
они могут показаться дурацкими, эти мысли. Лжет белый день
[Инт. и рев]. Блок пишет, что белый день лжет, значит, права ночь, а,
следовательно, свет на самом деле тьма, а тьма - свет.
И теперь ему остаётся только одно - назвать свет тьмою, а тьму светом и славить эту тьму, считая её светом.
Что же вы думали? Что революция - идиллия? Что творчество
ничего не разрушает на своем пути? Что народ - паинька? <...> И,
наконец, что так "бескровно" и так "безболезненно" и разрешится вековая
распря между "черной" и "белой" костью, между "образованными" и
"необразованными", между интеллигенцией и народом? [Инт и рев]
"бескровно и безболезненно" - вероятно Блок имеет в виду Февральскую
революцию - ту, которую называют "бескровной" даже те, кто её не
одобряет. Казалось бы, всё уже сделано в феврале 1917-го, всё, чего так
добивались и так ждали такие просвещённые интеллигенты, как Блок.
Однако, после бескровной революции стало почему-то не лучше, а гораздо
хуже, кризис не прошёл, а только начался, катастрофа продолжала зреть и
по всему было видно, катастрофа очень страшная. Выходит, не в революции
дело? Не в царе причина и не в помещиках - всё уже отняли, но кризис
только увеличивался. Блоку только и остается, что признать, что либо он
был не прав, в своих желаниях, устремлениях, чаяниях, тоске и скуке...
либо признать, что плохо - это хорошо, а хорошо - это плохо. И Блок
выбирает второе. То, что торжественное свержение самодержавия привело
только к более худшим последствиям очевидно не только Блоку, но
остальным, "революционно настроенным" интеллигентам. Все
народолюбцы-революционеры теперь сами же испугались, когда увидели
воплощёнными свои самые смелые мечты. Они пришли от этого зрелища в ужас
и срочно отреклись от лелеемых идеалов. Блок видит, что такое резкое
изменение убеждений смешно и жалко.
Блок пишет: "те, кто места себе не находил от ненависти к
"царизму", готовы опять броситься в его объятия, только бы забыть то,
что сейчас происходит; вчерашние "пораженцы" ломают руки над "германским
засильем", вчерашние "интернационалисты" плачутся о "Святой Руси";
безбожники от рождения готовы ставить свечки, молясь об одолении врага
внешнего и внутреннего [Инт и рев]. Блок презирает таких людей и сам
никак не хочет находиться в их числе, он не хочет быть смешным как они и
непоследовательным, он не хочет выглядеть трусом.
"Жалкое положение: со всем сладострастьем ехидства
подкладывали в кучу отсыревших под снегами и дождями коряг - сухие
полешки, стружки, щепочки; а когда пламя вдруг вспыхнуло и взвилось до
неба (как знамя), - бегать кругом и кричать: "Ах, ах, сгорим! [Инт и
рев]" Выражение весьма самокритичное, если судить с точки зрения
интеллигенции. Именно так она себя и вела. Блоку это зрелище видится
жалким посмешищем. Чтобы самому не бегать и не кричать "Сгорим!", нужно
быть на стороне пожара. Если уж сгорать, то хотя бы величественно. А ещё
более гордо и величественно - восхищаться этим пожаром и воспевать его,
не думая о том, что в этом пожаре гибнут люди, а может быть даже
погибнет и сам поэт, зато это достойно и последовательно, а чтобы не
было страшно - самое верное средство: убедить себя, что страшное - не
страшно, что ещё не всё потеряно и более того, самое главное - его
нельзя потерять. И Блок спешит заверить:
"...царя можно отнять только с головой вместе. Уменье,
знанье, методы, навыки, таланты - имущество кочевое и крылатое. Мы
бездомны, бессемейны, бесчинны, нищи, - что же нам терять?" [Инт и рев]
Блок пытается убедить себя, что лучшим людям - т.е. творческой
интеллигенции - всё происходящее безопасно, так как им нечего терять -
ведь их ценности нематериальны.
Тех, кто не собирается принимать и тем более одобрять весь
этот пожар и террор, Блок осуждает. Однако, осуждает мягко, пытаясь и
тут объяснить лишний раз, что всё творящееся лишь "музыка":
Русской интеллигенции - точно медведь на ухо наступил:
мелкие страхи, мелкие словечки. <...> Не стыдно ли прекрасное
слово "товарищ" произносить в кавычках?
Это - всякий лавочник умеет. Этим можно только озлобить
человека и разбудить в нем зверя [Инт и рев]. Блок стремится оправдать
происходящие бесчинства, зверства, самосуды: если "товарищ" произносить в
кавычках, то этим непременно человека озлобишь и разбудишь в нём зверя,
а зверь должен зверствовать - т.е. всякое насилие и убийство полностью
оправдано неправильно поставленными кавычками.
Если посмотреть внимательно, в идеях Блока есть некоторое
несоответствие. За несколько дней, до публикации "Интеллигенции и
революции", 14 января 1918 года, Блок писал в статье "Может ли
интеллигенция работать с большевиками?": "Может и обязана".
Вопрос, поставленный Блоком, довольно странен. Большевики,
в большинстве своём, как раз и есть интеллигенция: Ленин окончил
юридический факультет Казанского университета; Н.И. Бухарин учился на
экономическом отделении юридического факультета Московского
университета, исключен в 1911 году; Л.Д. Троцкий учился в училище Св.
Павла в Одессе; Ю.О. Мартов - на естественном отделении
Физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета;
В.Н. Потресов - на естественном отделении физико-математического
факультета (1887 - 1891), окончил два курса юридического факультета
(1891 - 1893) Санкт-Петербургского университета; М.С. Урицкий окончил
юридический факультет Киевского университета., Д.Б. Рязанов посещал
лекции в Сорбонне и Колледж де Франс; Н. Осинский (В.В. Оболенский)
окончил три курса Московского университета (1908); Мария Ульянова
училась в симбирской и казанской гимназиях, затем в московской, которую
закончила в 1893 году, 1898 года слушала лекции в Новом университете в
Брюсселе на химико-физическом факультете, в 1908 - 1909 годах жила в
Париже и училась в Сорбонне; Д.И. Ульянов окончил медицинский факультет
Юрьевского (Тартуского) университета; даже Я.М. Свердлов окончил четыре
класса гимназии, хотя конечно его образование - не чета другим.
Большевики - не есть народ. Большевики это всё те же
интеллигенты, зачастую интеллигенты-неудачники и недоучки, исключенные
из университетов. Получается, что большевики - это самое радикально
настроенное крыло русской интеллигенции, которое сумело направить "бурю"
и "музыку" в нужное ей русло и воспользоваться, хотя бы частично, их
плодами. И потому совершенно логично Блок подмечает: "Вне зависимости от
личности, у интеллигенции звучит та же музыка, что и у большевиков".
[Может ли интеллигенция работать с большевиками?]. Это естественно, так
как большевики в большинстве своём - как раз интеллигенция и есть.
О другом, противоположном крыле русской интеллигенции,
Блок пишет: "Озлобление интеллигенции против большевиков на поверхности.
Оно, кажется, уже проходит. Человек думает иначе, чем высказывается.
Наступает примиренность, примиренность музыкальная..." Блок так жаждет
примиренности, мира, что он внушает сам себе, что мир, примирение уже
наступают.
Но 1 мая 1918 года, Блок сам пишет в зарисовке
"Сограждане", что если люди "не ладят друг с другом", то они "взаимно
истребляют свои бессмертные души". Итак, даже маленькая вражда убивает
душу, тем более колоссальное взаимоистребление, даже если это
взаимоистребление назвать "музыкой".
Перечитывая статьи Блока 1905-1917 годов можно
почувствовать его состояние: сначала он поглощён беспросветной скукой и
жаждет какого-то пожара, который её развеет, затем, когда этот пожар
наступает, Блок приходит от него в ужас. Но происходящее так страшно,
что несчастный поэт не может назвать вещи своими именами, ибо это
слишком чудовищно. Он стремится оправдать всё происходящее доказать себе
и другим, всё это вовсе не страшно, что всё зло - было когда-то кем-то
заслуженно, да это и не зло вовсе, а "музыка". Блоку не хочется
присоединяться к лагерю раскаявшихся революционеров-народопоклонников -
это выглядит смешно и недостойно. А присоединиться к "профессиональным"
революционерам он не может, ибо то, что они творят, слишком чудовищно.
Да они и не возьмут поэта-неудачника в свой лагерь. Зачем он им нужен?
И Блок пытается организовать свой собственный лагерь, для себя самого. Чтобы хоть как то устоять и выжить в рушащемся мире.
Одновременно со статьёй "Интеллигенция и революция"
(Январь 1918), Блок пишет поэму "Двенадцать". Она является поэтической
выборкой основных мыслей статьей Блока за этот период. Тот же мотив
скуки, которая была перед революцией, та же мысль, что "попы" -
неправильные и потому по святой Руси можно и нужно стрелять.
Вседозволенность, это на самом деле - "музыка", и на протяжении всей
поэмы Блок периодически подпевает: Тра-та-та! И самая главная идея поэмы: нужно доказать, что мрак - это свет и это самое главное.
Вопреки надеждам и ожиданиям Блока никакого перемирия
между людьми не происходит. В стране усиливается разруха, произвол,
голод и бедствия. В наступившей растерянности Блок публикует
своеобразный план, предназначенные таким же людям, как он сам - это
статья "Что сейчас делать?" (13 мая 1918). Блок пишет:
"1) Художнику надлежит знать, что той России, которая
была, - нет и никогда уже не будет. Европы, которая была, нет и не
будет. То и другое явится, может быть, в удесятеренном ужасе, так что
жить станет нестерпимо. Но того рода ужаса, который был, уже не будет"
[Что сейчас делать?]. Можно спросить, как же Россия и Европа явятся в
удесятеренном ужасе, если такого ужаса, какой был, по словам Блока, уже
не будет? Блок, оценивая изменения в мире, предполагает, что нет среди
людей способных остановить эту "музыку" и вряд ли эта "музыка"
остановится сама. Напротив, она будет двигаться до тех пор, пока не
разразится куда более страшной катастрофой. И именно потому он пишет,
что Россия явится в удесятеренном ужасе. Но это слишком страшно, чтобы с
таким согласиться и потому Блок спешит добавить: "Но того рода ужаса,
который был, уже не будет". Блок пытается взять роль пророка, и пророка,
прежде всего, для самого себя. Он чувствует, что на самом деле жизнь
может быть гораздо хуже, и тут же измышляет, чем бы себя успокоить. "Мир
вступил в новую эру. Та цивилизация, та государственность, та религия - умерли. Они могут еще вернуться и существовать, но они утратили бытие",
Блок понимает, что из такого повсеместного, основательного,
катастрофического разрушения возрождения уже невозможно. "и мы,
присутствовавшие при их смертных и уродливых корчах, может быть,
осуждены теперь присутствовать при их гниении и тлении; присутствовать,
доколе хватит сил у каждого из нас<...> Блок снова стремится
лишний раз доказать, что то что было (до революции) на самом деле плохо,
а потому и подчёркивает "корчи" - "уродливые". А следовательно и жалеть
об утраченной России не нужно.
"2) Художнику надлежит пылать гневом против всего, что
пытается гальванизировать труп". Если возрождение невозможно, то следует
сказать, что оно - плохо. Блок пытается подобрать наиболее яркие
красочные слова, чтобы показать, насколько возрождение может быть плохо.
Желанию человека всячески очернить то, что недоступно - уже несколько
тысячелетий. Ещё Эзоп поэтизировал эту страсть, мелкое человеческое
чувство в басне "Лиса и виноград". Если нечто - недоступно, то его тут
же нужно обозвать плохим, негодным, жалким, уродливым, обозвать гниющим и
тлеющим трупом, а попытки его возрождения, которые Блок сам видит, что
невозможны - "гальванизацией". Ведь если сказать так - становится уже не
жалко России, которую мы потеряли.
"Для того чтобы этот гнев не вырождался в злобу (злоба -
великий соблазн), ему надлежит хранить огонь знания о величии эпохи,
которой никакая низкая злоба недостойна" [Что сейчас делать?]. И снова
перед нами попытка доказать, что ужас - не ужас вовсе, а "величавая
эпоха", "музыка". И недостойно испытывать к ней какие-либо отрицательные
чувства.
"Одно из лучших средств к этому - не забывать о социальном неравенстве, не
унижая великого содержания этих двух малых слов ни "гуманизмом", ни
сентиментами, ни политической экономией, ни публицистикой. Знание о
социальном неравенстве есть знание высокое, холодное и гневное [Что
сейчас делать?]. Сложно сказать, что называет социальным неравенством
Блок. Он уже приводил мысль о том, что за грехи своих отцов ответственна
только интеллигенция России и даже не вся интеллигенция подряд, а та,
которая не является большевиками. Хотя Блок не выражается ясно, но по
его словам можно сделать вывод, что неравенство в том, что "хорошие" -
это большевики и народ, а "плохие" - интеллигенция, которая их не
поддерживает. Но народ - не есть большевики.
"3) Художнику надлежит готовиться встретить еще более
великие события, имеющие наступить, и, встретив, суметь склониться перед
ними" [Что сейчас делать?]. В этих словах опять видится предчувствие
Блока, что впереди Россию ожидают - великие ужасы. Предчувствие его
верно: Гражданская война унесла 10 500 000
(http://gkaf.narod.ru/mindolin/lect-hist/lec09.html) чел.
Коллективизация - 7 млн.
(http://ru.wikisource.org/wiki/Заявление_ГД_РФ_%22Памяти_жертв_голода_30-х_годов_на_территории_СССР%22
) Репрессии - 7 млн (нет единого мнения) -
(http://www.demoscope.ru/weekly/2003/0103/analit01.php ))
Через год, 7 апреля 1919 года Блок публикует статью
"Крушение гуманизма" Статья по большей части состоит из цитат Гонеггера,
в котором Блок увидел мысли, отражающие крах России. Например, Гонеггер
говорит: "Мы наследовали от второй половины прошлого столетия в
теории - это отрицание, а на практике - перевороты. Правы ли те, кто
полагает, что перевороты предвещают и ускоряют конец целого периода
всемирной истории?" И Блок соглашается с Гонеггером, видя именно
закономерность крушения.
Блок пишет: "Цивилизовать массу не только невозможно, но и не нужно. Если же мы будем говорить о приобщении человечества к культуре,
то неизвестно еще, кто кого будет приобщать с большим правом:
цивилизованные люди - варваров, или наоборот: так как цивилизованные
люди изнемогли и потеряли культурную цельность; в такие времена
бессознательными хранителями культуры оказываются более свежие
варварские массы" [Крушение гуманизма]. Иными словами говоря, "народ"
хорош, как он есть. Не надо пытаться его образовывать. Пусть он жесток и
разнуздан - особенно в сочувствующих большевикам слоях, но это только
так кажется, на самом деле он - настоящий хранитель какой-то культуры
где-то там глубоко в душе, и нам всем нужно от него учиться и
благоговеть и ни в коем случае не осуждать, несмотря на любые творимые
преступления.
В статье "Крушение гуманизма" Блок снова возвращается к
теме, о том, как раньше было плохо и тяжело, стараясь заглушить этом
сознание того, насколько тяжело ему самому сейчас в постреволюционной
России:
"Эту злобную мстительность испытывал на себе Гейне в
течение всей своей жизни. Вагнеру не могли простить его гениальных
творений до тех пор, пока не нашли способа истолковать их по-своему.
Стриндберг сам описывает гонения, которым он подвергался; его пытали
утонченнейшей из пыток - преследованиями в оккультной форме. Жизнь всех
без исключения великих художников века была невыносимо тяжела, потому
что они или были беззащитны и тогда - гонимы, или должны были тратить
творческие силы на развитие противоядий, на сопротивление окружающей их
плотной среде цивилизации, которая имела своих агентов и шпионов,
следивших за ними.
Картина, которую я описываю, необыкновенно уродлива и
ужасна; свежий человек, попавший в среду XIX века, мог бы сойти с ума;
что, казалось бы, можно придумать невероятнее и жесточе?" [Крушение
гуманизма]
Почему так странно ведёт себя Блок? Почему он старательно
приписывает нестерпимые ужасы той эпохе, в которой никаких ужасов,
собственно, не было, эти ужасы XIX века были метафоричны. Сравните,
например "ужасную" жизнь Гейне и судьбу Мандельшама в постреволюционной
России. Почему Блок так утрированно-болезненно реагирует на булавочные
уколы XIX века, но восторгается ударами топора в 1918 году? Можно найти
объяснение у самого же Блока. Ещё в 1910 году он писал: "Родина подобна
своему сыну - человеку. Когда она здорова и отдыхает, все ее тело
становится таким же чувствительным, как здоровое человеческое тело; нет
ни одного пункта, подверженного анестезии, все дышит, видит, на каждый
удар или укол она поднимает гневную голову" [Ответ Мережковскому, 1910].
Говоря о "гонениях" и "мучениях" художников XIX века он, демонстрируя
как раз здоровость общества прошлого века, которое яростно реагирует на
любой "булавочный укол", направленный в адрес художника, утверждая, что
так жить невозможно, и это - край издевательств и притеснений.
Впоследствии, столкнувшись с настоящим насилием, настоящими гонениями и
мучениями, Блок уже не возмущается, ибо это бесполезно. Ибо всё общество
больно, потеряло чувствительность к происходящему и сам Блок вместе с
ним уже не реагирует на настоящие репрессии, ностальгически вспоминая
только булавочные уколы XIX века и внушая себе, что всё-таки тогда -
было гораздо хуже, чем сейчас! Не то, что булавочные уколы, но даже
удары топора по живому телу, не вызывают ни сопротивления ни даже
отклика, словно человечество находится под воздействием анестезии,
словно оно потеряло чувствительность, перестав реагировать.
Нечувствительное, нездоровое состояние России не может не
передаться и поэту. Самообман не помогает, подавленный и удрученный,
поэт просто умирает, потому, что не может более жить.
Сам Блок глазами современников
Из всех статей, написанных Блоком в первые два десятилетия
XX века, "Инт и рев" была самой популярной. Статья написана в 9 января
1918 года, после того, как сам Блок стал зрителем совершавшихся в Росси
событий: двух революций, захвата власти большевиками, прогрессирующими
беспределом и произволом. Статья была опубликована газете "Знамя труда",
1918, 19 января, и вызвала бурю различных отзывов. Как вспоминает это
время Борис Зайцев: "«Наш, наш! - завопили одни, и кровавыми объятиями
стали «обымать». - Блок с нами, вон он как попа продернул, и буржуя, и
длинноволосого интеллигента...» <...> Другие отходили - некоторые
резко, иные с грустью.«Блок стал большевиком! Такой поэт... и с ними!»"
[Зайцев Б. Побежденный. С. 531]. Этот отзыв непосредственно относился к
поэме "Двенадцать", но не только. Это был взгляд на позицию Блока после
октябрьского переворота. "Сомнений не было: Блок с ними. С ними же явно был и Андрей Белый <...> Слышно было, что в разных учреждениях они оба добровольно работают". [Гиппиус З.Н. Мой лунный друг. С. 37].
В статье Блок пытается описать происходящее в России как
некую музыку, стихию, бурю, которая непременно должна привести к чему-то
хорошему и правильному. Не только данная статья пронизана таким духом
понимания происходящего. Всё творчество Блока в этот период утверждает,
что буря - это хорошо, революция - это хорошо и даже творящиеся вокруг
убийства, насилия, грабежи - это тоже хорошо, потому что так и должно
быть. Таковы поэма "Двенадцать", статья "Крушение гуманизма", поэма
"Скифы", хотя в последней эти тенденции выражены менее ярко, чем в
предыдущих произведениях.
Мысль о всеочищающей, справедливой "буре-музыке" проходит
по творчеству Блока последних лет достаточно навязчиво. Невольно
рождается мысль, что Блок убеждает прежде всего самого себя, в том что
плохо - это хорошо и что так и должно быть.
Вот буря революции - это другое дело. Это красиво и
музыкально! Грабежи - это правильно, убийства - нужны, это теперь такая
новая вера и религия, а комиссары - суть апостолы новой
музыки-революции!
Я говорю жестоко?
Но именно это написано и в статье "Интеллигенция и
революция" и в поэме "Двенадцать". Но только верил ли сам Блок в то, что
говорил?
Архимандрит Киприан (Керн) пишет: "мучительное восприятие
крушения старого мира, надрыв «Двенадцати», томления последнего года
жизни, опустошенность дерзаний и испепеленность души. Вот он
страдальческий духовный путь поэта". [Архимандрит Киприан (Керн) О
религиозном пути Александра Блока С. 562]. По свидетельству очевидцев,
Блок страдал, может быть, более других, видя всё происходящее.
"Конец, провал, крушение уже не только предчувствовалось -
чувствовалось. Мы все были в агонии. Но что ж, смириться, молчать,
ждать? все хватались, за что кто мог. Не могли не хвататься" - пишет
Зинаида Гиппиус. - Каждый хватался за то, что мог, как за соломинку.
Блок хватался за своё творчество. Но могло ли оно его удержать, спасти?"
Революцию Блок хотел увидеть музыкой, себя он пытался
увидеть художником, таким художником, о которых он сам писал: "кто
уцелеет, кого не "изомнет с налету вихорь шумный", окажутся властителями
неисчислимых духовных сокровищ".
"Дело художника, - пишет Блок, - обязанность художника -
видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит "разорванный
ветром воздух"[Инт. и рев]. И сам он пытался слушать эту музыку,
воспевать её и подпевать ей, но получалось плохо: не понимали свои, не
принимали чужие, да и сам Блок в скором разуверился.
"...Блок, в последние годы свои, уже отрёкся от всего. Он
совсем замолчал, не говорил почти ни с кем, ни слова. Поэму «Двенадцать»
возненавидел, не терпел, чтоб о ней упоминали при нём" [Гиппиус З.Н.
Мой лунный друг. С. 41]. Б. Зайцев сказал о нём "побеждённый" [Зайцев Б.
Побежденный С. 527].
"Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию".
В 1921 году Блок уже не мог слушать. Гиппиус вспоминала:
"Пока были силы, <Блок> уезжал из Петербурга до первой станции,
там где-то проводил целый день, возвращался, молчал. Знал, что умирает.
Но, говорили, он ничего не хотел принимать из рук убийц <...> Он
буквально задыхался; и задохнулся" [Гиппиус З.Н. Мой лунный друг. С.
41].
"Подробностей не коснусь. Когда-нибудь, в своё время, они
будут известны. Довольно сказать здесь, что страданием великим и смертью
он искупил не только всякую свою вольную и невольную вину, но, может
быть, отчасти позор и грех России" [Гиппиус З.Н. Мой лунный друг. С.
41-42].
Б. Зайцев пишет о нём "Люди близкие передавали, что Блок в
страшном упадке, что надорвано его здоровье, - он не пишет,
окончательно во всем разуверился и едва жив. Надо сказать, что революция
подорвала Блока сильно. Он таскал наверх дрова, дурно питался, холодал -
в этом делил судьбу почти что всех. Но и особенный мрак над ним
сгущался, не зависящий от дров или цинги" [Зайцев Б. Побежденный. С.
533].
Заключение
"Интеллигенция и революция" - это не статья, это
вынесенное на бумагу переживание, боль поэта. Он стремился заглушить в
себе эту боль, обманывая сам себя, что то, что происходит "это так и
надо", что "это правильно, а потому хорошо". И публикация этой статьи,
фактическое существование её в печати - это желание внушить посильнее
самому себе, что ужасное - прекрасно, что зло на самом деле доброе и
правильное, что насилие на самом деле справедливость. Но это не помогло
поэту.
Помню как племянница, в возрасте десяти лет поздно вечером
посмотрела фильм "Челюсти" (очередной номер). Сразу после того, как
фильм закончился, а было уже часов одиннадцать вечера и ребёнку давно
полагалось спать, она ходила по коридору, не в силах зайти в спальню и
нарочито громким голосом повторяла на все лады: "И совсем не страшный
фильм!.. И что в нем страшного находят?.. Совсем даже ничего страшного
нет!.."
Так и Блок напоминает ребёнка, который видя совершающийся
кругом ужас, пытается внушить самому себе, что это вовсе не страшно, что
это так и должно быть, что всё, что делается - правильно, более того,
этот хаос даже музыка... Блок не только повторяет это сам себе - он
выкладывает это на бумагу, чтобы было убедительнее. Более того, он несёт
свои слова в печать, чтобы они имели ещё больше веса - ведь
напечатанная мысль имеет больше веса, нежели просто высказанная самому
себе. Он больше всего похож на человека, который убеждает сам себя,
убеждает, убеждает: нет, не страшно! То, что твориться - это совсем не
страшно! Это музыка такая!.. Он цепляется, как утопающий за соломинку за
призрачное "так и надо, чтоб было". Пытается доказать, прежде всего сам
себе, что "Впереди - Иисус Христос"
Но самовнушение не удалось. Блок погиб, не в силах вынести
происходящее. Ему не удалось убедить самого себя, что всё происходящее -
не страшно.
Балованный, перепуганный ребёнок, "Большой ребёнок", как
называла его Гиппиус, он неприспособлен был к жизни в Царской России, а в
большевистской России у него был только один выход - умереть. Всю
оставшуюся жизнь он тешит себя сказками, заслоняясь или от страшной
действительности, ощущая в глубине души, что это бесполезно, что он не
обманет никого и даже самого себя.
Приложение: фрагменты мемуаров
Вспоминает Ходасевич:
Во втором отделении, после антракта, вышел Блок.
Спокойный и бледный, остановился посреди сцены и стал читать, по
обыкновению пряча в карман то одну, то другую руку...
Последним он прочитал "Перед судом" - одно из самых безнадежных своих стихотворений:
Что же ты потупилась в смущеньи?
Посмотри, как прежде, на меня. Вот какой ты стала - в униженьи, В резком, неподкупном свете дня! Я и сам ведь не такой - не прежний, Недоступный, гордый, чистый, злой. Я смотрю добрей и безнадежней На простой и скучный путь земной...
То и дело ему кричали: "Двенадцать"!, "Двенадцать"! - но он, казалось, не слышал этого. Только глядел все угрюмее, сжимал зубы.
<...>
Публика требовала, чтобы он явился перед ней прежним
Блоком, каким она его знала или воображала, - и он, как актер, с
мучением играл перед нею того Блока, которого уже не было. Может быть, с
такой ясностью я увидел все это в его лице не тогда, а лишь после, по
воспоминанию, когда смерть закончила и объяснила последнюю главу его
жизни. Но ясно и твердо помню, что страдание и отчужденность наполняли в
тот вечер все его существо.
Через несколько дней, уже больной, он уехал в Москву. Вернувшись, слег и больше уже не встал.
|
...
Весной 1921 г. Александр Блок вместе с Фёдором Сологубом просили выдать им выездные визы. Анатолий Луначарский, отмечал:
"Мы в буквальном смысле слова, не отпуская поэта и не
давая ему вместе с тем необходимых удовлетворительных условий, замучили
его"
|
[Власть и художественная интеллигенция. Документы. 1917-1953. M., 1999].
...
Ходасевич вспоминал:
В пушкинской своей речи, ровно за полгода до смерти, он
говорил: "Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии.
Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не
ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю - тайную
свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем: жизнь
потеряла смысл".
Вероятно, тот, кто первый сказал, что Блок задохнулся,
взял это именно отсюда. И он был прав. Не странно ли: Блок умирал
несколько месяцев, на глазах у всех, его лечили врачи, и никто не
называл и не умел назвать его болезнь. Началось с боли в ноге. Потом
говорили о слабости сердца. Перед смертью он сильно страдал. Но от чего
же он все-таки умер? Неизвестно. Он умер как-то "вообще", оттого что был
болен весь, оттого что не мог больше жить. Он умер от смерти".
|
Георгий Иванов "Петербургские зимы":
За создание "Двенадцати" Блок расплатился жизнью. Это
не красивая фраза, а правда. Блок понял ошибку "Двенадцати"
и ужаснулся ее непоправимости. Как внезапно очнувшийся лунатик,
он упал с высоты и разбился. В точном смысле слова он умер от
"Двенадцати", как другие умирают от воспаления легких или разрыва
сердца.
Он не смог это внушить никому, и себе, прежде всего. Он умер и убило его не голод, а отчаяние...
... За несколько дней до смерти Блока в Петербурге
распространился слух: Блок сошел с ума. Этот слух определенно шел
из большевизанствующих литературных кругов. Впоследствии в советских
журналах говорилось в разных вариантах о предсмертном
"помешательстве" Блока. Но никто не упомянул одну
многозначительную подробность: умирающего Блока навестил "просвещенный
сановник", кажется, теперь благополучно расстрелянный, начальник
Петрогослитиздата Ионов. Блок был уже без сознания. Он непрерывно
бредил. Бредил об одном и том же: все ли экземпляры "Двенадцати"
уничтожены? Не остался ли где-нибудь хоть один? - "Люба, хорошенько
поищи, и сожги, все сожги". Любовь Димитриевна, жена Блока,
терпеливо повторяла, что все уничтожены, ни одного не осталось. Блок
ненадолго успокаивался, потом опять начинал: заставлял жену клясться,
что она его не обманывает, вспомнив об экземпляре, посланном Брюсову,
требовал везти себя в Москву. - Я заставлю его отдать, я убью
его... И начальник Петрогослитиздата Ионов слушал этот бред
умирающего...
Брюсов, бывший "безумец", "маг", "теург", во время
войны сильно начавший склоняться к "союзу русского народа",
теперь занимал ряд правительственных постов - комиссарствовал,
заседал, реквизировал частные библиотеки "в пользу пролетариата".
Писал, как всегда, множество стихов, тоже, разумеется, прославлявших
пролетариат и его вождей...
Пильняк рассказывал как курьез, что на второй или
третий день после посещения Блока Ионовым Брюсов в московском
"Кафе поэтов" подробно, с научными терминами, объяснял характер
помешательства Блока и его причины.
Партийная директива была уже принята бывшим "безумцем" к исполнению.
|
P.S. Наивный Блок! Он не знал, что рукописи не горят -
какие бы ни были это рукописи: хорошие или плохие. Спустя полвека в
соответствии с программой преподавания литературы в старших классах его
поэму будут вдалбливать в головы своих учеников партийные
преподавательницы, учительницы выпускных классов советских школ. А
ученики, будут сопротивляться, плеваться и возмущаться: какую дрянь
написал этот Блок!
Да, дрянь.
Но это - портрет той эпохи.
Литература
Блок А.А. (статьи Блока приведены в хронологическом порядке их написания):
1. Безвременье (1906) http://dugward.ru/library/blok/blok_bezvremenye.html
2. Народ и интеллигенция (1908) http://dugward.ru/library/blok/blok_narod_i_intell.html
3. Стихия и культура (1908 дек.) http://dugward.ru/library/blok/blok_stihiya_i_kultura.html
4. Ответ Мережковскому (1910) http://dugward.ru/library/blok/blok_otvet_merejkovskomu.html
5. Искусство и газета http://dugward.ru/library/blok/blok_iskusstvo_i_gazeta.html
6. Непонимание или нежелание понять? (1912) http://dugward.ru/library/blok/blok_neponimanie.html
7. Интеллигенция и Революция (1918) http://dugward.ru/library/blok/blok_int_i_rev.html
8. "Может ли интеллигенция работать с большевиками?" (1918 14 янв.) http://dugward.ru/library/blok/blok_mojet_li.html
9. Двенадцать (1918 янв.).
10. Что сейчас делать?.." (1918,13 мая) http://dugward.ru/library/blok/blok_chto_seychas_delat.html
11. Крушение гуманизма (1919, 7 апреля) http://dugward.ru/library/blok/blok_krushenie_gumanizma.html
12. Бунин И.А. Окаянные дни // Окаянные дни / И.А. Бунин.
Несвоевременные мысли / М. Горький. / Предисловие и примечания О.Н.
Михайлова. - М.: Айрис-пресс, 2004. - С. 100.
13. Власть и художественная интеллигенция. Документы. 1917-1953. - M., 1999.
14. Гиппиус З.Н. Мой лунный друг. О Блоке// З. Гиппиус. Живые лица. - Л. Искусство. 1991.
15. Зайцев Б. Побежденный // Александр Блок: pro et contra / Сост., вступ. ст., примеч. Н.Ю. Грякаловой. - СПб.: РХГИ, 2004.
16. Иванов Георгий. Петербургские зимы. - М., "Книга", 1989
17. Киприан (Керн) Архимандрит. О религиозном пути
Александра Блока // Александр Блок: pro et contra / Сост., вступ. ст.,
примеч. Н.Ю. Грякаловой. - СПб.: РХГИ, 2004. - С. 562.
18. Лесков Н.С. Смех и горе // Лесков Н.С. Собр. соч в 11 томах. Т. 3. - М. ГИХЛ, 1957. С. 402.
19. Некрасов Н.А. Кому на Руси жить хорошо. - Л., Лениздат, 1979. - С. 20.
20. Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. – М.: Книжная палата, 1989.
21. Ходасевич В.Ф. Гумилев и Блок http://dugward.ru/library/gumilev/hodasevich_gumilev_blok.html
No comments:
Post a Comment