საბჭოთა დემოკრატები,მათი წინაპარი ბოლშევიკები,რუსული ანტიბოლშევიზმი

საბჭოთა დემოკრატია მზადაა  მოსკოვის ქუჩებში წესრიგის დასაცავად,

უკვე სახელგანთქმული რუსი პოეტი და მოღვაწე ზინაიდა გიპიუსის //1869-1945//  პოეზიაში, დღიურის ჩანაწერებში //"ლექსები. დღიური 1911-1921",1922// და გაზეთში "ობშჩეე დელო" // "საერთო საქმე"// გამოქვეყნებულ ლიტერატურულ-კრიტიკულ წერილებში ჭარბობს ესქატოლოგიური განწყობა

რუსეთი უსაშველოდ დაიღუპა, დგება ანტიქრისტეს სამეფო, გამქრალი კულტურის ნანგრევებზე ბობოქრობს გამხეცება.

გავიდა ამდენი ხანი, გადაიარა პროგრესული მსოფლიოს მიერ ხელის გულზე ნატარებ-ნალოლიავები გორბაჩოვის პერესტროიკამაც და მოსკოვში ეკონომიკის უმაღლეს სკოლაში  ეხლახანს ჩატარებული მრგვალი მაგიდა  "სიძულვილის კულტურა, ხალხის მიერ გარანტირებული ურთიერთმოსპობის პრინციპი და ნომენკლატურის სტრატეგია" თითქოს უბრუნდება ზინაიდა გიპიუსის მოტივებს.

ამ მრგვალი მაგიდის მონაწილეებმა დაასკვნეს რომ რუსეთის ხელისუფლება
//ჩემი ტერმინოლოგიით ჩეკისტოკრატია, გ.მ.//  სპეციალურად ნერგავს დაზოგადოებაში აგრესიას და გაბოროტებას და ამით ცდილობს თავისი მოყანყალე ძალაუფლების განმტკიცებას.

"ჩვენ ვხედავთ რომ ჩვენი საზოგადოება სულ უფრო და უფრო მხეცდება, თანაც სხვადასხვა მიმართულებით მხეცდება.

ვიღაცას სძულს კავკასიელები, ვიღაცას სძულს გადამძღარი მოსკოველები, ვიღაცას სძულს ოფისის მაჩვები, ვიღაცას ეჯავრება ძაღლები.

"სპარტაკის" გულშემატკივრებს ეჯავრებათ "ზენიტის" გულშემატკივრები და ორივეს ერთად ეზიზღებათ "ანჟის" გულშემატკივრები. 

დრო და დრო ისინი დანებითაც დაერევიან ხოლმე ერთმანეთს", თქვა დისკუსისს მონაწილე პოლიტოლოგმა დმიტრი ორეშკინმა.

ექსპერტების თქმით აქტუალობა არ დაუკარგავს პრინციპს "გათიშე და იბატონე".  

პუტინი, მისი ადმინისტრაცია და ოლიგარქია  მათ მიერ ფგაკონტროლებული მასობრივი ინფორმაციის საშუალებების მეშვეობით ხან ვის და რას აცხადებენ ხოლმე მტრად და ბოროტებად და ხან ვის და რას და  რუსეთის მკვიდრებს აქეზებენ ხოლმე მტრად და ბოროტებად გამოცხადებულთა წინააღმდეგ. მიუსევენ ხოლმე მათ.

ეს კეთდება იმდენად დაჟინებით რომ გამოიყურება ყურადღების გადამტან და გამფანტავ ხერხად.

უკვე არაერთხელ გამოთქმულა აზრი რომ დღევანდელი ხელისუფლება უბრალოდ ჭიმავს დროს რათა გადაწყვიტოს თავისი საკუთარი საკითხები,
თავისი გარემოცვის,თავისი ოჯახების საკითხები რათა შემდეგ შეუმჩნევლად აუსვას და გადაიკარგოს,დაიმალოს...

ამიტომ მას სჭირდება რომ საზოგადოებაში იყოდ გარკვეული სტაბილურობა, მაგრამ გარკვეული ზანზარითა და ვიბრაციით და ამიტომ პრობლემები რომლებიც პრობლემებადაც კი არ ითვლება უცებ იბერება კოსმიურ მასშტაბებამდე.   

უმნიშვნელო საკითხებს კოსმიური მასშტაბის პრობლემებად ბერავენ ტელევიზიის ყველა არხით,ადამიანებს აგიჟებენ ყოველ დღე,კვირების,თვეების მანძილზე. 

ამასთან დადებითი ემოციების საბაბი ძალიან ცოტა იძლევა.

რჩება სპორტული შეჯიბრებები და დრო და დრო სკოლკოვო,თუმცა სკოლკოვოც უკვე ეხვევა პრობლემებში და სკანდალებში....

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

ეს თუნდაც პუტინის წარმომშობი ბოლშევიზმის და ჩეკიზმის ჯინაზე.

ზინაიდა ნიკოლოზის ასული გიპიუსი //1869-1945//:
რუსი პოეტი, პროზაიკოსი, ლიტერატურული კრიტიკოსი. 1920 წლიდან ემიგრაციაში. დაიბადა 1869 წლის 8//20// ნოემბერს ტელევში, ტულას გუბერნიაში, იურისტის, გარუსებული გერმანელის ოჯახში. დედით-პეტერბურგის პოლიცმეისტერის შვილიშვილი.

არ მიუღია სისტემატური განათლება,თუმცა ახალგაზრდობიდან გამოირჩეოდა დიდი ნაკითხობით.

1889 წელს დაქორწინდა დ.ს.მერჟკოვსკიზე და მასთან ერთად გადავიდა ტფილისიდან პეტერბურგში,სადაც ერთი წლით ადრე შედგა მისი პოეტური დებიუტი. მეუღლეებმა ერთად იცხოვრეს მისი სიტყვებით "52 წელი ისე რომ ცალ-ცალკე არ ყოფილან არც ერთი დღე".
___________________________________________________________________

ДЕКАДЕНТСКАЯ МАДОННА

 Текст: Виталий Вульф. Запись: Серафима Чеботарь.
Журнал "L'Officiel". Русское издание. №41 октябрь 2002

დეკადენტთა მადონა. ვიტალი ვულფი,სერაფიმ ჩებოტარის ჩანაწერი, ჟურნალი  "L'Officiel". რუსული გამოცემა ნომერი 41,2002 წლის ოქტომბერი.

//ექიმებმა ზინაიდა გიპიუსს აღმოუჩინეს ჭლექი. ზინაიდას მამა, ნილოზ რომანის ძე გიპიუსი მოკლა ჭლექმა და გულგახეთქილმა დედამ ზინაიდა დაუყოვნებლივ წაიყვანა ჯერ მოწყენილ ყირიმში და შემდეგ  მხიარულ ტფილისში, გ.მ.//.

დედამისის ძმა ალეკსანდრ სტეპანოვი ცხოვრობდა კავკასიაში, მისმა მატერიალურმა კეთილდღეობამ შესაძლებელი გახადა ზაფხულის გატარება ბორჯომში,საკურორტო ქალაქში ტფილისთან ახლოს. შემდეგ ზაფხულს გადავიდნენ მანგლისში   სადაც ალეკსანდრ სტეპანოვიჩი მოულოდნელად მოკლა ტვინის ანთებამ. გიპიუსები იძულებით დარჩნენ კავკასიაში.

მაღალმა, ლამაზმა, მოოქროსფრო-წითური ფაფარისა და ფირუზისფერი თვალების მქონე ქალმა დაიპყრო ტფილისის ახალგაზრდობა. ის იზიდავდა ყველას ვისაც ხვდებოდა.  მას უწოდეს პოეტესა და ასე აღიარეს მისი ლიტერატურული ნიჭი.

მან თავის ირგვლივ შეკრიბა წრე რომლის თითქმის ყველა წევრი წერდა ლექსებს. ბაძავდნენ ცოტა ხნის წინ ჭლექით გარდაცვლილ უნიჭიერეს სემიონ ნადსონს,მაგრამ მისი ლექსები საუკეთესო იყო.

ტფილისში ზინას ხელში მოხვდა პეტერბურგული ჟურნალი "ფერწერული მიმოხილვა" წერილით ნადსონის შესახებ. იქ მოხსენებული იყო მეორე ახალგაზრდა პოეტის, ნადსონის მეგობარი დმიტრი მერეჟკოვსკის სახელიც. იყო მისი ერთი ლექსიც. ზინას ეს ლექსი არ მოეწონა,მაგრამ სახელი რატომღაც დაამახსოვრდა....

1888 წლის გაზაფხულზე გიპიუსები და სტეპანოვები ისევ მიდიან ბორჯომში. იქ ჩამოდის პეტერბურგის უნივერსიტეტის დამთავრების შემდეგ კავკასიაში მოგზაური დმიტრი მერეჟკოვსკი.

ამ დროისთვის მან უკვე გამოუშვა ლექსების პირველი წიგნი და იყო საკმაოდ ცნობილი პოეტი.

ორივე თვლიდა რომ შეხვედრას ჰქონდა მისტიკური ხასიათი და ის წინასწარ იყო განსაზღვრული.

ერთი წლის შემდეგ, 1889 წლის 8 იანვარს, ზინაიდა გიპიუსი და დმიტრი მერეჟკოვსკი დაქორწინდნენ ტფილისის მთავარანგელოზი მიხეილის ეკლესიაში. ზინაიდა 19 წლისა იყო, მიხაილი-23-ს.

ორივეს სურვილით ქორწილი ძალიან მოკრძალებული იყო. არ იყვნენ სტუმრები,არ იყო ყვავილები, ლოცვა, საქორწილო სუფრა.  ქორწინების შემდეგ მერეჟკოვსკი  წავიდა თავის სასტუმროში და ზინა დარჩა მშობლებთან.

დილით დედამ გააღვიძა  ის ყვირილით:  "ადექი,შენ კიდევ გძინავს და ქმარი უკვე მოვიდა!"   მხოლოდ მაშინ გაახსენდა ზინას რომ უკვე გათხოვილი ქალია. ასე გაჩნდა ცოლქმრული კავშირი რომელმაც გაძლო 50 წელზე მეტი.ისინი  ერთმანეთს ერთი დღითაც არ  დაშორებიან.

გიპიუსმა მალე დაძლია  ს.ნადსონის გავლენა და პეტერბურგის და მოსკოვის ლიტერატურული ცხოვრების მონაწილეთა თვალში საუკუნეთა მიჯნაზე იქცა დეკადანსის განსახიერებად-"დეკადენტურ მადონად". ამას ბიძგი მისცა თვითონ გიპიუსის ფრაზამ  "მე ჩემი თავი მიყვარს როგორც ღმერთი".

           გიპიუსი იაზრებდა თავის სოციალურ და ლიტერატურულ ქცევას,რაც დაიყვანებოდა რამოდენიმე როლის ცვლილებაზე და ასე ოსტატურად შექმნილ თავის სახეს ნერგავდა თანამედროვეთა შეგნებაში.

                  15 წლის მანძილზე 1905 წლის რევოლუციამდე ზინაიდა გიპიუსი წარმოდგება სექსუალური განთავისუფლების პროპაგანდისტად. "გრძნობიერების ჯვრის" ამაყად მზიდავ ქალად// ასეა ნათქვამი მის 1893 წლის დღიურში//.

              შემდეგ ის გამოდის "დამრიგებელი ეკლესიის" მოწინააღმდეგედ ვინაიდან "ცოდვაა მხოლოდ თვითდამცირება"// 1901 წლის დღიური//.

                     ზინაიდა გიპიუსი იყო 1901-1904 წლების "რელიგიურ-ფილოსოფიური შეკრებების" ინიციატორი. 

               ამ შეკრებებზე მუშავდება  სულის რევოლუციის მომხრე მერეჟკოვსკის შეხედულებების შესაბამისი "ნეოქრისტიანობის" პროგრამა. ეს პროგრამა და რევოლუცია უნდა განხორციელდეს და მოხდეს "ჯოგური საზოგადოებრიობის "ჯინაზე.

                   პეტერბურგის რელიგიურ-ფილოსოფიური და საზოგადოებრივი ცხოვრების მნიშვნელოვან ცენტრად ხდება მურუზის სახლი, რომელიც ეკავათ მერეჟკოვსკებს. ამ სახლში მისვლა სავალდებულო იყო რომანტიზმით მოხიბლული ახალგაზრდა მოაზროვნეებისთვის და მწერლებისთვის.

              ეს ახალგაზრდები აღიარებდნენ რომ სწორედ გიპიუსს ეკუთვნის მთავარი როლი საზოგადოების ყველა წამოწყებაში. 

                     მაგრამ ისინი ვერ იტანდნენ ამ სალონის დიასახლისს,ქედმაღალ და შეუწყნარებელ ზინაიდა გიპიუსს რომელსაც უყვარდა ადამიანებზე ექსპერიმენტების ჩატარება.

                  რუსული სიმბოლიზმის განსაკუთრებულ თავად გადაიქცა ზინაიდა გიპიუსის ურთიერთობა ა.ა.ბლოკთან,რომლის პირველი პუბლიკაციაც ჟურნალში "ნოვი პუტ"  // "ახალი გზა"// შედგა სწორედ გიპიუსის დახმარებით.

                    ისინი სხვადასხვანაირად უყურებდნენ მხატვრული შემოქმედების არსს და პოეტის დანიშნულებას და ამან შემდეგ გამოიწვია მკვეთრი კონფლიქტები.

           როგორც ლიტერატურული კრიტიკოსი//წერდა ფსევდონიმით ანტონ კრაინი// ამ დროის ზინაიდა გიპიუსი რჩება სიმბოლიზმის ესთეტიკური პროგრამის და მის საფუძველში არსებული ფილოსოფიური იდეების თანმიმდევრულ ქადაგად.  

გიპიუსი მთლიანობაში იარყოფითად აფასებდა რუსული კულტურის მდგომარეობას. მისი აზრით კულტურის ცუდი მდგომარეობა გამოიწვია ცხოვრების რელიგიური საფუძვლების კრიზისმა და მე-19 საუკუნის მასულდგმულებელი საზოგადოებრივი იდეალების კრახმა. 

             მხატვრის,შემოქმედის მოწოდება რომლის გაცნობიერებაც ვერ შესძლო თანამედროვე ლიტერატურამ გიპიუსის აზრით არის უშუალო ზემოქმედება ცხოვრებაზე რომელიც უნდა იყოს გაქრისტიანებული ვინაიდან არ არსებობს სხვა გამოსავალი იდეური და სულიერი ჩიხიდან.


ეს კონცეფციები მიმართულია გორკის ხელმძღვანელობით არსებული გამომცემლობა "ზნანიესთან" //"ცოდნა"// დაახლოებული მწერლებისა და საერთოდ კლასიკური რეალიზმის ტრადიციებზე ორიენტირებული ლიტერატურის წინააღმდეგ. ზინაიდა გიპიუსის დრამატურგია კი უპირისპირდება ლიბერალიზმზე და ჰუმანიზმის მოძველებულ განმარტებებზე დაფუძნებული იდეების წრეს.

    ზინაიდა გიპიუსის დრამატურგია, მოთხრობები და რომანი აღწერს პროგრესის და საზოგადოების მშვიდობიანად სრულყოფის რწმენის გაკოტრებას.

       ზინაიდა გიპიუსი შეურიგებლად იყო განწყობილი 1917 წლის ოქტომბრის გადატრიალების მიმართ.

         ზინაიდა გიპიუსის იმდროინდელ პოეზიაშიც,მის დღიურებშიც და ლიტერატურულ-კრიტიკულ წერილებშიც  ჭარბობს ესქატოლოგიური განწყობა:

რუსეთი გამოუსწორებლად დაიღუპა,დგება ანტიქრისტეს სამეფო, დანგრეული კულტურის ნანგრევებზე თარეშობს გამხეცება.


       ზინაიდა გიპიუსის დღიურები იქცა ძველი სამყაროს ხორციელი და სულიერი კვდომის ქრონიკად. 

            ზინაიდა გიპიუსი დღიურს უყურებდა როგორც ლიტერატურულ ჟანრს რომელსაც აქვს თვითონ ცხოვრების დინების აღბეჭდვის უნიკალური უნარი.

ის აფიქსირებს მეხსიერებიდან წაშლილ წვრილმანებს რომლებითაც შთამომავლები აღადგენენ ტრაღიკული მოვლენის შედარებით უტყუარ სურათს.

   ზინაიდა გიპიუსს სძულდა რევოლუცია და მან ურთიერთობა გაწყვიტა იმათთან ვინც მიიღო რევოლუცია-ბლოკთან,ბრიუსოვთან.ბელისთან. 

ბლოკი რევოლუციაში ხედავდა სტიქიათა აფეთქებას და განმწმენდ ქარიშხალს.

 გიპიუსი კი მის საწინააღმდეგოდ რევოლუციას აღწერდა როგორც მომგუდველად ერთფეროვან დღეებს, როგორც საშინელ მოწყენილობას.

თუმცა რევოლუციური ყოველდღიურობის საშინელება მას უჩენდა დაყრუების და დაბრმავების სურვილს.

  მომხდარის საფუძველშია ვებერთელა სიგიჟე და გიპიუსის აზრით მით უფრო მნიშვნელოვანია საღი გონების და მტკიცე მეხსიერების პოზიციის შენარჩუნება.

  ოქტომბრის რევოლუციამ გადარია მერეჟკოვსკი და გიპიუსი.

   მათ ის აღიქვეს როგორც ანტიქრისტეს გამეფება და კოსმიური ბოროტების ზეიმი.

             1917 წლის ბოლოს გიპიუსს კიდევ ჰქონდა გადარჩენილ გაზეთებში ანტიბოლშევიკური ლექსების ბეჭდვის შესაძლებლობა,
.

    1918 წელი დათრგუნული იყო. დღიურებში გიპიუსი წერდა შიმშილზე// "მშიერი ბუნტები არაა-ადამიანები ძლივს დგანან ფეხზე,ვერ აჯანყდები..."-23 თებერვალი//. 

        გიპიუსი წერდა ჩეკას მხეცობებზე // "...კიევში მოკლეს 1200 ოფიცერი,გვამებს ჭრიდნენ ფეხებს,მიჰქონდათ ჩექმები. როსტოვში ხოცავდნენ  ბავშვებს, კადეტებს,ფიქრობდნენ რომ სწორედ ისინი არიან კადეტები", "კანონგარეშე გამოცხადებულები"-17 მარტი// :

    " რუსეთს არ ქონია ისტორია და რაც ეხლა ხდება არაა ისტორია. ის ადამიანებს დაავიწყდებათ ისევე როგორც დაავიწყდათ  აღმოუჩენელი ტომების უცნობი მხეცობები დაუსახლებელ კუნძულზე. მიეცემა დავიწყებას.

        ჩვენ აქ ვცხოვრობთ ისე. ვინც მთელია შემთხვევითაა მთელი.

ქუჩები აქოთებულია. ყველგანა აულაგებელი ცხენები.

         ყოველ დღე ვიღაცას ხვრეტავენ რაიონულ საბჭოებში..."//ზ.გიპიუსი,დღიურები//.



     ოქტომბერში გიპიუსი აღიარებდა  ყველა ვისშიც იყო სული კლასებისა და მდგომარეობის განურჩევლად დალასლასებენ მიცვალებულებივით. ჩვენ არა ვართ აღშფოთებულები,არ ვიტანჯებით,არ ველით... როდესაც ერთმანეთს ვხვდებით ერთმანეთს ვუყურებთ ბუს თვალებით და ცოტას ვლაპარაკობთ.

          სულიც და სხეულიც შიმშილის იმ სტადიაზეა რომ უკვე აღარაა მწვავე ტანჯვა,ჩნდება ჩაძინების პერიოდი."

            1919 წლის ზამთარში მერეჟკოვსკებმა და ფილოსოფოვმა დაიწყეს გაქცევის ვარიანტების განხილვა.  მერეჟკოვსკიმ მიიღო წითელარმიელებისთვის ძველი ეგვიპტის ისტორიის და მითოლოგიის შესახებ ლექციების წაკითხვის მანდატი და ქალაქიდან გასვლის უფლება და 24 დეკემბერს ოთხი// გიპიუსის მდივანი ვ.ზლობინის ჩათვლით// მცირე ბარგით,ხელნაწერებით და უბის წიგნაკებით// წავიდა გომელში.

            გზა რთული იყო-4 დღე წითელარმიელებით,ვაჭრებით და ყველანაირი ოხრით სავსე ვაგონში,ღამით ჩასვლა ჟლობინში 27-გრადუსიან ყინვაში.

          1920 წელს პოლონეთში მოკლე ხნით ყოფნისას გაუცრუვდათ ბოლშევიკების მიმართ პილსუდსკის პოლიტიკის და ბ.სავინკოვის როლის იმედი.

             1920 წლის 20 ოქტომბერს მერეჟკოვსკები დაშორდნენ ფილოსოფოსოვს და სამუდამოდ წავიდნენ საფრანგეთში.

            ემიგრაციის წლებში ზინაიდა გიპიუსის შემოქმედება იწყებს ჩაქრობას. ის სულ უფრო და უფრო იმსჭვალება აზრით რომ პოეტს არ შეუძლია მუშაობა რუსეთისგან შორს. რომ სულში ბატონდება "მძიმე სიცივე", რომ ის მკვდარია როგორც "მოკლული შევარდენი".  ესაა გიპიუსის ბოლო კრებულის საკვანძო მეტაფორა. კრებულში კი ჭარბობს მარტოობის მოტივები და ყველაფერი დანახულის  გვერდზე გამავალის თვალით. 

            დამშვიდობების სიახლოვისას სამყაროსთან შერიგების მცდელობები იცვლება დეკლარაციებით ძალადობასთან და ბოროტებასთან შეურიგებლობის დეკლარაციებით.

                ზინაიდა გიპიუსის ინიციატივით შეიქმნა საზოგადოება "მწვანე ლამფა"//1925-1940//,რომელსაც უნდა გაეერთიანებინა ემიგრაციის სხვადასხვა ლიტერურული წრე  თუ კი ისინი მიიღებდნენ ამ საკვირაო შეკრებების დამაარსებლის შეხედულებებს რომლებიც მან ჩამოაყალიბა წრის საქმიანობის დაწყებისთანავე: უნდა ვისწავლოთ შეხედულებებისა და სიტყვის ჭეშმარიტი თავისუფლება,რაც შეუძლებელია თუ კი არ უარვყოფთ ძველ ლიბერალურ-ჰუმანისტურ ტრადიციას. თვითონ "მწვანე ლამფას" ახასიათებდა იდეოლოგიური შეუწყნარებლობა რაც აჩენდა მრავალ კონფლიქტს.


 

 მერეჟკოვსკი და გიპიუსი



              1939 წელს მერეჟკოვსკი რადიოთი გამოვიდა და მიესალმა ჰიტლერს. ეს აქცია ზინაიდა გიპიუსისგან მალულად მოამზადა ვ.ზლობინმა. 

           ამ სიტყვაში მერეჟკოვსკიმ ჰიტლერი შეადარა ჟანა დარკს. ის თვლიდა რომ ჰიტლერს უნდა ეხსნა  მსოფლიო ეშმაკის ბატონობისგან.


http://otvet.mail.ru/question/28119454




             გავრცელებულია ლეგენდა რომლის თანახმადაც მერეჟკოვსკი მიესალმა ჰიტლერს და მის თავდასხმას საბჭოთა კავშირზე. ის მოჰყავს ი.ტერაპიანოს თავის მოგონებებში.

                  კანონიკური ვარიანტით მერეჟკოვსკი რადიოთი გამოვიდა 1941 წლის ივნისში.  მაგრამ ნ.ტეფის მოწმობით სიტყვა რომელშიც მოხსენებული იყვნენ ჰიტლერი და ჟანა დარკი მერეჟკოვსკიმ წარმოთქვა 1940 წლის 14 აგვისტოს.თავის საკუთარ იუბილეზე.

  სიტყვა-სიტყვით მან თქვა ასე : 

 " მორჩება კოშმარი,დაიღუპებიან რუსეთის მჯიჯგნელი ანტიქრისტები და ეხლა საფრანგეთის მახრჩობელა ანტიქრისტები და დოსტოევსკის რუსეთი ხელს გაუწვდის პასკალის და ჟანა დარკის საფრანგეთს".

          ოდოევცევა იხსენებდა რომ  მერეჟკოვსკის ეს სიტყვა ძალიან მაღალფარდოვანი იყო. მან გერმანია შეადარა ატლანტიდას.

                ბოლშევიკების მიერ გამწარებულ მერეჟკოვსკის ვერავინ გაუგო. მაგრამ სიტყვა ძალიან ფრონდიორული იყო//განდობილებისთვის// და ემიგრანტებს ეშინოდათ რომ მოვიდოდა სამხედრო პოლიცია.

            ლეგენდა კი ალბათ გაჩნდა იმიტომ რომ 1941 წლის ზაფხულში მერეჟკოვსკები გაყარეს ქუჩაში გადაუხდელობის გამო. 

           მათ დახმარება გაუწიეს გერმანელმა ოკუპანტმა თაყვანისმცემლებმა რამაც აღაშფოთა ემიგრამტები და მათაც ხმა გაავრცელეს...

                არადა მერეჟკოვსკის გარდაცვალებამდე დარჩენილი იყო სულ 3 თვე,ის ძალიან მოხუცი იყო და 1941 წლის ზაფხულში მას რადიოში მოხვედრა არ შეეძლო.

        მაგრამ მრავალი მკვლევარის თქმით  ბოლშევიკი მანიაკების მხეცობით გადარეული მერეჟკოვსკის წარმოდგენები დასავლეთზე მნიშვნელოვანწილად გულუბრყვილო იყო.

                        მერეჟკოვსკის ისევ ეჩვენებოდა რომ რუსული საკითხი მსოფლიო საკითხია და  დასავლური ცივილიზაციია ძირითადი ამოცანა და აზრია რუსეთის ხსნა ბოლშევიზმისგან.

                 ის ფიქრობდა რომ შესაძლებელი იყო მოწყობა ჯვაროსნული ლაშქრობისა ანტიქრისტეს,ბოლშევიკური საშიშროების წინააღმდეგ და იმედით უყურებდა ხან პილსუდსკის,ხან მუსოლინის და ხან ჰიტლერს რომელთაც მესიანობის გამო პატიობდა  ყველა მათ მიწიერ ნაკლს.

               1936 წლის ივნისში მერეჟკოვსკიმ დანტეზე წიგნის დასაწერად მიიღო სტიპენდია მუსოლინის მთავრობისგან. მეტიც, მუსოლინი მას რამოდენიმეჯერ შეხვდა და ესაუბრა პოლიტიკაზე,ხელოვნებასა და ლიტერატურაზე.

           სტალინ-ბერიას აგენტურამ და დაქირავებულმა სასარგებლო იდიოტებმა//ლენინის ტერმინია ეს// ჩაშალეს მერეჟკოვსკის და არა მარტო მისი იმედები.


 ак отмечали многие исследователи, представления писателя о Западе были во многом наивными. В эмиграции Мережковскому продолжало казаться, будто бы «русский вопрос — это всемирный вопрос и спасение России от большевизма — основная задача и смысл западной цивилизации». Именно поэтому он возлагал все надежды на «крестовый поход против коммунизма»: то на Пилсудского, то на Муссолини, то на Гитлера, которым прощал земные «недостатки» за «мессианство», предрасполагавшее к «святому долгу» борьбы с «антихристом» — большевистской опасностью.^[7].

В июне 1936 года Мережковский получил стипендию от правительства Муссолини для работы над книгой о Данте; более того, итальянский диктатор нашёл время, чтобы несколько раз встретиться с писателем и поговорить о политике, искусстве и литературе^[13].



            რუსული ემიგრაციის მიერ გერმანელოფილობისთვის დაგმობილი მწერალი საზოგადოებრივ იზოლაციაში აღმოჩნდა.

            ამასობაში ო.ვოლკოგონოვას თქმით თვითონ მერეჟკოვსკის სიტყვა ცოტა ვინმემ თუ მოისმინა. ობიექტურად,პროჰიტლერული იყო მხოლოდ მოყვანილი სიტყვები,დანარჩენი ტექსტი კი ეძღვნებოდა ბოლშევიზმის კრიტიკას და მთავრდებოდა გიპიუსის მგზნებარე სიტყვებით რუსეთის აღორძინების შესახებ რაც სულ არ შეეფერებოდა  ჰიტლერულ გეგმებს. 

           რუსეთში ჰიტლერელთა ჯარების მხეცობების ამბებმა დააეჭვა მერეჟკოვსკი თავისი არჩევანის სისწორეში. ზ.გიპიუსის წრესთან ახლო პოეტი ვ.მამჩენკოს თქმით სიკვდილის წინა ბოლო თვეებში მერეჟკოვსკი გმობდა ჰიტლერს. 
             ცხოვრების ბოლო თვეებში მერეჟკოვსკი განუწყვეტლად მუშაობდა, მან წაიკითხა საჯარო ლექციების ლეონარდო და ვინჩიზე და პასკალზე. ის ცდილობდა ნაპოლეონზე მოხსენების წაკითხვას,მაგრამ მოხსენება აკრძალა საოკუპაციო ხელისუფლებამ.

                   1941 წლის ივნისისთვის მერეჟკოვსკებს გაუთავდათ ფული. გადაუხდელობის გამო ვილადან გასახლებულმა მერეჟკოვსკებმა ზაფხულისთვის დაიქირავეს რაღაც ბინა. 

            ფიზიკურად და მორალურად დაუძლურებულმა მერეჟკოვსკიმ ვერ დაამთავრა თავისი ბოლო ნაწარმოები //"პატარა ტერეზა"//.

        დ.ს.მერეჟკოვსკი ტვინში სისხლის ჩაქცევისგან გარდაიცვალა 1941 წლის 7 დეკემბერს. პანაშვიდი მას გადაუხადეს პარიზის წმინდა ალექსანდრე ნეველის რუსულ ეკლესიაში დარიუს ქუჩაზე. დაკრძალეს სენ-ჟენევიევ-დე-ბუას რუსულ სასაფლაოზე. დაკრძალვას ესწრებოდა სულ რამოდენიმე კაცი. საფლავის ქვა დადგეს ფრანგ გამომცემელთა ფულით. 

მერეჟკოვსკის და გიპიუსის საფლავი

    ვლადიმირ ზლობინი, მერეჟკოვსკი და მისი ბრძოლა ბოლშევიზმთან//1956//:

          ომისწინა მობოლშევიკო //და სტალინის აგენტურით აკლებულ,გ.მ.// ევროპაში  ანტიბოლშევიკურად და თანაც ქრისტიანულად განწყობილი მერეჟკოვსკი ვერ იყო მოწინავეთა რიგებში.

         მერეჟკოვსკის სწამდა რუსეთის ეროვნული აღორძინებისა და ამიტომ ის ვერ იყო ვერც ჰიტლერის კარზე.  

         საქმეში ჩახედულმა გერმანელებმა მერეჟკოვსკის ამ რწმენის ურყევობის შესახებ იცოდნენ მისი ომისწინანდელი წერილებიდან//ისინი კითხულობდნენ რუსულ ემიგრანტულ პრესას// და საჯარო გამოსვლებიდან.

             მერეჟკოვსკი ომის დროსაც არ მალავდა თავის შეხედულებებს. მას თავშიც  არ მოსვლია რომ გერმანელებს შეუძლიათ მათში რაღაც საეჭვოს ნახვა. 

             მერეჟკოვსკის წიგნები აიკრძალა გერმანელების მიერ დაპყრობილ ყველა ქვეყანაში,რა თქმა უნდა თვითონ გერმანიაშიც. მხოლოდ თეორიული გამონაკლისი დაშვებული იყო მარტო საფრანგეთისთვის სადაც ფრანგი გამომცემლებნი იმიზეზებდნენ ქაღალდის არქონას და ისე არ ბეჭდავდნენ მერეჟკოვსკის ნაწარმოებებს. 

          თუმცა ოკუპაციის სულ ბოლოს გამომცემლობა   "Mercure de France"-მ რაღაცნაირად მაინც მოახერხა ერთი წიგნის // "Europe face à l'URSS"-"ევროპა საბჭოთა კავშირის პირისპირ"// გამოცემა.

            ეს იყო ახალი,გადამუშავებული და შევსებული გამოცემა უკვე დიდი ხნის წინ გაყიდული წიგნისა  //"Le Règne de l'Antichrist"2.-"ანტიქრისტეს მეფობა" 2//. მასში შევიდა  თავის დროზე გახმაურებული ღია წერილები რომლებიც მერეჟკოვსკიმ მისწერა "ამა ქვეყნის ძლიერთ", მათ შორის პაპ პიუს მეთერთმეტეს, და ევროპაში ბოლშევიკების იატაკქვეშა მუშაობის მამხილებელი წერილები.

            ეხლა ეს გამოცემა ბიბლიოგრაფიული იშვიათობაა. ის გერმანელებისგან პარიზის განთავისუფლების შემდეგ მთლიანად მოსპეს კომუნისტებმა. 

          არა ნაკლებ გადამჭრელი ანგარიშსწორება ელოდა წიგნის ავტორ მერეჟკოვსკისაც. მის ბინას მიადგნენ  ტყვიამფრქვევებით შეიარაღებული ბნელი ტიპები რომლებმაც გული გაუხეთქეს კონსიერჟკას.

        მაგრამ მერეჟკოვსკიმ მათ უკვე თვითონ გაასწრო საიქიოში და ისინი უკმაყოფილონი უკან გაბრუნდნენ. 

           კომუნისტებმა ვერ მოკლეს ზ.ნ. გიპიუსიც. ის უნდა მოეკლათ 1945 წლის 15 ოქტომბერს,მაგრამ მანაც გაასწრო კომუნისტებს საიქიოში 6 კვირით ადრე ამ თარიღამდე. 

      მაგრამ ბოლშევიკები არ დაშოშმინდნენ. მათ დაიწყეს მერეჟკოვსკების სახელის თრევა,აცხადებდნენ მათ ნაცისტების აგენტებად და შპიონებად.

              მაგრამ გამარჯვების შემდეგ არამზადა ბოლშევიკები ისე გაერთვნენ პოლიტიკური და არამარტოპოლიტიკური ყაჩაღობით მათი გავლენის ქვეშ მყოფ და მათ ხელში მოხვედრილ ზონებში რომ  დასავლეთში მიხვდნენ რომ ბოლშევიკების მიერ დამყარებული რეჟიმი დიდად არ განსხვავდება ნაცისტურისგან.

            ეტლის კაბინეტში საგარეო საქმეთა მინისტრმა ბევინმა პარლამენტის ტრიბუნიდან თქვა რომ ჰიტლერი უკვე მკვდარია და მარტო ეს განასხვავებს მას სტალინისგან. 

            ასე რომ საბოლოო ანგარიშით დასავლეთში თუმცა დაგვიანებით მაგრამ მაინც მიხვდნენ რომ მერეჟკოვსკის და გიპიუსის ნათქვამში იყო სიმართლეც. 

             ჯობს გვიან ვიდრე არასდროს. 







http://merezhkovski.ru/proizved/zlobin.php

Д. С. Мережковский и его борьба с большевизмом

Владимир Злобин, 1956

I
В предвоенной, большевизантствующей Европе Д. С. Мережковский, со своим антибольшевизмом, да еще на христианской основе, был не ко двору.
Не ко двору был он и при Гитлере - не как антикоммунист и даже не из-за своего христианства, с которым "Propaganda Staffel" на худой конец еще могла бы, морща нос, примириться. Но совершенно для нее неприемлемо было отношение Мережковского к России, его неколебимая вера в ее национальное возрождение.
О неколебимости этой веры немцы знали (кому знать полагалось) по еще довоенным статьям Мережковского (следили за русской зарубежной прессой пристально) и по его публичным выступлениям. Но и во время войны Мережковский своих взглядов не скрывал. Что немцы могут найти в них что-либо предосудительное, ему и в голову не приходило.
Его книги были запрещены во всех немцами занятых странах, не говоря уже о самой Германии, где его знаменитый "Леонардо" продавался из-под полы. Исключение было сделано для одной Франции, но чисто теоретическое. Произведения Мережковского французские издатели покупали, но не печатали - из-за "недостатка бумаги".
Одну книгу, впрочем, - "Europe face à l'URSS"1 - издательство "Mercure de France" каким-то чудом выпустить умудрилось - в самом конце оккупации.
Это было новое, переработанное и дополненное издание давно распроданной антикоммунистической книги "Le Règne de l'Antichrist"2. В него вошли нашумевшие в свое время "Открытые письма" Мережковского к "сильным мира сего", в том числе письма к папе Пию XI, и ряд статей, разоблачающих подпольную работу большевиков в Европе.
Ныне это издание - библиографическая редкость. Не оттого, однако, что оно распродано, а исключительно благодаря усердию французских коммунистов, целиком его уничтоживших вскоре после освобождения Парижа от немцев.
Расправа - не менее решительная - ждала и автора. К нему на его парижскую квартиру, 11-бис Авеню дю Колонель Бонне, явилось несколько вооруженных пулеметами мрачного вида личностей, перепугавших насмерть консьержку. Но Мережковского в живых уже не было, и "мстители" ретировались, несолоно хлебавши.
Вообще, коммунистической "Немезиде" с Мережковскими не везло. Ускользнула от ее карающей десницы и З. Н. Гиппиус, расправа с которой должна была произойти 15 октября 1945 г., т. е. через шесть недель после ее смерти.
II
На этом коммунисты, однако, не успокоились. Началась посмертная травля Мережковского. Но травили его главным образом не как антикоммуниста. Зазорного в этом, даже по тем временам, не было ничего. Скорее - наоборот. После того как большевики начали хозяйничать в своих "зонах" и распространять свое влияние на Балканах, особенно же после захвата ими Чехословакии, союзники поняли, что метод и режим советский от национал-социалистического мало чем отличается и что, если уж выбирать, преимущество не на стороне большевиков. Сказал же Бевин с трибуны парламента в бытность свою министром иностранных дел в кабинете Этли: "Единственная разница между Гитлером и Сталиным - это что Гитлер уже мертв".
Таким образом, травля Мережковского за его непримиримость к советской власти могла бы, при всеобщем раздражении против надоевших до смерти большевиков, дать результат обратный, например третье издание "Europe face à l'URSS". С этим надо было считаться и действовать осторожно. А с другой стороны, как Мережковского обезвредить? Чем? Обвинить его в сотрудничестве с немцами? В антисемитизме? Но ведь этому, кроме дураков и невежд, не поверил бы никто.
Однако выбора у коммунистов не было. Да и время шло. И вот в "Честном слоне" начала появляться то одна заметка, то другая. (Этот "Слон" - юмористический большевистский листок, издававшийся в освобожденном от немцев Париже, был вскоре самими же большевиками прекращен за свое, даже на их вкус, чрезмерное подхалимство.)
В одной из этих заметок говорилось, что Мережковский "сманивал молодежь на службу в гестапо". Другая гласила: "За смертью писателя Мережковского французское военное министерство прекратило начатое против него дело по обвинению в шпионаже".
Шпионаж подразумевался, конечно, в пользу Германии. Что можно было на это ответить? Ну и прекрасно, что прекратило. А было бы еще лучше, если бы это дурацкое дело не затевали бы вовсе. Что же до сманиванья в гестапо молодежи, то этому не верили сами коммунисты. Несколько позже в нью-йоркском "Новом русском слове" были напечатаны о Мережковском воспоминания ныне покойной Н. А. Тэффи. Что в них правда, что - вымысел, решит беспристрастный суд истории. Сама Тэффи многое из сказанного ею о Мережковском в следующей своей статье - о З. Н. Гиппиус - смягчает (речь все о том же "германофильстве" и "антисемитизме"). Но главное не в этом, главное - в общем впечатлении от статьи. Она вызывает - не может не вызывать - у тех по крайней мере кто Мережковского знал и читал, прежде всего - недоумение. Ведь если Мережковский действительно был таким, каким его изображает Тэффи, то совершенно непонятно, как мог такой, скажем, "кретин" написать ну хотя бы "Юлиана", не говоря уже о других, более значительных произведениях. Представить себе это так же трудно, как представить себе, например, что автор "Божественной комедии" - Смердяков.
III
На первой же своей парижской публичной лекции против большевиков, 16 декабря 1920 г., Мережковский, обращаясь к Европе, сказал: "Народам иногда прощается глупость, а иногда и подлость. Но глупость и подлость вместе - никогда. То, что вы с нами делаете, подло и глупо вместе. Это вам никогда не простится".
Подло и глупо было невмешательство Европы в так называемые "внутренние русские дела". И вот добрая ее треть - ныне под властью большевиков. Не простилось соединение глупости с подлостью и Гитлеру, поставившему знак равенства между большевиками и русским народом. Вот с этим губительным соединением глупости и подлости, чем бы и когда бы оно антибольшевистскому делу ни грозило, Мережковский борется всею силою своего таланта и отдает этой борьбе последние двадцать лет жизни.
Его парижской лекции предшествует ряд выступлений в Польше на разнообразные темы. Но какова бы ни была тема, цель неизменно одна - свержение советской власти.
В 21-м году, во время начинающегося в России голода, он получает оттуда подписанное кровью письмо от группы русских женщин, несчастных матерей, умоляющих вывезти их детей из России, вырвать их из рук советских палачей - не только их накормить, но и спасти их души. Сколько бы Европа ни посылала хлеба в Россию, он до голодающего населения не дойдет.
Мережковский, который думает не иначе, опубликовывает это "страшное письмо" - действительно страшное, - как он его называет в иностранной прессе. Фритьоф Нансен3, ходатай по делам большевиков, усиленно в то время хлопочущий о предоставлении им европейских кредитов, прочтя это письме, которое он, кстати, страшным не находит, отвечает, что готов, во имя человеколюбия, содействовать помощи голодающим, но вне всякой политики. Мережковский за этот его "аполитизм" на него обрушивается.
Чтобы понять атмосферу того времени, надо вспомнить, что большевики тогда признаны Европой еще не были, всячески этого признания добивались и что запятнавший себя сношением с ними из среды русской эмиграции изгонялся. Вот отчего, когда комиссаром по беженским делам был Лигою Наций назначен Нансен, это назначение было встречено русскими эмигрантами приблизительно так же, как было бы встречено бежавшими из гитлеровской Германии евреями назначение над ними комиссаром видного наци.
"Мы Вас, г. Нансен, не выбирали, - пишет ему в открытом письме Мережковский. - Если б нас спросили, то вряд ли наш выбор пал бы на ходатая того "правительства", из-под власти которого мы бежали. Но мы бесправны и обязаны терпеть, кого бы ни назначили. Если б вместо Вас назначили Кашена, мы стерпели бы и его".
Сам по себе аполитичный, чисто гуманитарный акт помощи голодающим при наличии в России большевистского правительства терял весь свой аполитизм и всю свою гуманитарность, становился этапом на пути признания Европой большевиков de jure. Это и сами большевики, и противники их понимали отлично. Оттого-то и спор между ними из-за отправки в Россию продовольствия был так горяч и вопли большевиков о помощи становились все громче и наглее.
На пощечину Мережковского Нансен не отвечает. Ему на подмогу большевики выпускают Горького, который обращается к миру с воззванием о спасении "миллионов русских жизней". Известный немецкий писатель Герхарт Гауптман попадается на удочку и отвечает Горькому, что его призыв будет услышан не только немецким, но всеми народами.
Мережковский пишет открытое письмо Гауптману. С величайшим терпением объясняет почтенному писателю, что такое большевизм, чем он угрожает миру, кто такой Горький, что он сделал с русской интеллигенцией, а главное, что за Горьким - Ленин и что помощь, о которой Горький взывает, - помощь не России, а трещащей по всем швам советской власти, русской компартии и ГПУ.
Единственный результат - меры, принятые Комитетом помощи голодающим по доставке продовольственных посылок адресатам непосредственно, с собственноручной обратной распиской, без вмешательства большевистского распределительного аппарата. На ход мировой истории это, однако, не влияет ни в малейшей степени. Но зато чревато последствиями совершившееся, увы, признание Европой большевиков...
IV
Что оно неизбежно - почти не было сомнений уже после поездки в Россию Герберта Уэллса и его книги "Россия во мгле". В этой книге знаменитый английский писатель утверждает, что, хотя большевики и ужасны и коммунизм - глупость, никакое другое правительство в настоящее время в России невозможно, и советует эмигрантам поскорее с большевиками примириться.
Слишком явно, что тут Уэллс говорит то, чего от него ждет подготовляющий признание большевиков Ллойд Джордж ("Торговать можно и с каннибалами" - его знаменитая фраза). Но что Уэллс, этот "первый соучастник каннибаловых пиров", как его называет Мережковский, на стороне Советов - неверно. Он вообще ни на чьей стороне - нигде. Безответствен и беспринципен, и в этом - достойная пара Горькому.
"В том, что произошло и происходит сейчас в России, - говорит в своей книге Уэллс, - большевики так же виноваты, как австралийское правительство". Эта фраза, достойная не то что Горького, а такого большевизантствующего сноба, как Бернард Шоу (не тем будь помянут), Ллойд Джорджу тоже как нельзя более на руку.
Отвечая на совет Уэллса "примириться с большевиками", Мережковский рассказывает, как в Москве несколько человек детей, в возрасте от 10 до 14 лет, убили и съели своего товарища. Зачинщик, десятилетний мальчик, не проявил на суде ни малейшего раскаяния, а лишь сказал, что человеческое мясо на вкус "сначала - ничего, а потом пахнет".
"Не кажется ли Вам, - спрашивает Уэллса в открытом письме Мережковский, - что примиренье с большевиками, которое Вы нам так горячо рекомендуете, тоже "сначала - ничего, а потом пахнет"?
Но, подобно Бодлеру, тщетно пытавшемуся доказывать своей собаке, давая ей нюхать флакон с духами, что хороший запах приятнее дурного, Мережковский был бессилен удержать Европу в ее влечении к большевизму. Ей нравится "аромат Сталина".
Между тем "каннибалы", еще не будучи признаны, но в признании уверенные, начинают наглеть. В тот же день, когда "Известия" печатают излияния Эррио по поводу советских "достижений", где он между прочим заявляет: "Президент Пуанкаре просил меня передать советскому правительству свою признательность", в этот же самый день Луначарский, на съезде работников печати, произносит речь, в которой говорит: Франция поняла, что с этим бандитом Пуанкаре она далеко не уедет. Она послала нам другую важную птицу, Эррио, который, посовав свой нос туда-сюда, уже телеграфировал, что наша власть крепка. Пусть, однако, эти буржуи поторапливаются: прежде чем начать отхватывать куски пожирнее, они могут взлететь на воздух от революционного взрыва.
V
Но и после признания большевиков Мережковский борьбу с ними не прекращает. Он разоблачает их подпольную работу в Европе, не устает повторять истины, "ставшие, - как он говорит, - банальными прежде, чем они стали понятными".
Одна из таких истин - невозможность большевиков порвать свою связь с коминтерном (или с коминформом, что одно и то же), отказаться от всемирной революции и пропаганды, какие бы они ни давали на этот счет обещания. Верить этим обещаниям - величайшая глупость, тем более что своих планов большевики не скрывают, даже если и распускают для видимости эти почтенные учреждения.
"Некоторые факты современности, - говорит Мережковский в статье о подпольной работе большевиков во Франции, - до того невероятны, до того абсурдны, что невольно начинаешь подозревать у их авторов состояние безумия".
И он приводит один из таких фактов:
"В один прекрасный день, по не вполне для самого себя понятным причинам, правительство мирной и процветающей страны открывает свои двери группе иностранных террористов. Те не скрывают, что их главная, даже единственная цель - подготовка террора и что намеченная жертва - именно эта страна. Тем не менее правительство этой страны, не довольствуясь обычным приемом, окружает заговорщиков почестями и вниманием, дарит им дворец в центре города и, чтобы облегчить им работу по подготовке переворота, ставит их под защиту дипломатической неприкосновенности".
"Что сказали бы мы, - спрашивает в заключение Мережковский, - если б услышали историю вроде этой несколько лет тому назад? Думаю, что мы даже не нашли бы ее забавной ввиду ее полной неправдоподобности и совершенного абсурда".
"Впрочем, правительства европейских стран, - замечает он в другой статье на ту же тему, - не то чтобы не отдавали себе отчета в происходящей, на их глазах и с их попустительства, подрывной работе большевиков, но они пребывают перед этой зловещей картиной, точно зачарованные, в состоянии полной прострации, и единственная их забота - это скрыть от страны грозящую ей опасность".
В 1922 году, во время конференции в Рапалло, распространяется слух о переговорах Святого Престола с представителями советского правительства о заключении конкордата. Газеты печатают отчеты о рауте и фотографии, на которых папские кардиналы сняты пьющими с советским комиссаром по иностранным делам Чичериным за здоровье Ленина. Мережковский обращается к Пию XI с письмом, в котором не может скрыть своего возмущения.
"На святой земле Италии, - пишет он в этом письме, - служители Западной Церкви, рукой, касавшейся Св. Даров, пожимают окровавленную руку величайших в мире убийц и святотатцев. Ведают ли, что они творят?" И Мережковский предупреждает папу, что, если "дело тьмы" совершится и конкордат между Святым Престолом и интернациональной бандой, именующей себя "русским советским правительством", будет подписан, соединение церквей, о котором мечтали лучшие русские умы, станет навсегда невозможным. В конце он выражает надежду, что Бог этого ужаса не попустит - наместник Христа, благословляющий царство Антихриста.
В ответ на это аббат Шарль Кене, секретарь архиепископа парижского монсиньора Шапталя, издает против Мережковского совершенно непристойную по грубости брошюру. Если не знать, кто ее автор, то можно подумать, что это - член какой-нибудь погромной организации, вроде "Союза русского народа", а никак не лицо, принадлежащее к просвещенному кругу католического духовенства. Но Рим с этим не считается и возводит аббата Кене в кардинальский сан.
Конкордат, однако, не подписан. Но Мережковский себя не обманывает. Он понимает, что его вмешательство тут ни при чем.
VI
"Мировая совесть! Мы с Вами кое-что о ней знаем", - восклицает Мережковский в открытом письме Эмилю Бюре, редактору парижской газеты "L'Ordre", в ответ на его просьбу высказаться по поводу обращенного к "мировой совести" воззвания группы русских писателей в России.
И он подводит итог своей антибольшевистской деятельности. Он рассказывает, как в 20-м году, вырвавшись живым из могилы, он с наивностью думал, что "мировая совесть" молчит только оттого, что правда о России не известна и что стоит эту правду открыть, как мир, содрогнувшись и возмутившись, кинется тушить пожар - не русский, а свой, спасать - не Россию, а себя от общей гибели.
"И я призывал, вопил, умолял, заклинал, - признается он. - Мне даже стыдно сейчас вспомнить, в какие только двери я не стучался. Меня отовсюду выпроваживали с позором, даже не как назойливого нищего, а как последнего дурака, который не может утешиться о пропаже своих "серебряных ложек", украденных во время пожара..."
"И вот, в лоне вашей европейской свободы, перед зрелищем ужасающего равнодушия, с каким вы относитесь к собственной гибели, я задыхался, как задыхаются заключенные в "пробковых камерах" Чека. Вы, наверно, ужаснетесь моей неблагодарности, но я иногда спрашиваю себя, какая из двух "пробковых камер" хуже - наша или ваша?"
В начале 30-х годов всеми признанные большевики становятся "баловнями Европы". Мережковский продолжает с ними борьбу, но его голос сквозь стены "пробковой камеры" до мира не долетает. Иностранная пресса больше Мережковского не печатает или требует от него статей не политических. А издания русские, где он продолжает писать и где появляются его статьи против большевиков, самые значительные, иностранцам недоступны. Ни одна из этих статей ни на один европейский язык не переведена.
Что он здесь, в Европе, кончит свои дни в "пробковой камере", от которой его не избавит даже смерть, - этого себе представить Мережковский, при всей живости своего воображения, не мог. Но катастрофу, вторую мировую войну, он предчувствовал, когда еще как будто ничто ее не предвещало. Ему даже казалось, что эта катастрофа будет гибелью Человечества - новой "Атлантидой". В 23-м году, отвечая на анкету швейцарского ежемесячника "La Revue de Genève" о "будущем Европы", он в его январской книжке печатает краткую, но очень яркую статью. Если опустить обычные в таких случаях оговорки, надежды и комплименты, то будущее Европы выражается для Мережковского одним словом: антропофагия.
Но сейчас об этом страшном пророчестве лучше не вспоминать. Как сказала еще в начале первой мировой войны З. Гиппиус:
В часы неоправданного страданья
И нерешенной битвы
Нужно целомудрие молчанья
И, может быть, тихие молитвы.

Это известная легенда. Приводит её в своих воспоминаниях Ю. Терапиано, и в каноническом варианте, Д.С., якобы, выступил по радио в июне 1941 г. Однако по свидетельству Н. Тэффи, речь, где упоминались и Гитлер и Жанна д'Арк Мережковский произнёс 14 августа 1940 г. на собственном юбилее. Дословно он сказал так: "кончится кошмар, погибнут антихристы, терзающие Россиию, и антихристы, душащие сейчас Францию, и Россия Достоевского, подаст руку Франции Паскаля и Жанны д'Арк". Одоевцева о той же речи вспоминала, что Мережковский был очень высокопарен, и сравнил Германию с Атлантидой. Никто ничего не понял. Речь, однако было очень фрондёрская (для посвящённых), и эмигранты боялись, что нагрянет военная полиция.

А легенда, вероятно, произошла из-за того, что летом 1941 г. Мережковских выбросили на улицу за неуплату, и помогли им немецкие поклонники-оккупанты, что немедленно вызвало взрыв негодования в эмигрантской общине. И сконтаминировали речь 1940 г. и мнимое предательство осени 41-го...

Физической возможности попасть на радио летом 1941 г. у Мережковского не было: жить ему оставалось не более 3-х месяцев, и он был очень дряхл.
Заклейменный русской эмиграцией за германофильство, писатель оказался в общественной изоляции. Между тем ( как отмечает О. Волкогонова ), саму речь Мережковского мало кто слышал : « Объективно, прогитлеровскими в ней были лишь процитированные выше слова, весь же остальной текст выступления был посвящён критике большевизма, заканчивалась же речь пламенными строками Гиппиус о России ( совершенно несовместимыми с гитлеровскими планами славянского геноцида )». Вести о зверствах гитлеровских войск в России заставили Мережковского усомниться в своем выборе ; незадолго до смерти он, по свидетельству близкого к кругу З. Гиппиус поэта В. Мамченко, осуждал Гитлера. Последние месяцы жизни Мережковский непрерывно работал : прочёл публичные лекции о Леонардо да Винчи и Паскале, пытался прочесть доклад о Наполеоне, но он был запрещёна оккупационными властями. К июню 1941 года у Мережковских кончились деньги : выселенные из виллы за неуплату, они сняли на лето меблированные комнаты. В сентябре, одолжив деньги у знакомых, супруги вернулись в парижскую квартиру. Истощённый физически и морально, Мережковский до последних дней пытался работать над « Маленькой Терезой », но она так и осталась неоконченной. Дмитрий Сергеевич Мережковский скоропостижно скончался 7 декабря 1941 года от кровоизлияния в мозг. 10 декабря состоялись отпевание в православном храме Святого Александра Невского на улице Дарю и похороны на русском кладбище в Сен - Женевьев - де - Буа ; здесь присутствовало лишь несколько человек, а могильный памятник был поставлен на подаяние французских издателей. Надгробие белый обелиск, повторяющий контуры византийского православного храма, увенчанный маковкой с « восьмиконечным » православным крестом, в нише своей имело изображение Пресвятой Троицы в обрамлении слов из прошения молитвы Господней : « Да приидет Царствие Твое ».

 В 1939 году Мережковский выступает по радио с приветственной речь Гитлеру. Эту акцию, в тайне от Зинаиды Гиппиус, организовал В. Злобин. В этой речи Мережковский сравнивал Гитлера с Жанной д'Арк, считал что он должен спасти мир от власти дьявола.



После смерти Мережковского в 1941 Гиппиус, подвергашаяся остракизму из-за двусмысленной позиции в отношении фашизма, посвятила свои последние годы работе над его биографией, оставшейся неоконченной (издана в 1951).
Умерла Зинаида Николаевна Гиппиус в Париже 9 сентября 1945.




Вести о зверствах гитлеровских войск в России заставили Мережковского усомниться в своем выборе ; незадолго до смерти он, по свидетельству близкого к кругу З. Гиппиус поэта В. Мамченко, осуждал Гитлера. Последние месяцы жизни Мережковский непрерывно работал : прочёл публичные лекции о Леонардо да Винчи и Паскале, пытался прочесть доклад о Наполеоне, но он был запрещёна оккупационными властями. К июню 1941 года у Мережковских кончились деньги : выселенные из виллы за неуплату, они сняли на лето меблированные комнаты. В сентябре, одолжив деньги у знакомых, супруги вернулись в парижскую квартиру. Истощённый физически и морально, Мережковский до последних дней пытался работать над « Маленькой Терезой », но она так и осталась неоконченной. Дмитрий Сергеевич Мережковский скоропостижно скончался 7 декабря 1941 года от кровоизлияния в мозг. 10 декабря состоялись отпевание в православном храме Святого Александра Невского на улице Дарю и похороны на русском кладбище в Сен - Женевьев - де - Буа ; здесь присутствовало лишь несколько человек, а могильный памятник был поставлен на подаяние французских издателей. Надгробие белый обелиск, повторяющий контуры византийского православного храма, увенчанный маковкой с « восьмиконечным » православным крестом, в нише своей имело изображение Пресвятой Троицы в обрамлении слов из прошения молитвы Господней : « Да приидет Царствие Твое ».







 Кавказ – там жил брат матери, Александр Степанов. Его материальное благосостояние позволило всем провести лето в Боржоме – курортном городке недалеко от Тифлиса. На следующее лето поехали в Манглис, где Александр Степанович скоропостижно скончался от воспаления мозга. Гиппиусы вынуждены были остаться на Кавказе.

Зина покорила тифлисскую молодежь. Высокая, статная красавица с пышной золотисто-рыжей косой ниже колена и изумрудными глазами неудержимо влекла к себе взоры, мысли, чувства всех, кто с нею сталкивался. Ее прозвали «поэтессой» – признавая тем самым ее литературный талант. В кружке, который она собрала вокруг себя, почти все писали стихи, подражая популярнейшему в то время Семену Надсону, недавно умершему от чахотки, - но ее стихи были лучше всех. В Тифлисе Зине попался в руки петербургский журнал «Живописное обозрение» со статьей о Надсоне. Там, помимо прочего, упоминалось имя другого молодого поэта, друга Надсона, - Дмитрия Мережковского, и приводилось одно его стихотворение. Оно Зине не понравилось, но имя почему-то запомнилось…
Весной 1888 года Гиппиусы и Степановы снова едут в Боржом. Туда же приезжает Дмитрий Сергеевич Мережковский, путешествующий по Кавказу после окончания Петербургского университета. К тому времени он уже выпустил свою первую книгу стихов и был достаточно известным поэтом. Как оба считали, их встреча носила мистический характер и была предопределена свыше. Через год, 8 января 1889 года, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский обвенчались в тифлисской церкви Михаила Архангела. Ей было 19 лет, ему – 23.

По обоюдному желанию молодоженов, свадьба была очень скромной. Невеста была в темно-стальном костюме и маленькой шляпке на розовой подкладке, а жених в сюртуке и форменной «николаевской» шинели. Не было ни гостей, ни цветов, ни молебна, ни свадебного застолья. Вечером после венчания Мережковский ушел к себе в гостиницу, а Зина осталась у родителей. Утром мать разбудила ее криком: «Вставай! Ты еще спишь, а уж муж пришел!» Только тут Зина вспомнила, что вчера вышла замуж… Так родился семейный союз, которому суждено было сыграть важнейшую роль в истории русской культуры. Они прожили вместе более пятидесяти лет, не расставаясь ни на день
------------------------------------------

Быстро преодолев влияние С.Я. Надсона, заметное в ее ранних стихотворениях, Гиппиус в глазах участников литературной жизни обеих столиц на рубеже веков была олицетворением декаданса - «декадентской мадонной», как ее называла после публикации «Посвящения» (1895), содержащего вызывающую строку: «Люблю я себя, как Бога». Этот образ искусно строился и внедрялся в сознание современников самой Зинаиды Гиппиус, которая тщательно продумывала свое социальное и литературное поведение, сводившееся к смене нескольких ролей. На протяжении полутора десятилетий перед революцией 1905 Зинаида Гиппиус предстает пропагандисткой сексуального раскрепощения, гордо несущей «крест чувственности», как сказано в ее дневнике 1893; затем противницей «учащей Церкви», ибо «грех только один — самоумаление» (дневник 1901); инициатором «Религиозно-философских собраний» (1901-1904), на которых разрабатывается программа «неохристианства», соответствующая воззрениям Мережковского; поборнником революции духа, осуществляемой наперекор «стадной общественности».
Важным центром религиозно-философской и общественной жизни Петербурга становится занимаемый Мережковскими дом Мурузи, посещение которого было обязательным для молодых мыслителей и писателей, тяготеющих к символизму. Признавая авторитет Зинаиды Гиппиус и в своем большинстве считая, что именно ей принадлежит главная роль во всех начинаниях сообщества, сложившегося вокруг Мережковского, почти все они, однако, испытывают неприязнь к хозяйке этого салона с ее высокомерием, нетерпимостью и страстью экспериментировать над людьми. Особой главой в истории русского символизма стали отношения Зинаиды Гиппиус с А.А. Блоком, первая публикация которого состоялась при ее содействии в журнале «Новый путь», что не помешало вспоследствии резким конфликтам, вызванным различием их представлений о сущности художественного творчества и о назначении поэта.
«Собрание стихов. 1889-1903» (1904; в 1910 вышло второе «Собрание стихов. Книга 2. 1903-1909») стало крупным событием в жизни русской поэзии. Откликаясь на книгу, И. Анненский писал, что в творчестве Зинаиды Гиппиус — «вся пятнадцатилетняя история нашего лирического модернизма», отметив как основную тему ее стихов «мучительное качание маятника в сердце». Поклонник этой поэзии В.Я. Брюсов особо отмечал в ней «непобедимую правдивость», с какой Гиппиус фиксирует различные эмоциональные состояния и жизнь своей «плененной души».
Как критик, писавший под псевдонимом Антон Крайний, Зинаида Гиппиус этого времени остается последовательным проповедником эстетической программы символизма и философских идей, послуживших ее фундаментом. Постоянно публикуясь в журналах «Весы» и «Русское богатство» (лучшие статьи были ею отобраны для книги «Литературный дневник», 1908), Гиппиус в целом негативно оценивала состояние русской художественной культуры, связанное с кризисом религиозных основ жизни и крахом общественных идеалов, которыми жил 19 в. Призвание художника, которое не сумела осознать современная литература, для Зинаиды Гиппиус заключается в активном и прямом воздействии на жизнь, которой, согласно утопии, принимаемой на веру Мережковским, нужно «охристианиться», ибо не существует иного выхода из идейного и духовного тупика.
Эти концепции направлены против писателей, близких к руководимому М. Горьким издательству «Знание» и в целом против литературы, ориентирующейся на традиции классического реализма. Тот же вызов кругу представлений, основанных на вере в либерализм и устаревших толкованиях гуманизма, содержится в драматургии Зинаиды Гиппиус («Зеленое кольцо», 1916), ее рассказах, которые составили пять сборников, и романе «Чертова кукла» (1911), описывающем банкротство верований в прогресс и мирное совершенствование общества.
К октябрьской революции 1917 Гиппиус отнеслась с непримиримой вражебностью, памятником которой стали книга «Последние стихи. 1914-1918» (1918) и «Петербургские дневники», частично опубликованные в эмигрантской периодике 1920-х годов, затем изданные по-английски в 1975 и по-русски в 1982 (большая их часть была обнаружена в Публичной библиотеке С.-Петербурга в 1990). И в поэзии Зинаиды Гиппиус этого времени (книга «Стихи. Дневник 1911-1921», 1922), и в ее дневниковых записях, и в литературно-критических статьях на страницах газеты «Общее дело» преобладает эсхатологическая нота: Россия погибла безвозвратно, наступает царство Антихриста, на развалинах рухнувшей культуры бушует озверение. Хроникой телесного и духовного умирания старого мира становятся дневники, которые Зинаида Гиппиус понимала как литературный жанр, обладающий уникальной способностью запечатлеть «само течение жизни», фиксируя «исчезнувшие из памяти мелочи», по которым потомки и составят относительно достоверную картину трагического события.
Ненависть к революции заставила Зинаиду Гиппиус порвать с теми, кто ее принял, — с Блоком, Брюсовым, А. Белым. История этого разрыва и реконструкция идейных коллизий, которые привели к октябрьской катастрофе, сделавшей неизбежной конфронтацию былых союзников по литературе, составляет основной внутренний сюжет мемуарного цикла Гиппиус «Живые лица» (1925). Сама революция описывается (наперекор Блоку, увидевшему в ней взрыв стихий и очистительный ураган) как «тягучее удушье» однообразных дней, как «скука потрясающая», хотя чудовищность этих будней внушала одно желание: «Хорошо бы ослепнуть и оглохнуть». В корне всего происходящего «лежит Громадное Безумие». Тем важнее, согласно Гиппиус, сохранить позицию «здравого ума и твердой памяти».
Художественное творчество Зинаиды Гиппиус в годы эмиграции начинает затухать, она все больше проникается убеждением, что поэт не в состоянии работать вдали от России: в его душе воцаряется «тяжелый холод», она мертва, как «убитый ястреб». Эта метафора становится ключевой в последнем сборнике Гиппиус «Сияния» (1938), где преобладают мотивы одиночества и все увидено взглядом «идущего мимо» (заглавие важных для поздней Гиппиус стихов, напечатанных в 1924). Попытки примирения с миром перед лицом близкого прощания с ним сменяются декларациями непримиренности с насилием и злом. Бунин, подразумевая стилистику Гиппиус, не признающую открытой эмоциональности и часто построенную на использовании оксюморонов, называл ее поэзию «электрическими стихами», Ходасевич, рецензируя «Сияния», писал о «своеобразном внутреннем борении поэтической души с непоэтическим умом».
По инициативе Зинаиды Гиппиус было создано общество «Зеленая лампа» (1925-1940), которое должно было объединить разные литературные круги эмиграции, если они принимали тот взгляд на призвание русской культуры за пределами советской России, который вдохновительница этих воскресных собраний сформулировала в самом начале деятельности кружка: необходимо учиться истинной свободе мнений и слова, а это невозможно, если не отказаться от «заветов» старой либерально-гуманистической традиции. Сама «Зеленая лампа», однако, страдала идеологической нетерпимостью, что порождало многочисленные конфликты.
После смерти Мережковского в 1941 Гиппиус, подвергашаяся остракизму из-за двусмысленной позиции в отношении фашизма, посвятила свои последние годы работе над его биографией, оставшейся неоконченной (издана в 1951).
Умерла Зинаида Николаевна Гиппиус в Париже 9 сентября 1945.

ктябрьская революция ужаснула Мережковского и Гиппиус: оба восприняли её как воцарение «царства Антихриста», торжество «надмирного зла». В дневнике поэтесса писала: «На другой день <после переворота>, черный, темный, мы вышли с Д. С. на улицу. Как скользко, студено, черно…Подушка навалилась — на город? На Россию? Хуже…». В конце 1917 года Гиппиус всё ещё имела возможность печатать антибольшевистские стихи в сохранившихся газетах. Следующий, 1918 год, прошёл под знаком подавленности. В дневниках Гиппиус писала о голоде («Голодных бунтов нет — люди едва держатся на ногах, не взбунтуешь…» — 23 февраля), о зверствах ЧК («…В Киеве убили 1200 офицеров, у трупов отрубали ноги, унося сапоги. В Ростове убивали детей, кадетов, думая, что это и есть „кадеты“, объявленные вне закона». — 17 марта): "У России не было истории. И то, что сейчас происходит, - не история. Это забудется, как неизвестные зверства неоткрытых племен на необитаемом острове. Канет. Мы здесь живем сами по себе. Кто цел – случайно. На улицах вонь. Повсюду лежат неубранные лошади. Каждый день кого-то расстреливают, «по районным советам…»
З. Гиппиус. Дневники.

В октябре Гиппиус признавала: «Все в ком была душа, — и это без различия классов и положений, — ходят, как мертвецы. Мы не возмущаемся, не страдаем, не негодуем, не ожидаем… Встречаясь, мы смотрим друг на друга сонными глазами и мало говорим. Душа в той стадии голода (да и тело!), когда уже нет острого мученья, наступает период сонливости». Поэтическим документом времени, отразившем отношение Гиппиус к происходившему в 1917—1918 годах, стал сборник «Последние стихи. 1914—1918» (1918).

Зимой 1919 года Мережковские и Философов начали обсуждать варианты бегства. Получив мандат на чтение лекций красноармейцам по истории и мифологии Древнего Египта, Мережковский получил разрешение на выезд из города, и 24 декабря четверо (включая В. Злобина, секретаря Гиппиус) со скудным багажом, рукописями и записными книжками— отправились в Гомель (писатель при этом не выпускал из рук книгу с надписью: «Материалы для лекций в красноармейских частях»). Путь был нелёгким: четверым пришлось перенести четырехсуточный путь в вагоне, «полном красноармейцами, мешочниками и всяким сбродом», ночную высадку в Жлобине в 27-градусный мороз. После недолгого пребывания в Польше в 1920 году, разочаровавшись как в политике Ю. Пилсудского по отношению к большевикам, так и в роли Б. Савинкова, приехавшего в Варшаву, чтобы обсудить с Мережковскими новую линию в борьбе с коммунистической Россией, 20 октября 1920 года Мережковские, расставшись с Философовым, навсегда уехали во Францию.

В 1939 году Мережковский выступает по радио с приветственной речь Гитлеру. Эту акцию, в тайне от Зинаиды Гиппиус, организовал В. Злобин. В этой речи Мережковский сравнивал Гитлера с Жанной д'Арк, считал что он должен спасти мир от власти дьявола. Впоследствии, Мер

 http://ekonbez.ru/news/cat/17365

Кремль культивирует озверение россиян с целью самосохранения

18.04.2013, 12:39 Участники круглого стола «Культура ненависти. Принцип гарантированного взаимного уничтожения народа и стратегия номенклатуры», который прошел в Высшей школе экономики в Москве, пришли к шокирующему выводу – российская власть специально культивирует агрессию и озлобленность в обществе, опрометчиво рассчитывая на укрепление своей шатающейся вертикали.

«Мы видим, как в нашем обществе растет остервенение, причем растет по разным направлениям. Кто-то ненавидит кавказцев, кто-то ненавидит зажравшихся москвичей, кто-то - офисных хомяков, кто-то собак ненавидит. Болельщики «Спартака» ненавидят болельщиков «Зенита», а все вместе они ненавидят болельщиков «Анжи», и дело кончается иной раз поножовщиной», - говорит один из участников и организаторов дискуссии политолог Дмитрий Орешкин.

Принцип «разделяй и властвуй», как считают эксперты, не потерял своей актуальности. И образ врага, как направляющий вектор ненависти, по-прежнему востребован Путиным, его администрации и российской олигархии, которую они охраняют и обслуживают.

Вцепившаяся во власть верхушка все время заставляют жителей России (прежде всего с использованием подконтрольного медийного ресурса) бороться то с одним злом, то с другим. И настолько навязчиво, что, кажется, будто это такие отвлекающие маневры.

Уже неоднократно высказывалась мысль, что нынешняя власть просто тянет время, чтобы решить все свои вопросы, вопросы своего окружения, своих семей, а потом куда-то незаметно деться...

А пока ей удобно, чтобы в обществе сохранялась определенная стабильность, но с некоторой такой «вибрацией». Потому проблемы, которые по большому счету и проблемами-то не считаются, раздуваются вдруг до вселенских масштабов.

О них трубят по всем телевизионным каналам, народ кошмарят сутками, неделями, месяцами. При этом поводов для положительных эмоций дается очень мало.

Остались спортивные соревнования, да Сколково, время от времени. Хотя и Сколково уже обрастает грудой проблем и скандалов...

Гиппиус Зинаида Николаевна

Гиппиус Зинаида Николаевна (1869-1945), русская поэтесса, прозаик, литературный критик.
С 1920 в эмиграции. Родилась 8 (20) ноября 1869 в Белеве Тульской губ. в семье юриста, обрусевшего немца. По матери — внучка екатеринбургского полицмейстера. Не получила систематического образования, хотя с юности отличалась большой начитанностью. В 1889 вышла замуж за Д.С. Мережковского и переехала с ним из Тифлиса в Петербург, где годом раньше состоялся ее поэтический дебют. С мужем они прожили, по ее словам, «52 года, не разлучаясь… ни на один день».
Быстро преодолев влияние С.Я. Надсона, заметное в ее ранних стихотворениях, Гиппиус в глазах участников литературной жизни обеих столиц на рубеже веков была олицетворением декаданса - «декадентской мадонной», как ее называла после публикации «Посвящения» (1895), содержащего вызывающую строку: «Люблю я себя, как Бога». Этот образ искусно строился и внедрялся в сознание современников самой Зинаиды Гиппиус, которая тщательно продумывала свое социальное и литературное поведение, сводившееся к смене нескольких ролей. На протяжении полутора десятилетий перед революцией 1905 Зинаида Гиппиус предстает пропагандисткой сексуального раскрепощения, гордо несущей «крест чувственности», как сказано в ее дневнике 1893; затем противницей «учащей Церкви», ибо «грех только один — самоумаление» (дневник 1901); инициатором «Религиозно-философских собраний» (1901-1904), на которых разрабатывается программа «неохристианства», соответствующая воззрениям Мережковского; поборнником революции духа, осуществляемой наперекор «стадной общественности».
Важным центром религиозно-философской и общественной жизни Петербурга становится занимаемый Мережковскими дом Мурузи, посещение которого было обязательным для молодых мыслителей и писателей, тяготеющих к символизму. Признавая авторитет Зинаиды Гиппиус и в своем большинстве считая, что именно ей принадлежит главная роль во всех начинаниях сообщества, сложившегося вокруг Мережковского, почти все они, однако, испытывают неприязнь к хозяйке этого салона с ее высокомерием, нетерпимостью и страстью экспериментировать над людьми. Особой главой в истории русского символизма стали отношения Зинаиды Гиппиус с А.А. Блоком, первая публикация которого состоялась при ее содействии в журнале «Новый путь», что не помешало вспоследствии резким конфликтам, вызванным различием их представлений о сущности художественного творчества и о назначении поэта.
«Собрание стихов. 1889-1903» (1904; в 1910 вышло второе «Собрание стихов. Книга 2. 1903-1909») стало крупным событием в жизни русской поэзии. Откликаясь на книгу, И. Анненский писал, что в творчестве Зинаиды Гиппиус — «вся пятнадцатилетняя история нашего лирического модернизма», отметив как основную тему ее стихов «мучительное качание маятника в сердце». Поклонник этой поэзии В.Я. Брюсов особо отмечал в ней «непобедимую правдивость», с какой Гиппиус фиксирует различные эмоциональные состояния и жизнь своей «плененной души».
Как критик, писавший под псевдонимом Антон Крайний, Зинаида Гиппиус этого времени остается последовательным проповедником эстетической программы символизма и философских идей, послуживших ее фундаментом. Постоянно публикуясь в журналах «Весы» и «Русское богатство» (лучшие статьи были ею отобраны для книги «Литературный дневник», 1908), Гиппиус в целом негативно оценивала состояние русской художественной культуры, связанное с кризисом религиозных основ жизни и крахом общественных идеалов, которыми жил 19 в. Призвание художника, которое не сумела осознать современная литература, для Зинаиды Гиппиус заключается в активном и прямом воздействии на жизнь, которой, согласно утопии, принимаемой на веру Мережковским, нужно «охристианиться», ибо не существует иного выхода из идейного и духовного тупика.
Эти концепции направлены против писателей, близких к руководимому М. Горьким издательству «Знание» и в целом против литературы, ориентирующейся на традиции классического реализма. Тот же вызов кругу представлений, основанных на вере в либерализм и устаревших толкованиях гуманизма, содержится в драматургии Зинаиды Гиппиус («Зеленое кольцо», 1916), ее рассказах, которые составили пять сборников, и романе «Чертова кукла» (1911), описывающем банкротство верований в прогресс и мирное совершенствование общества.
К октябрьской революции 1917 Гиппиус отнеслась с непримиримой вражебностью, памятником которой стали книга «Последние стихи. 1914-1918» (1918) и «Петербургские дневники», частично опубликованные в эмигрантской периодике 1920-х годов, затем изданные по-английски в 1975 и по-русски в 1982 (большая их часть была обнаружена в Публичной библиотеке С.-Петербурга в 1990). И в поэзии Зинаиды Гиппиус этого времени (книга «Стихи. Дневник 1911-1921», 1922), и в ее дневниковых записях, и в литературно-критических статьях на страницах газеты «Общее дело» преобладает эсхатологическая нота: Россия погибла безвозвратно, наступает царство Антихриста, на развалинах рухнувшей культуры бушует озверение. Хроникой телесного и духовного умирания старого мира становятся дневники, которые Зинаида Гиппиус понимала как литературный жанр, обладающий уникальной способностью запечатлеть «само течение жизни», фиксируя «исчезнувшие из памяти мелочи», по которым потомки и составят относительно достоверную картину трагического события.
Ненависть к революции заставила Зинаиду Гиппиус порвать с теми, кто ее принял, — с Блоком, Брюсовым, А. Белым. История этого разрыва и реконструкция идейных коллизий, которые привели к октябрьской катастрофе, сделавшей неизбежной конфронтацию былых союзников по литературе, составляет основной внутренний сюжет мемуарного цикла Гиппиус «Живые лица» (1925). Сама революция описывается (наперекор Блоку, увидевшему в ней взрыв стихий и очистительный ураган) как «тягучее удушье» однообразных дней, как «скука потрясающая», хотя чудовищность этих будней внушала одно желание: «Хорошо бы ослепнуть и оглохнуть». В корне всего происходящего «лежит Громадное Безумие». Тем важнее, согласно Гиппиус, сохранить позицию «здравого ума и твердой памяти».
Художественное творчество Зинаиды Гиппиус в годы эмиграции начинает затухать, она все больше проникается убеждением, что поэт не в состоянии работать вдали от России: в его душе воцаряется «тяжелый холод», она мертва, как «убитый ястреб». Эта метафора становится ключевой в последнем сборнике Гиппиус «Сияния» (1938), где преобладают мотивы одиночества и все увидено взглядом «идущего мимо» (заглавие важных для поздней Гиппиус стихов, напечатанных в 1924). Попытки примирения с миром перед лицом близкого прощания с ним сменяются декларациями непримиренности с насилием и злом. Бунин, подразумевая стилистику Гиппиус, не признающую открытой эмоциональности и часто построенную на использовании оксюморонов, называл ее поэзию «электрическими стихами», Ходасевич, рецензируя «Сияния», писал о «своеобразном внутреннем борении поэтической души с непоэтическим умом».
По инициативе Зинаиды Гиппиус было создано общество «Зеленая лампа» (1925-1940), которое должно было объединить разные литературные круги эмиграции, если они принимали тот взгляд на призвание русской культуры за пределами советской России, который вдохновительница этих воскресных собраний сформулировала в самом начале деятельности кружка: необходимо учиться истинной свободе мнений и слова, а это невозможно, если не отказаться от «заветов» старой либерально-гуманистической традиции. Сама «Зеленая лампа», однако, страдала идеологической нетерпимостью, что порождало многочисленные конфликты.
После смерти Мережковского в 1941 Гиппиус, подвергашаяся остракизму из-за двусмысленной позиции в отношении фашизма, посвятила свои последние годы работе над его биографией, оставшейся неоконченной (издана в 1951).
Умерла Зинаида Николаевна Гиппиус в Париже 9 сентября 1945.