6.25.2012

მუშათა და გლეხთა გრაფ ა.ნ.ტოლსტოიზე და საბჭოთა ცხოვრების ზოგ სხვა რამეზეც:

Мать Мария и Николай Бердяев. 1930 год
დედა მარია და ნიკოლაი
ბერდიაევი,1930
ა.ნ შუსტოვი, გაიანას  წერილი თავაზიანად მოგვაწოდა ლიტერატურათმცოდნე დ.მ.კაუჩიშვილმა//იტალია//. მოგვყავს ნაწყვეტი გამოკვლევისა რომელიც დაიბეჭდა ჟუნალში «Русская Литература», 2000, ამსტერდამი.

მომავალი დედა მარია // ე.ი. კუზმინა-კარავაევა// იცნობდა რუსული ინტელიგენციის მრავალ წარმომადგენელს,მათ შორის რა თქმა ალეკსეი ტოლსტოისაც.

იყო პერიოდები როდესაც ისინი ხშირად ხვდებოდნენ ერთმანეთს და მეგობრობდნენ,მაგრამ მთლიანობაში მათი ურთიერთობები თანაბარი იყო და არაა საჭირო მათი იდეალიზაცია. ისინი ერთმანეთისგან ძალიან განსხვავდებოდნენ,მაგრამ ორი მწერლის კონტაქტებმა მაინც დატოვა შესამჩნევი კვალი ყოველი მათგანის შემოქმედებაზე.

1911 წლის გაზაფხულზე პარიზიდან პეტერბურგში თავის სამოქალაქო ცოლთან ს.ი.დიმშიცთან და ახალშობილ ქალიშვილ მარიანასთან ერთად ჩავიდა და მაშინვე ჩაეფლო დედაქალაქის "ბოჰემის" ცხოვრებაში ალეკსეი ტოლსტოიმ როგორც ჩანს სწორედ ამ წლის ბოლოს გაიცნო ელიზავეტა კუზმინა-კარავაევა ტოლსტოი. ელიზავეტა იურიევნა მაშინ დამწყები პოეტი იყო და გრაფი //?// ტოლსტოი კი ცნობილი მწერალი-რამოდენიმე წიგნის ავტორი. ერთმანეთს ხვდებოდნენ ჟურნალი "აპოლონის" რედაქციაში და ნიკოლაი გუმილიოვის პოეტურ გაერთიანებაში "პოეტების ცეხი". ტოლსტოი მალე ჩამოშორდა ამ გაერთიანებას,კუზმინა-კარავაევა კი გახდა მისი აქტიური მონაწილე და 1912 წლის მარტში მან "ცეხოვისტებთან" გამოსცა თავისი ლექსების პირველი კრებული "სკვითური ნამტვრევები". ამ მოკრძალებულ წიგნაკს შეხვდა მრავალი კეთილგანწყობილი გამოხმაურება. ამ პუბლიკაციის წყალობით პოეტი ცნობილი გახდა და მან დაიმკვიდრა ადგილი ვერცხლის საუკუნის ლიტერატურულ სამყაროში.

ელიზავეტა იურიევნას ქალიშვილი გაიანას ბავშვობა დაემთხვა სამოქალაქო ომს რომელიც მან გადაიტანა ყუბანზე დედასთან და ბებიასთან ერთად. თავდაპირველი განათლება გაიანამ სახლში მიიღო. ბებიამის ს.ბ.პილენკოს ჰქონდა მაღალი თავადაზნაურული კულტურა,გაიანას დედა იყო პოეტი,მხატვარი,ფილოსოფოსი //მომავალი დედა მარია//.გოგონას მამინაცვალი დმიტრი სკობცოვი ადრე მასწავლებელი იყო. განათლების მიღება მან უკვე პარიზში დაასრულა.

დედა ახლოს იყო ქალიშვილთან. დედა მარია ხშირად აჩვენებდა გაიანას "რუსულ საფრანგეთს",ატარებდა მას რუსული სტუდენტური ქრისტიანული კავშირის ყრილობებზეც.

როდესაც დედა მარიამ დააარსა თავისი სახლი ღარიბებისთვის//აქტიური ქრისტიანობის პოზიციის მქონე დედა მარია აწყობდა ღამის თავშესაფრებს ღატაკი და სულიერად ავადმყოფი რუსი ემიგრანტებისთვის,,ეხმარებოდა მათ ვინც აღმოჩნდა ემიგრანტული ცხოვრების ფსკერზე,გ.მ.//. გაიანა მას ბევრს ეხმარებოდა მეურნეობაში,მეტიც,იყო პარიზში ლურმელის ქ.77 ნომერში არსებული საერთო საცხოვრებლის სამზარეულოს და სასადილოს გამგე. იმ დროს გაიანა ახლოს იყო მემარცხენე შეხედულებების მქონე თავის თანატოლებთან. ყველაფერი ლაპარაკობს იმაზე რომ მათ არაფერი იცოდნენ საბჭოთა კავშირში რეალური ცხოვრების შესახებ. საბჭოთა კავშირზე სხვა შეხედულებებს კი ისინი ახალგაზრდული მაქსიმალიზმით უარყოფდნენ.
.
1935 წლის ივნისში პარიზში ჩატარდა მწერალთა პირველი ყრილობა კულტურის დასაცავად. საბჭოთა მწერლების ჯგუფთან ერთად ჩამოვიდა ალეკსეი ტოლსტოიც.

23 ივნისს თანამოაზრეთა მქუხარე ტაშისცემის თანხლებით მან ტრიბუნიდან განაცხადა რომ საბჭოთა კავშირში გაჩნდა ახალი ჰუმანიზმი! 22 ივლისს ლენინგრადში დაბრუნებისთანავე ტოლსტოიმ საკუთარი თავის რეაბილიტაციისთვის დაბეჭდა რამოდენიმე ინტერვიუ და ნარკვევი მივლინებაზე რომლებშიც შავად გათათახა დასავლური და რუსული რმიგრაციის ცხოვრება.

ტოლსტოი და ზოგი სხვა მწერალი და არა მარტო მწერალი ცდილობდნენ საბჭოთა სინამდვილის შელამაზებას.

ტოლსტოის ნიჭს საბჭოთა ხელისუფლება მოხერხებულად იყენებდა საბჭოთა კავშირში მწერლების,კულტურის მოღვაწეთა,ფილოსოფოსთა ჩასატყუებლად. ასეთ მსხვერპლებად იქცნენ მ.გორკი და ა.კუპრინი.

ყრილობის დღეებში ტოლსტოი შეხვდა დედა მარიას. თავისი შიშის აშკარად ჩვენება მწერალს არ შეეძლო,მაგრამ ნკვდს გამუდმებული ზედამხდველობის ქვეშ მყოფი ადამიანი ძალიან ფრთხილობდა.

მოგვიანებით,1937 წელს ლონდონში მოგზაურობისას ტოლსტოი აღიარებდა რომ "ნკვდ მას ფეხდაფეხ დასდევს". ამ კონტექსტში მისი სეხვედრები დედა მარიასთან საკმაოდ სახიფათო იყო.

საბჭოთა კავშირში დაბრუნებისას ტოლსტოიმ "ხელს გააყოლა" გაიანაც. ისინი მოდიოდნენ ცალკე დელეგაციის სხვა წევრებისგან,ლონდონით. გზიდან ტოლსტოი წერდა თავის ცოლ ნ.კრანდიევსკაიას:" პარიზიდან მე გამოვიყვანე ლიზა კუზმინა-კარავაევას ქალიშვილი გაიანა. ის ცხოვრობდა არაადამიანურ პირობებში და ამასთან არ ქონდა მუშაობის უფლება. გოგონა ჭკვიანია,კომუნისტია,მან უნდა ისწავლოს უმაღლესში. მე ვფიქრობ რომ ის შემოდგომამდე იცხოვრებს დეტსკოე სელოში,შემოდგომაზე კი მარიანა დიმშიცის ყოფილ ოთახში. ლიზას//ის მონაზონია// და გაიანას შესახებ დაწვრილებით მოგიყვები".

უცნაურ შთაბეჭდილებას სტოვებს ეს წერილი,თითქოს ის დაიწერა არა მარტო ცოლისთვის არამედ ჩეკისტების წასაკითხადაც,ტოლსტოი ალბათ ფიქრობდა შესაძლებელ პერლუსტრაციაზე.

22 ივლისს ლენინგრადში დაბრუნებისთანავე ტოლსტოიმ საკუთარი თავის რეაბილიტაციისთვის დაბეჭდა რამოდენიმე ინტერვიუ და ნარკვევი მივლინებაზე რომლებშიც შავად გათათახა დასავლური და რუსული რმიგრაციის ცხოვრება.

ტოლსტოი ამახინჯებდა, აზვიადებდა ფაქტებს იმიტომ რომ არავის შეეძლო პასუხის გაცემა და ეხლა მკითხველს ტოლსტოის მაგივრად სცხვენია.

გაიანას წასვლამ ნეგატიური რეაქცია გამოიწვია ემიგრაციაში. დაიძაბა ურთიერთობები დედა მარიასა და მის ირგვლივ მყოფებს შორის. ...

მაგრამ ეს არ იყო ყველაფერი,1936 წლის ბოლოს გაიანა გარდაიცვალა მოსკოვში!...

არა და როგორ აეწყო გაიანას ბედი საბჭოთა კავშირში?...

მუშათა და გლეხთა გრაფად წოდებული ა.ტოლსტოი ცხოვრობდა დეტსკოე სელოში//ცარსკოე სელო// მდგარ უზარმაზარ სახლში. მწერლის დიდი ოჯახის გარდა მასში მუდამ ვიღაც სტუმრობდა ან ღამეს ათევდა. სახლში იყო ბევრი მსახური და ლაქიაც კი//ეს საბჭოთა კავშირში ხდებოდა,გ.მ.//. ტოლსტოის გერი ფფ.ფ. ვოლკენშტეინის თანახმად გაიანა მალე მიიყვანეს სამუშაოდ პუტილოვის ქარხანაში რათა ტოლსტოის თქმით მიეღო "მუშური წრთობა" და შემდეგ ჩაებარებინა უმაღლეს სასწავლებელში. გაიანა დგებოდა დილის 5 საათზე,ბრუნდებოდა სახლში გადაქანცული. ხშირად საღამოობით დიდხანს იჯდა ხოლმე ტერასის საფეხურებზე. ქარხანაშიც და სახლშიც მისთვის არავის ეცალა. არადა პარიზში გაიანა გამოირჩეოდა სიცოცხლით.

გაიანას დათრგუნულობა აიხსნება იმით რომ საფრანგეთიდან დაბრუნების შემდეგ აღმოჩნდა სრულებით უცხო ატმოსფეროში.

ტოლსტოის სახლში ცხოვრების ჩვეულებრივი ნაწილი იყო მასხარაობა და ნიკიტა ტოლსტოის თქმით ძალიან ადვილი იყო გაიანას გაბრიყვება.

ერთხელ დეტსკოე სელოში ჩამოსვლიდან მალე გაიანა გაიძახეს ქუჩაში.უცნობმა ადამიანმა მას "საიდუმლოდ" უთხრა რომ ადგილობივ იატაკქვეშა ტროცკისტებს სურთ კავშირის დამყარება თავის თანამოაზრეებთან დასავლეთში და ჰკითხა შეუძლია თუ არა მას დახმარების გაწევა.

სახლში დაბრუნებულმა გაიანამ ყველაფერი მოუყვა ტოლსტოის,რომელმაც ურჩია მიემართა იქვე,მათ სახლში მცხოვრები ნკვდს თანამშრომლისთვის. მაშინ საქმე ამით დამთავრდა. როგორც ჩანს ეს იყო თვითონ ნკვდს მიერ მოწყობილი შემოწმება ან პროვოკაცია//შეტყობინებულია ა.ტოლსტოის მიერ,1986 წლის საუბრის ჩანაწერი,ა.შუსტოვის არქივი//.

Дом А. Н. Толстого на Пролетарской улице (бывшей  и нынешней Церковной). Фото конца 1930-х гг.
ა.ნ. ტოლსტოის სახლი.
     ჩანართი:

2007 წელს გავრცელდა ცნობა  რომ სანკტ-პეტერბურგთან შეიძლება დაანგრიონ ისტორიული ძეგლი,სწორედ ეს სახლი სადაც ცხოვრობდა და შრომობდა მწერალი ალეკსეი ტოლსტოი. პეტერბურგის მთავრობის კულტურული მემკვიდრეობის დაცვის საბჭომ გადაწყვიტა ამ შენობისთვის კულტურულ-ისტორიული ობიექტის სტატუსის წართმევა. . ტოლსტოის სახლის ადგილზე იგეგმება თანამედროვე შენობის აგება.

ეს ხის სახლი ააგეს მე-19 საუკუნეში. ესაა მე-19 საუკუნის პირველი ნახევრის ისტორიისა და კულტურის გამოჩენილი ძეგლი. 1930-1938 წლებში იქ ცხოვრობდა ალეკსეი ნიკოლაევიჩ ტოლსტოი ოჯახით. სწორედ აქ იქმნებოდა მისი საუკეთესო ნაწარმოებები. 


ტოლსტოი ცხოვრობდა გახსნილად და ეს ალბათ იყო 1930-ანი წლების ყველაზე თვალსაჩინო ლიტერატურული სალონი. იქ მუდამ იყვნენ მწერლები და მხატვრები,კერძოდ პეტროვ-ვოდკინი,შოსტაკოვიჩი და შაპორინი. ტოლსტოისთან სიამოვნებით დადიოდნენ მეცნიერები,ფიზიკოსები,კერძოდ ახალგაზრდა ლანდაუ //და ყველას უთვალთვალებდა და უყურადებდა მანდვე მცხოვრები ნკვდს თანამშრომელი, იფ,გ.მ.//. მოკლედ ეს იყო გამოჩენილი ისტორიულ-კულტურული ადგილი.  1938 წელს ტოლსტოების ოჯახის მოსკოვში გადასვლის შემდეგ ეს სახლი აღმოჩნდა მწერალთა კავშირის ლენინგრადის განყოფილების ხელში. ეს იყო შემოქმედიბითი სახლი. იქ ცხოვრობდნენ და ქმნიდნენ ილია ერენბურგი//კიდევ ერთი შპიკი,გ.მ.//, იური ტინიანოვი და მიხაილ ზოშჩენკო...გადაუჭარბებელი იქნება იმის თქმა რომ ეს სახლი იყო 1930-ანი წლების ლენინგრადის მთავარი ლიტერატურული მისამართი.
 --------------------
    
ლენინგრადში გაიანა ცდილობდა ნათესავების მონახვას. მის ახლობელს,ცნობილ მათემატიკოს ბ.ნ.დელონეს,შეეშინდა კომპრომეტაციისა და მან უარი თქვა გაიანაზე.

იყო 1935 წელი,გაიანა არ ნებდებოდა და დარწმუნებული იყო რომ ნახა ცხოვრებაში თავისი ადგილი როგორც სოციალიზმის აქტიურმა მშენებელმა. 1935 წელს ჩეხოსლოვაკიიდან დაბრუნებისთანავე ტოლსტოი გაეყარა ნ.კრანდიევსკაიას და დაქორწინდა ლ.ბარშევაზე. კრანდიევსკაია უმცროსი შვილი დმიტრით გადავიდა მოსკოვში და გაიანა სახლში მარტო დარჩა. როდესაც კისლოვოდსკში ორთვიანი დასვენების შემდეგ ახალდაქორწინებულები დაბრუნდნენ დეტსკოე სელოში გაიანა იქ უკვე აღარ იყო. ის გადავიდა მოსკოვში.

ტოლსტოებიც მალე გადავიდნენ მოსკოვში,მაგრამ გაიანას უკვე აღარ შეხვედრიან. ლ. ტოლსტაია-ბარშევას  თქმით მათ დიდხანს არაფერი სცოდნიათ გაიანას შესახებ  და მერე გაიგეს რომ გაიანა გარდაიცვალა ტიფისგან...


გაიანა კი მოსკოვში მუშაობდა საპროექტო კანტორაში და დაქორწინდა გ.მელიზე,რომელიც ჯერ კიდევ პარიზში გაიცნო. ის პარიზში იყო როგორც საბჭოთა სტუდენტი. გაიანა პარიზში ნათესავებს წერდა ოპტიმისტურ წერილებს და 1936 წლის აპრილში დედას აღდგომა მიულოცა,


გაიანა მოულოდნელად გარდაიცვალა 1936 წლის 30 აგვისტოს. მოსკოვში გავრცელებული ხმების თანახმად ის გარდაიცვალა ტიფისგან.


მაგრამ ეჭვი გამოთქვა ახმატოვამ,ტიფისგან ხომ ასე სწრაფად არ კვდებიან.მით უმეტეს რომ მაშინ მოსკოვში ტიფი არ ყოფილა.


თუ გავიხსენებთ იმ წლებს მივხვდებით რომ არც მკვლელობაა გამორიცხული. თავის საკუთარ სამწუხარო გამოცდილებაზე დაყრდნობით ახმატოვა თვლიდა რომ გაიანა მოკლა ნკვდმ. ახმატოვას შვილი არაერთხელ დაუპატიმრებიათ და მან დიდი ხანი გაატარა პატიმრობაში. თუ გავიხსენებთ ცვეტაევას ქალიშვილის ბედს მაშინ გაიანა და მისი სიკვდილი ლოღიკურია რეპრესირებულ შვილთა გრძელ სამწუხარო სიაში...


ა,ტოლსტოის გერს ფ.ფ. ვოლკენშტეინს სიცოცხლის ბოლომდე აწუხებდა ფიქრი გაიანას ბედზე. უპასუხისმგებლო საქციელი მამინაცვლისა რომელმაც გაურკვეველია თუ რისთვის ჩამოიყვანა გაიანა საზღვარგარეთიდან და შემდეგ პირადი საქმეებით გართულმა მიაგდო. გაიანას ბედი მძიმე ქვად აწევს ჩემს გულსაცო, ამ მბავშია მთელი ა. ტოლსტოიო//ფ.ფ.ვოლკენშტეინის 1980 წლის 17 სექტემბრის წერილიდან,ა.შუსტოვის არქივი//...
     
მეორე ჩანართი- ალეკსეი ვარლამოვი,წითელი მასხარა,ბიოგრაფიული მოთხრობა ალეკსეი ტოლსტოიზე:


თავი პირველი-დაბადების მოწმობა:


მწერალ ალექსეი ნიკოლაევიჩ ტოლსტოის საბჭოთა კავშირში ზოგჯერ დამცინავად და ზოგჯერ პატივისცემით უძახოდნენ მუშათა და გლეხთა გრაფს.
1936 წელს საბჭოთა მერვე საგანგებო ყრილობაზე გამოსვლისას მოლოტოვი ამბობდა:"  ამხანაგებო! ჩემს წინ აქ გამოდიოდა ყველასთვის ცნობილი მწერალი ალეკსეი ნიკოლაევიჩ ტოლსტოი. ვინ არ იცის რომ ისაა ყოფილი გრაფი ტოლსტოი?  ეხლა ის ამხანაგი ტოლსტოია. ამაში დამნაშავეა ისტორია. მაგრამ ცვლილება ხომ უკეთესობისკენ მოხდა. ამაში გვეთანხმება თვითონ
 ა.ნ.ტოლსტოიც".

ყვებოდნენ  ანეგდოტს იმაზე რომ რომ დეტსკოე სელოში ტოლსტოის კაბინეტის კარზე ერთხელ მიუკაკუნა ლაქიამ: "თქვენო ბრწყინვალებავ,მოვიდა პარტიულ კრებაზე წასვლის დრო".


ამ ანეგდოტში ორი რამე არაა სწორი. ა. ტოლსტოი არასოდეს ყოფილა პარტიის წევრი,მაგრამ ხალხმა მტკიცედ დაიჯერა მისი პარტიულობა.ბ. ემიგრაციაში და არა მარტო ემიგრაციაში ბევრს ეპარებოდა ეჭვი ტოლსტოის გრაფობაში. და ბევრი არ უყურებდა სერიოზულად მის არისტოკრატიულ წოდებას.

ტოლსტოის გრაფობაში ეჭვი ეპარებოდა ბუნინსაც: " და განა მართლაც იყო ის გრაფი ტოლსტოი? ბოლშევიკები ეშმაკები არიან. ისინი ორაზროვნად წერენ მის საგვარეულოზე,მაგალითად ასე: "ა.ნ.ტოლსტოი დაიბადა 1883 წელს ყოფილ სამარის გუბერნიაში და ბავშვობა გაატარა დედამისის მეორე ქმრის,განათლებული მატერიალისტი ალეკსეი ბოსტრომის მცირე მამულში...მაგრამ არ წერია თუ სად დაიბადა,გრაფი ნიკოლაი ტოლსტოის მამულში თუ ბოსტრომის კარ-მიდამოში.და არასოდეს არ ლაპარაკობენ ამ ნიკოლაი ტოლსტოიზე  რომელზეც აბსოლუტურად არაფერია ცნობილი".

მოგვიანებით ისევ ბუნინმა დაწერა რომ ალდანოვის თქმით მას თვითონ ა.ტოლსტოისგან სმენია რომ ის 16 წლამდე ატარებდა გვარს ბოსტრომი და შემდეგ წავიდა გრაფ ნიკოლაი ტოლსტოისთან რომელსაც სთხოვა მისი ტოლსტოიდ დაკანონება.


რომან გული და ნინა ბერბეროვა უფრო კატეგორიულად ამტკიცებდნენ რომ ალ.ტოლსტოი ყალბი ტოლსტოია,რომ მისი ნამდვილი გვარი ბოსტრომია და დიდი გვარიც და წოდებაც მან მიითვისა.

" გრაფ ნიკოლაი ტოლსტოის ჰყავდა ორი ვაჟიშვილი,ალეკსანდრი და მსტისლავი,წერდა რომან გული. მათ იჯახში გუვერნიორად იყო ვინმე ბოსტრემი რომელსაც დაუახლოვდა და რომლისგანაც დაფეხმძიმდა გრაფის ცოლი. ტოლსტოი იყო კეთილშობილი კაცი//ან შეიძლება არ სურდა გახმაურება,სკანდალი// და დამალა თავისი ცოლის ცოდვა. ბავშვი ფორმალურად დაიბადა როგორც მისი შვილი-ტოლსტოი. მაგრამ ალეკსეი ნიკოლაევიჩ ტოლსტოის გაჩენის შემდეგ მისმა "იურიდიულმა" მამამ და მისმა ვაჟებმა გაწყვიტეს ყველანაირი ურთიერთობა იმ ქალთან. ისინი ალეკსეის არც გრაფად თვლიდნენ და არც ტოლსტოიდ. ასე გაიზარდა ალეკსეი ტოლსტოი დედასთან სამარის გუბერნიაში. მაგრამ როდესაც გრაფი ნიკოლაი ტოლსტოი გარდაიცვალა უკვე დიდი ალიოშკა როგორც " შვილი " მივიდა მემკვიდრეობის თავისი წილის მისაღებად და მიიღო.  მსტისლავ ტოლსტოის მე შევხვდი სამხრეთ საფრანგეთში...სადაც ის ცხოვრობდა ქალაქ მონტობანთან ახლოს".
 
Добавьте подпись
Опубликовано 25.06.2007 16:55
В Пушкино под Санкт-Петербургом под угрозой сноса находится исторический памятник — дом, в котором жил и работал писатель Алексей Толстой. Лишить здание статуса культурно-исторического объекта решил Совет по сохранению культурного наследия при правительстве Петербурга. На месте дома Толстого планируется построить современное здание.

Этот деревянный дом был построен в конце XIX века в Царском Селе, на Церковной улице, рядом с Екатерининским парком. Это выдающийся памятник истории и культуры первой половины ХХ века, — говорит директор фонда «Спасение Петербурга» Александр Марголис: «В 1930 году там поселилась семья Алексея Николаевича Толстого, и он жил там в течение восьми лет. Именно в этом месте создавались лучшие произведения Алексея Николаевича. Как известно, Толстой жил открытым домом, и это был, может быть, самый яркий литературный салон 30-х годов. Там постоянно бывали и писатели, и художники, Петров-Водкин в частности, и Шостакович, и Шапорин, даже ученые, физики очень любили навещать Толстого, в частности, молодой Ландау. Короче говоря, это выдающееся историко-культурное место. И даже после 1938 года, когда семья Толстых переехала в Москву, дом оказался в руках ленинградского отделения Союза писателей, это был дом творчества, и там жили и вторили и Илья Эренбург, И Юрий Тынянов, и Михаил Зощенко… Не будет преувеличением сказать, что это просто главный литературный адрес Петербурга 30-х годов прошлого столетия».




Красный шут. Биографическое повествование об Алексее Толстом   (скачать) - Алексей Николаевич Варламов

Алексей Варламов Красный шут Биографическое повествование об Алексее Толстом


Глава первая Свидетельство о рождении

Писателя Алексея Николаевича Толстого называли в Советском Союзе «рабоче-крестьянским графом». Иногда насмешливо, иногда уважительно. Молотов, выступая в 1936 году на VIII Чрезвычайном съезде Советов, говорил: «Товарищи! Передо мной выступал здесь всем известный писатель Алексей Николаевич Толстой. Кто не знает, что это бывший граф Толстой! А теперь? Теперь он товарищ Толстой, один из лучших и самых популярных писателей земли советской — товарищ А.Н. Толстой. В этом виновата история. Но перемена-то произошла в лучшую сторону. С этим согласны мы вместе с самим А.Н. Толстым».
Рассказывали анекдот о том, как в Детском селе в кабинет к Толстому стучится лакей: «Ваше сиятельство, пора на партсобрание». Анекдот этот примечателен двумя неувязками. Во-первых, Толстой никогда не был членом партии, но народная молва прочно его с ней повязала, во-вторых, что касается «вашего сиятельства», то в эмиграции, да и не только в ней, были люди, в графстве Алексея Николаевича сильно сомневавшиеся, либо просто не принимавшие его аристократический титул всерьез.
Мария Белкина, автор книги «Скрещение судеб», писала о своей встрече с другим советским графом, А.А. Игнатьевым, в конце тридцатых годов:
«По дороге на вокзал я встретила Алексея Алексеевича Игнатьева, и он, узнав, куда и зачем я еду, зарокотал, грассируя:
— Алешка, хам, он вас не примет, я его знаю! И какой он граф? Он совсем и не граф… — сказал Алексей Алексеевич, так гордившийся своей родословной и с таким недоверием относившийся к родословной других. — Я позвоню ему, езжайте, я прикажу ему вас принять!»
«Прикажу» — так не может обращаться один граф к другому, так только с лакеями, с «людьми» говорят.
Сомневался в графстве Толстого и Бунин:
«Был ли он действительно графом Толстым? Большевики народ хитрый, они дают сведения о его родословной двусмысленно, неопределенно — например, так:
“А.Н. Толстой родился в 1883 году в бывшей Самарской губернии и детство провел в небольшом имении второго мужа его матери, Алексея Бострома, который был образованным человеком и материалистом…”
Тут без хитрости сказано только одно: “родился в 1883 году, в бывшей Самарской губернии…” Но где именно? В имении графа Николая Толстого или Бострома? Об этом ни слова, говорится только о том, где прошло его детство. Кроме того, полным молчанием обходится всегда граф Николай Толстой, так, точно он и не существовал на свете: полная неизвестность, что за человек он был, где жил, чем занимался, виделся ли когда-нибудь хоть раз в жизни с тем, кто весь свой век носил его имя, а от титула отрекся только тогда, когда возвратился из эмиграции в Россию?»
В дневнике своем, уже много позднее после публикации «Третьего Толстого» (и что примечательно, это предпоследняя запись в бунинском дневнике), Бунин высказался по этому поводу и того определеннее: «Вчера Алданов рассказал, что сам Алешка Толстой говорил ему, что он, Толстой, до 16 лет носил фамилию Бострэм, а потом поехал к своему мнимому отцу графу Ник. Толстому и упросил узаконить его — графом Толстым».
Итак, отец, по Алданову, получается мнимый, а с ним и мнимая фамилия, и мнимое графство. Так же категоричны были Роман Гуль и Нина Берберова, прямо утверждавшие, что Толстой — самозванец и на самом деле никакой он не Толстой, но Бостром, а знатную фамилию и титул себе присвоил.
«У графа Николая Толстого были два сына — Александр и Мстислав, — писал Роман Гуль. — В их семье гувернером был некто Бострем, с ним сошлась жена графа и забеременела. Толстой был человек благородный (а может быть, не хотел огласки, скандала) и покрыл любовный грех жены: ребенок родился формально как его сын — Толстой. Но после рождения Алексея Николаевича Толстого его “юридический” отец граф Н.Толстой порвал с женой все отношения. Порвали с ней отношения и сыновья — Александр и Мстислав. Оба они не считали Алексея ни графом, ни Толстым. Так ребенок Алексей Толстой и вырос у матери, в Самарской губернии. Но когда граф Николай Толстой скончался, уже взрослый Алешка как “сын” приехал получить свою часть наследства. И получил. С Мстиславом Толстым я встречался на юге Франции у своих знакомых Каминка, они были соседями по фермам недалеко от города Монтобана.




В Пушкино под Санкт-Петербургом под угрозой сноса находится исторический памятник — дом, в котором жил и работал писатель Алексей Толстой. Лишить здание статуса культурно-исторического объекта решил Совет по сохранению культурного наследия при правительстве Петербурга. На месте дома Толстого планируется построить современное здание.

Этот деревянный дом был построен в конце XIX века в Царском Селе, на Церковной улице, рядом с Екатерининским парком. Это выдающийся памятник истории и культуры первой половины ХХ века, — говорит директор фонда «Спасение Петербурга» Александр Марголис: «В 1930 году там поселилась семья Алексея Николаевича Толстого, и он жил там в течение восьми лет. Именно в этом месте создавались лучшие произведения Алексея Николаевича. Как известно, Толстой жил открытым домом, и это был, может быть, самый яркий литературный салон 30-х годов. Там постоянно бывали и писатели, и художники, Петров-Водкин в частности, и Шостакович, и Шапорин, даже ученые, физики очень любили навещать Толстого, в частности, молодой Ландау. Короче говоря, это выдающееся историко-культурное место. И даже после 1938 года, когда семья Толстых переехала в Москву, дом оказался в руках ленинградского отделения Союза писателей, это был дом творчества, и там жили и вторили и Илья Эренбург, И Юрий Тынянов, и Михаил Зощенко… Не будет преувеличением сказать, что это просто главный литературный адрес Петербурга 30-х годов прошлого столетия».


 В доме Толстого всевозможные розыгрыши были частью их быта — «Её можно было легко ловить на любой крючок» /Никита Толстой/.Как-то вскоре после приезда в Детское Село Гаяну вечером вызвали на улицу. Неизвестный человек сказал ей «по секрету», что местные подпольные троцкисты хотят установить связь со своими единомышленниками на Западе — «не могла бы она поспособствовать им в этом. Гаяна, вернувшись домой, рассказала обо всём Толстому, который посоветовал ей обратился к сотруднику НКВД, жившему… в их же доме!!! Гаяна сходила к нему. Этим пока дело и кончилось, видимо это была проверка или провокация, организованная самой же службой НКВД. /сообщено Н. А. Толстым — запись беседы 1986 г. — архив А. Шустова/
В Ленинграде Гаяна попыталась разыскивать родных. Известный математик Б. Н. Делоне сразу же отрёкся от племянницы, видимо опасаясь, что она его скомпрометирует, шёл 1935 г. Но Гаяна не унывала, она была уверена, что нашла своё место в жизни как активный строитель социализма! В конце октября 1935 г. сразу по возвращении из Чехословакии, Толстой оформил развод с Н. Крандиевской и женился на Л. Баршевой. Крандиевская с младшим сыном Дмитрием уехала из Детского Села, и Гаяна осталась в доме одна. Когда в декабре 1935 г., после двухмесячного отдыха в Кисловодске новобрачные Толстые вернулись в Детское Село — Гаяны там уже не было. Она уехала в Москву. Кстати и Толстые вскоре перебрались в столицу, но с Гаяной они больше не встречались: «Долгое время нам о ней ничего не было известно, а ещё много времени спустя мы узнали, что она умерла от тифа. Как звали её мужа и чем они занимались в Москве, я не знаю..» со слов Л. Толстой /Баршевой/.
А Гаяна в Москве поступила на службу в проектную контору и вышла замуж за Г. Мелия, с которым была знакома ещё по Парижу. Он находился там в качестве советского студента. Гаяна писала в Париж своим родным письма, полные оптимизма, а в апреле 1936 года поздравила по телефону мать с Пасхой.
Гаяна скончалась скоропостижно 30 августа 1936 г. Согласно укоренившейся версии, основанной, видимо, на слухах из Москвы, причиной смерти Гаяны считается тиф. Сомнение по этому поводу позже высказала Ахматова: ведь от тифа так быстро не умирают — тем более никаких вспышек этого заболевания в Москве тогда не было /добавление А. Шустов/ Если вспомнить какие это были годы… то не исключался и акт насильственной смерти. Очевидно, в гибели Гаяны, Анна Андреевна Ахматова серьёзно подозревала НКВД, основываясь на собственном печальном опыте. Сын Ахматовой неоднократно был арестован, тянул большие сроки. А если вспомнить судьбу дочери Марины Цветаевой, то Гаяна и её смерть были логичны в длинном, скорбном списке репрессированных детей.
Однако, пойдём дальше и мы увидим, что эта версия не совсем увязывается не только с последними письмами Гаяны, но и с письмом её мужа в Париж. Он сообщал /М. Марии/, что сам похоронил жену и поставил крест на могиле. В документальном романе Н. Н. Берберовой «Железная женщина» высказывается более правдоподобная версия гибели: Гаяна умерла от неудачного аборта! Скорее всего «подпольного», поскольку с 27 июня 1936 года аборты в СССР были запрещены. Жизнь Гаяны в Москве была столь же одинокой, изолированной и она была никому не нужна. В предсмертные дни возле неё был только её муж.
Пасынка А. Толстого Ф. Ф. Волькенштейна до конца жизни мучали мысли о судьбе Гаяны: «…совершенно безответственное поведение отчима, который неизвестно для чего привёз Гаяну из-за границы, а затем, занятый своими личными делами, бросил её на произвол судьбы. Все жили своими жизнями. Алексей Николаевич вырвал Гаяну из её какой бы то ни было жизни, а затем бросил! Судьба Гаяны тяжелым камнем лежит и на моём сердце. /в этой истории весь А. Толстой — комм. А. Ш./ (письма Ф. Ф. Волькенштейна от 17 сент. 1980 г. и 23 авг. 1981 г. — архив А. Шустова)
Приложение к тексту
Дополнительный свет на отношения Е. Ю. Кузьминой-Караваевой /матери Марии (Скобцовой)/ и Алексея Толстого могли бы пролить свет письма Гаяны, которые она исправно писала и отправляла в Париж, где у неё оставались мать, бабушка, отчим и единоутробный брат Юрий, не говоря уже о друзьях и знакомых. Часть её писем хранится в частных архивах за рубежом и в России. Страницы приводимого /ниже/ письма расскрывают не только душевный мир Гаяны, который не разглядели сыновья Толстого, но много говорит и об её адресатах, добавляет живые черты в образ матери Марии! Неплохая осведомлённость Гаяны о реальной и повседневной жизни Страны Советов, не должна вызывать большого удивления. Следует помнить, что она жила в многолюдном, почти «проходном» доме Толстого, работала на крупном предприятии. Поражает в этих письмах другое: то КАК она пишет об этом в Париж! Она не жалуется на свою жизнь и сообщает родным множество фактов и имён, которые им известны или интересны, она пишет им о книге Сталина, о триумфе Г. Улановой и пр. Не будем забывать, что пишет она в Париж адресуя эти рассказы своей матери и отчиму… Из приводимого письма мы узнаём, что и сама Гаяна не была чужда литературе.







Мученичество ХХ века

Е. Ю. Кузьмина-Караваева (м. Мария) и Алексей Толстой: контакты

Письмо Гаяны для печати любезно предоставлено литературоведом Н. М. Каучишвили (Италия).
Мы приводим отрывок из исследования, опубликованного в журнале «Русская Литература», 2000, Амстердам.
Текст печатается с сокращениями
Среди большого числа представителей русской творческой интеллигенции, с которыми была знакома Е. Ю. Кузьмина-Караваева /будущая мать Мария/, имя Алексея Толстого занимает далеко не последнее место.
В отдельные периоды жизни их встречи были частыми, общения-дружескими. В целом же хотя их отношения и были достаточно ровными, идеализировать их не следует, поскольку это были очень разные люди. И всё же контакты двух писателей оставили заметные следы в жизни и творчестве каждого.
Весной 1911 г. Алексей Толстой со своей гражданской женой С. И. Дымшиц и новорождённой дочерью Марьяной приехал из Парижа в Петербург, где сразу окунулся в мир столичной «богемы». Видимо, в конце этого года Елизавета Кузьмина-Караваева познакомилась с Толстым. Елизавета Юрьевна тогда была ещё начинающей поэтессой, а (граф?) Толстой — известным писателем, автором нескольких книг. Их взаимные встречи происходили в редакции журнала «Аполлон» и в поэтическом объединении Николая Гумилёва «Цех поэтов». Толстой, правда, быстро отошёл от «Цеха», а Кузьмина-Караваева стала активной его участницей и в марте 1912 года выпустила у «цеховистов» свой первый сборник стихов «СКИФСКИЕ ЧЕРЕПКИ». Эта скромная книжка вызвала неожиданно большое количество откликов, в основном-благожелательных. Благодаря этой публикации, молодая поэтесса приобрела имя, известность, утвердила себя в литературном мире Серебрянного Века.
***
Детство дочери Елизаветы Юрьевны — ГАЯНЫ пришлось на годы гражданской войны, которую она пережила с матерью и бабушкой на Кубани. Первоначальное обучение Гаяна прошла дома: её бабушка С. Б. Пиленко обладала высокой дворянской культурой, мать Гаяны была поэтом, художником, философом /будущей м. Марией/; отчим девочки Дмитрий Скобцов в прошлом был учителем. Завершилось её образование уже за рубежами родины, в Париже. Отношения у матери с дочерью были тёплыми и доверительными. Мать Мария частенько брала Гаяну в свои разъезды по «русской Франции», в том числе и на съезды Русского Христьянского Студенческого Движения. Когда м. Мария организовала свой дом для бедных, Гаяна много помогала ей по хозяйству, одно время она даже заведовала кухней и столовой в общежитии на ул. Лурмель 77, в Париже. В тоже время Гаяна поддерживала контакты со своими сверстниками, исповедовавшими вполне левые убеждения. Судя по всему, никакого представления о реальной, не официально-лубочной жизни в Советском Союзе Гаяна и её друзья не имели, а другие мнения и сведения о СССР со свойственным молодёжи максимализмом отвергались.
В июне 1935 г. в Париже открылся 1-ый Конгресс Писателей в защиту Культуры. Для участия в его работе в составе группы советских писателей приехал и Алексей Толстой. Под аплодисменты единомышленников 23-го июня, он выступил с трибуны о «рождении в Советском Союзе нового гуманизма»! Толстой был одним из тех /и не только писателей/, кто умел, хотел и стремился лакировать обстановку в СССР. Эту его способность советское руководство искусно использовало в качестве «наглядной агитации» для заманивания в СССР писателей, деятелей культуры, философов. Такими жертвами стали М. Горький и А. Куприн.
В дни работы Конгресса А. Толстой встречался с матерью Марией. Откровенно трусить писатель не мог, но под постоянным вниманием НКВД, он вёл себя крайне осторожно. Позднее в 1937 г. во время поездки в Лондон А. Толтой признавался, что НКВД «ходит за ним по пятам». В этом контексте его свидания с м. Марией были весьма рискованными. По возвращении домой в СССР Толстой «захватил» с собой Гаяну. Ехали они отдельно от остальных членов делегации, через Лондон. Толстой писал с дороги своей жене Н. Крандиевской: Из Парижа я вывез дочь Лизы Кузьминой-Караваевой, Гаяну. Она жила в нечеловеческих условиях и, кроме того, была лишена права работы. Девочка умная, коммунистка, ей нужно учиться в вузе. Я думаю так: до осени она будет жить в Детском Селе, а осенью — в прежней комнате Марьяны Дымшиц. Всю историю про Лизу /она монахиня/ и про Гаяну расскажу подробно.
Странное впечатление производит это письмо — словно бы оно написано не только жене, но и сотрудникам НКВД /с расчётом на возможную перлюстрацию?/ Не успев вернуться в Ленинград 22-го июля Толстой в целях реабилитации поспешил опубликовать несколько интервью и очерков о командировке, в которых он доказывал свою лояльность. Для критики Западной жизни, в том числе — русской эмиграции, он не жалел тёмных красок.
Напомним, что этот метод по отношению к своим соотечественникам Толстой применял и раньше: «Исказить, прибавить, раздраконить — благо, никто не ответит» Читая сегодня эти строки писателя, испытываешь чувство неловкости и стыда за их автора! Мать напутствовала уезжавшую Гаяну стихами, представляя её библейской голубкой, вылетающей на волю в поисках суши, после Великого Потопа. Отъезд Гаяны вызвал негативную реакцию в эмиграции, крайне обострив отношения м. Марии с окружающими. Её и раньше упрекали в стремлении «засыпать ров». Мать Мария иногда и сама подумывала о возможном возвращении на родину, но её время тогда ещё не наступило. Жизнь продолжала испытывать стойкость этой необыкновенной женщины.
В конце августа 1936 г. Гаяна скончалась в Москве! Весть об этом дошла до Парижа только через месяц. Мать Мария была сражена горем. Многие опасались за неё, ожидая худшего. Критик К. В. Мочульский, хорошо знавший в те годы м. Марию, передает её слова после смерти Гаяны: «Бессонными ночами я её видела и с ней говорила… всё было темно вокруг и только где-то вдали маленькая светлая точка. Теперь я знаю, что такое смерть.»
Мать Мария выдержала и этот удар судьбы. Встречи её с А. Толстым в Париже летом 1935 г. были последними. Правда, она вспоминала о нём летом 1936 г. не только в связи с потерей Гаяны. Тогда русская литература отмечала 15-летие со дня смерти Блока. Мать Мария решила выступить в печати со своими воспоминаниями о встречах с поэтом. Это очень удивило многих из её знакомых.
***
Как же сложилась судьба самой Гаяны в СССР? Пасынок А. Толстого Ф. Ф. Волькенштейн вспоминает: «Однажды мы приехали на машине в Ленинградский порт встречать возвращающегося из Франции отчима /1935 г./. Мы увидели его, машущего нам рукой с верхней палубы. Он спускался по трапу, сопровождаемый носильщиком, нагруженным чёрными заграничными чемоданами. С ним рядом шла тоненькая девушка, пугливо озирающаяся вокруг. Взяв её за руку, отчим сказал: «Вот я вам привёз подарок. Ты помнишь, Туся /жена, Н. Крандиевская/ — Лизу Кузьмину Караваеву? Это её дочь Гаяна. Она коммунистка и хочет жить в Советском Союзе. Гаяна пока будет жить у нас.»
Роскошный барский дом рабоче-крестьянского «графа» А. Толстого В Детском Селе /Царском Селе/ отличался открытостью и хлебосольством. Кроме большой семьи писателя, в нём всегда кто-нибудь гостил или ночевал. В доме было много прислуги и даже лакей — по старинке. Волькенштен продолжает: «Гаяна стала жить у нас, постепенно свыкаясь с новой обстановкой и новыми людьми. Спустя некоторое время она поступила на Путиловский завод /ошибка ф. Волькенштейна/, чтобы получить, как говорил отчим, «рабочую закалку», а затем поступить в Вуз. Она вставала в пять часов утра, возвращалась домой измученная. Часто по вечерам она подолгу молча сидела на ступеньках нашей террасы. Как на заводе, так и у нас в семье мало кому до неё было дело.»
***
В Париже Гаяна отличалась какой-то «огненной живостью»! Она напоминала свою мать в её молодые годы. Сама м. Мария очень образно сказала о дочери, что это был «пир огня и света». В СССР это был совсем иной человек — «огня в крови у неё не было» — Никита Алексеевич Толстой /сын писателя/. Молчаливость и замкнутость Гаяны объяснялась тем, что она оказалась в совершенно чуждой, не той, о чём мечталось, атмосфере и расстановке реальной жизни. Сыновья Толстого, Никита и Димитрий, вспоминали Гаяну как милую, чистосердечную, открытую, живую, приветливую, доброжелательную и весёлую девушку… в то же время очень простую и наивную. В доме Толстого всевозможные розыгрыши были частью их быта — «Её можно было легко ловить на любой крючок» /Никита Толстой/.
Как-то вскоре после приезда в Детское Село Гаяну вечером вызвали на улицу. Неизвестный человек сказал ей «по секрету», что местные подпольные троцкисты хотят установить связь со своими единомышленниками на Западе — «не могла бы она поспособствовать им в этом. Гаяна, вернувшись домой, рассказала обо всём Толстому, который посоветовал ей обратился к сотруднику НКВД, жившему… в их же доме!!! Гаяна сходила к нему. Этим пока дело и кончилось, видимо это была проверка или провокация, организованная самой же службой НКВД. /сообщено Н. А. Толстым — запись беседы 1986 г. — архив А. Шустова/
В Ленинграде Гаяна попыталась разыскивать родных. Известный математик Б. Н. Делоне сразу же отрёкся от племянницы, видимо опасаясь, что она его скомпрометирует, шёл 1935 г. Но Гаяна не унывала, она была уверена, что нашла своё место в жизни как активный строитель социализма! В конце октября 1935 г. сразу по возвращении из Чехословакии, Толстой оформил развод с Н. Крандиевской и женился на Л. Баршевой. Крандиевская с младшим сыном Дмитрием уехала из Детского Села, и Гаяна осталась в доме одна. Когда в декабре 1935 г., после двухмесячного отдыха в Кисловодске новобрачные Толстые вернулись в Детское Село — Гаяны там уже не было. Она уехала в Москву. Кстати и Толстые вскоре перебрались в столицу, но с Гаяной они больше не встречались: «Долгое время нам о ней ничего не было известно, а ещё много времени спустя мы узнали, что она умерла от тифа. Как звали её мужа и чем они занимались в Москве, я не знаю..» со слов Л. Толстой /Баршевой/.
А Гаяна в Москве поступила на службу в проектную контору и вышла замуж за Г. Мелия, с которым была знакома ещё по Парижу. Он находился там в качестве советского студента. Гаяна писала в Париж своим родным письма, полные оптимизма, а в апреле 1936 года поздравила по телефону мать с Пасхой.
Гаяна скончалась скоропостижно 30 августа 1936 г. Согласно укоренившейся версии, основанной, видимо, на слухах из Москвы, причиной смерти Гаяны считается тиф. Сомнение по этому поводу позже высказала Ахматова: ведь от тифа так быстро не умирают — тем более никаких вспышек этого заболевания в Москве тогда не было /добавление А. Шустов/ Если вспомнить какие это были годы… то не исключался и акт насильственной смерти. Очевидно, в гибели Гаяны, Анна Андреевна Ахматова серьёзно подозревала НКВД, основываясь на собственном печальном опыте. Сын Ахматовой неоднократно был арестован, тянул большие сроки. А если вспомнить судьбу дочери Марины Цветаевой, то Гаяна и её смерть были логичны в длинном, скорбном списке репрессированных детей.
Однако, пойдём дальше и мы увидим, что эта версия не совсем увязывается не только с последними письмами Гаяны, но и с письмом её мужа в Париж. Он сообщал /М. Марии/, что сам похоронил жену и поставил крест на могиле. В документальном романе Н. Н. Берберовой «Железная женщина» высказывается более правдоподобная версия гибели: Гаяна умерла от неудачного аборта! Скорее всего «подпольного», поскольку с 27 июня 1936 года аборты в СССР были запрещены. Жизнь Гаяны в Москве была столь же одинокой, изолированной и она была никому не нужна. В предсмертные дни возле неё был только её муж.
Пасынка А. Толстого Ф. Ф. Волькенштейна до конца жизни мучали мысли о судьбе Гаяны: «…совершенно безответственное поведение отчима, который неизвестно для чего привёз Гаяну из-за границы, а затем, занятый своими личными делами, бросил её на произвол судьбы. Все жили своими жизнями. Алексей Николаевич вырвал Гаяну из её какой бы то ни было жизни, а затем бросил! Судьба Гаяны тяжелым камнем лежит и на моём сердце. /в этой истории весь А. Толстой — комм. А. Ш./ (письма Ф. Ф. Волькенштейна от 17 сент. 1980 г. и 23 авг. 1981 г. — архив А. Шустова)
Приложение к тексту
Дополнительный свет на отношения Е. Ю. Кузьминой-Караваевой /матери Марии (Скобцовой)/ и Алексея Толстого могли бы пролить свет письма Гаяны, которые она исправно писала и отправляла в Париж, где у неё оставались мать, бабушка, отчим и единоутробный брат Юрий, не говоря уже о друзьях и знакомых. Часть её писем хранится в частных архивах за рубежом и в России. Страницы приводимого /ниже/ письма расскрывают не только душевный мир Гаяны, который не разглядели сыновья Толстого, но много говорит и об её адресатах, добавляет живые черты в образ матери Марии! Неплохая осведомлённость Гаяны о реальной и повседневной жизни Страны Советов, не должна вызывать большого удивления. Следует помнить, что она жила в многолюдном, почти «проходном» доме Толстого, работала на крупном предприятии. Поражает в этих письмах другое: то КАК она пишет об этом в Париж! Она не жалуется на свою жизнь и сообщает родным множество фактов и имён, которые им известны или интересны, она пишет им о книге Сталина, о триумфе Г. Улановой и пр. Не будем забывать, что пишет она в Париж адресуя эти рассказы своей матери и отчиму… Из приводимого письма мы узнаём, что и сама Гаяна не была чужда литературе.

Письмо Гаяны /Детское Село/ — 23-го сент. 1935 г.

Дорогие мои!
Вообще я больше ничего не понимаю, всё мутно и как-то странно, чтобы не сказать, что забавно выше всякой меры. Всю жизнь, кажется, я была математиком и кроме этого меня мало, что интересовало. Теперь я уже перестала понимать и себя. Я вам писала, что ради шутки начала писать какую-то белиберду, но оказалось что эта белиберда уже не настолько белиберда; и даже до такой степени, что я теперь печатаюсь в одном из самых серьёзных литературных журналов, не говоря уже о газетных подвалах /журнально-газетные публикации Гаяны не выявлены/.
Вам это покажется странным, как я с моей орфографией, с моим знанием языка на это пошла. Но не забывайте, что у меня есть друг, совершенно очаровательная личность, он мне помогает, редактирует, а после этого обыкновенно мы с ним долго-долго беседуем на литературные темы./имеется в виду писатель и литер. критик А. О. Старчаков, близкий друг, соратник, помощник и соавтор Алексея Толстого. После ареста его в 1937 г. Алексей Толстой отрёкся от него/ Вот уже несколько раз мы говорили только о Льве Толстом: теперь скоро будет его юбилей, — и готовятся работы о нём. Одну из них взял мой друг Старчаков, и мы с ним выясняли, откуда симпатичный, Лев Николаевич брал своё учение, кто был его учителем и т. д. У нас остался с ним только один невыясненный вопрос, который при всём желании не смогли открыть: это зачем старик ездил в Оптину пустынь. Конечно, мне было странно, что на него влиял Энри Жорж, если принять во внимание, как этого экономиста характеризовал Маркс. Я страшно довольна нашей дружбой с ним, так как это мне даёт не только очень ясные понятия о литературе, но также и общеобразовательные. При этом он старый коммунист, и я в сопровождении с ним расту партийно многим больше чем на заводе или же даже при чтении книг. /Гаяна работала в Ленинграде на Макаронной фабрике не то электриком не то на должности электрика — прим. А. Шустова/ Перед праздниками у нас будут раздавать награды и как ударнице-стахановке мне, кажется, будет преподнесено полное собрание сочинений Сталина. Я так довольна, что мне трудно описать.
Сейчас вот уже две недели как я сижу дома, хожу в театры, концерты и вообще ничего не делаю, кроме писания, так как я поранилась на заводе, разрезала довольно сильно палец. Наталья Васильевна /Крандиевская 1888-1963, третья жена А. Толстого, русская поэтесса/ страшно испугалась, и поэтому были подняты все знаменитости города, чтобы смотреть мой палец и лечить его, когда ничего в общем нету. Одним словом, прописали «аква дистилата». Самый печальный факт в моей биографии, если это можно назвать моей — это то, что Алёша разошёлся с Натальей Васильевной, и это были совершенно феноменальные драмы, в которых я себя очень глупо чувствовала. Алёша ещё не вернулся из Чехии, а когда вернётся, ходят слухи, что мы с ним переедем в Москву. А там не знаю.
Вообще в всеобщем представлении /кажется/, что приехала дочь поэтессы Кузьминой-Караваевой, развела Алёшу, и они поженятся в ближайшем будущем и уедут в Москву. Это совершенно достоверно говорят все до такой степени, что я не знаю, как мне отбояриваться от всяких обедов, вечеров и т. д.
Я хотела вам послать мои карточки, но, к сожалению, не могу никак их проявить пока мой палец не заживёт. Всегда со мной происходят какие-то феноменальные истории. Так и тут, как и везде, не могу же я быть нормальным человеком, и вот того и гляди я стану моряком. Другими словами-матросом, а там чего доброго и штурманом. Буду ездить по всему свету на «Смольном» или на «Дзержинском» и стану морским волком. А, может, буду знаменитой писательницей. Если, конечно, до того времени не кинусь в политику. Мне уже не раз тут говорили, что при некотором желании я смогу, т. к. у меня есть нюх на международные темы и что я могу стать хорошим бойцом, какой нужен нашему СССР.
Мама, кажется, Алёша тебе не соврал, когда говорил обо мне!!! Пока сижу в Детском Селе, но может, поеду с Алёшей на юг в Крым, Кавказ. Как я этого хочу. Сначала получала изредка письма от Жоржа, теперь он, кажется, совсем рассердился на меня за то, что запереть на ключ не может и даже не знает, к кому ревновать. /Жорж-Георгий Мелия — в последующем муж Гаяны, они познакомились в Париже./
Написал, что между нами всё кончено. Ну и тем лучше, а то матрос с мужем — это странно. Вдруг вспомнила, что забыла подразниться немного. Это в огород Насти. Скажите ей, что скоро я смогу её заткнуть /за пояс/ по все интересующим её вопросам. Я не говорю о медицине, зачем. Какие у меня книги. Мне жаль, мама, что ты их не можешь почитать и поучить, а это тебе было бы интересно; поэтому, чтоб не пропадало /время/, я занялась этим делом.
Мама, у тебя есть моих 100 франков. Не могла ли бы ты спросить у Константина Вас. Мочульского, какие за последние месяцы вышли хорошие книги, и прислать их мне. Ты знаешь мой вкус. Если вышел Жид или что-нибудь в этом роде, пусть К. В. постарается для меня.
В мою же очередь я могу тебе послать кое-что, если это тебя интересует. О, если бы у меня были деньги, какая бы у меня была Библиотека. Тут такие букинисты, что Париж им в подмётки не годится. Черезвычайно весело находить то тут, то там рисунки небезызвестной вам личности. /Очевидно художницы С. И. Дымшиц. Но скорее всего — старые рисунки самой м. Марии, подаренные ранее А. Толстому./
Конечно, мама, ты наверно их не помнишь, а мне приятно их видеть, даже и на чужих стенах. Ну вот, кажется, и все мои новости. Кроме всего прочего, жива и здорова; хорошо, очень хорошо себя чувствую и довольна жизнью. Мне хочется перед тем как кончить письмо, пуститься в лирику или просто развести романтизм.
Сейчас уже глубокая осень и наверно на днях пойдёт снег. Я его жду с таким нетерпением. Уже 2 градуса только, и по вечерам я сижу часами у камина и смотрю, как горят дрова. На улице воздух такой прозрачный, такой вкусный; немного пощипывает в носу и так хорошо пахнет. Листья все опали, и в парке как-то совершенно волшебно. Через голые деревья виднеются старые постройки, ещё времен Екатерины Второй. Озеро такое чудное, что кажется таким оно может быть только на картинке. Последние цветы доцветают, воздух особый, и звуки уже совсем какие-то своеобразные.
Теперь только я поняла, почему мама любила бродить по Ленинграду. Я это так хорошо понимаю, что сама брожу часами и когда уже от усталости ноги не идут, мне всё же ещё хочется ходить и ходить. Я совершенно влюбилась в этот город и мне кажется, что на свете ничего не может быть лучше.
Была на премьере в Мариинском театре; мне очень понравился балет «Бахчисарайский фантан», и Галя Уланова была бесподобна. Была и в Филармонии и в Александринке — всё мне тут нравится и всем я довольна, но поверьте, что я от этого не забываю вас и часто думаю о вас и крепко люблю.
Крепко целую вас всех и очень-очень люблю.
Гаяна
Примечание Ксении Кривошеиной
В декабре 2007 года, в Париж, приехала съемочная группа программы «Культура»: В. Я. Эпштейн и М. М. Демуров. Их многосерийный фильм «Не будем проклинать изгнание» о русской эмиграции прошёл по всем телеканалам и завоевал приз «Тэффи». Они продолжают съемки, и в этот свой приезд посетили кладбище Сен-Женевьев де Буа, а также коллекцию икон м. Марии (Скобцовой) в храме на ул. Лекурб в Париже.
Виктор Яковлевич Эпштен привёз мне найденный им редчайший документ — выписку из архива Преображенского кладбища г. Москвы, где нашла своё упокоение дочь матери Марии Гаяна. Из содержания выписки следует, что Гаяна Кузьмина-Караваева умерла 30 июля 1936 г., похоронена 1 августа 1936 г. Здесь можно познакомиться с этой справкой.
Гаяна Кузьмина-Караваева (1913-1936)


ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ
МАТЬ МАРИЯ
(1891 – 1945)
Мать Мария – урожденная Пиленко Елизавета Юрьевна (в первом браке - Кузьмина-Караваева, во втором – Скобцова) родилась в Риге 8 декабря 1891 г. Отец Лизы – Юрий Дмитриевич Пиленко - служил в должности товарища прокурора Рижского окружного суда. Здесь она прожила недолго. Когда Лизе было 3,5 года, семья переехала в Анапу, неподалеку от которой находилось имение отца и деда.
Дед Лизы - Дмитрий Васильевич Пиленко - происходил из запорожских казаков и был профессиональным военным. Он участвовал в покорении Кавказа, был начальником штаба Кубанского казачьего войска, в 1867 г. возглавил Черноморский округ и был произведен в чин генерал-майора, а позднее – генерал-лейтенанта. Он и начал пропаганду выгод географического положения Анапы как курорта. Это способствовало большому притоку в эти земли казаков и крестьян из различных мест Российской губернии. Получив землю, они основали станицу Тверскую, а начальник Черноморского округа был награжден в 1868 г. медалью «За труды по освобождению помещичьих крестьян». По личным проектам Д.В. Пиленко застраивались новые южные города России - Новороссийск и Анапа. Он был награжден орденом Святой Анны 1-й ст., дающим право на потомственное дворянство. Трудами Д.В. Пиленко были созданы и обустроены два имения под Анапой – Хан Чокрак и Джемете; их засадили высокородными французскими сортами винограда, развели скот племенных английских пород (Сейчас оба имения разрушены; остались только винные подвалы. Разрушен и дом Д.В. Пиленко в Анапе).
После его смерти в 1895 г. сюда переехал с семьей его сын Юрий, юрист по образованию (окончил Петербургский университет), но по призванию - агроном-виноградарь. Он и три его сестры были хорошими виноделами. Став взрослой, этим будет увлекаться и Елизавета Юрьевна, продолжая семейную традицию. После Февральской революции она подарит местным крестьянам усадьбу Хан Чокрак с просьбой устроить там школу для детей; школа была создана и существовала до конца 40-х гг.
Дед Лизы по матери – Б.П. Делоне - вырос в семье медика наполеоновской армии П.К. Делоне, оставшегося в России в 1812 г., и С.А. Дмитриевой-Мамоновой, дочери генерала, происходившей из древнего рода потомков Рюрика и Мономаха. Б.П. Делоне владел многими языками, окончил медицинский факультет Московского университета, работал врачом в Тверской губернии, участвовал в русско-турецкой войне 1877 - 1878 гг. (в том числе – в боях под Плевной), был награжден орденом Св. Анны 3-й ст. с мечами. После войны служил врачом в гренадерских полках, где был награжден многими орденами, в том числе - орденом Св. Владимира 3-й ст. Находился также и на гражданской службе, имея чины от титулярного до статского советника. У них было двое детей. Сын Николай Борисович Делоне (дядя Лизы) – известный математик и механик, один из основоположников планеризма в России, и дочь Софья Борисовна (мать Лизы). С 1923 г. она жила в Париже, но всегда оставалась русской душой, испытывая острую ностальгию по России. Скончалась она на 100-м году жизни. Уже в очень преклонном возрасте она приводила в порядок архив дочери, расшифровывала и переписывала ее рукописи, написанные неразборчивым почерком. Сама написала мемуары. Умерла в Нуази-ле-Гран, в доме отдыха, созданном дочерью. Похоронена на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. На ее могильном кресте - надпись по-французски: «София Пиленко. 17.8.1862 – 21.6.1962. Мать монахини Марии, погибшей в Равенсбрюке 31 марта 1945».
В 1905 г. отец Лизы был назначен директором Никитского ботанического сада и семья переехала в Ялту. Через год отец скоропостижно скончался. В 1906 г. его вдова С.Б. Пиленко с дочерью переехала в Петербург. Здесь жила ее тетка (Е.А. Яфимович), фрейлина императорского двора, приятельница и соседка обер-прокурора Синода К.П. Победоносцева. Воспитанная в вере и любви к Богу, юная Лиза тем не менее увлекалась социалистическими идеями, к чему терпимо относился при жизни ее отец. После смерти отца, испытав тяжелый удар, девушка ощущает первые серьезные сомнения, которые она осознает много позже. В 1936 г. она придет к выводу, что смерть – это несправедливость, значит, нет справедливости и справедливого Бога, а если так, то Бога нет вообще.
В Петербурге Лиза окончила частную гимназию Л.С. Таганцевой и поступила на философское отделение Бестужевских курсов. Однажды двоюродная сестра пригласила ее на вечер поэзии. Из всех выступавших ее буквально поразил А. Блок. Зимой 1908 г. состоялась их первая встреча. Разговор, очевидно, был нелегкий. Позже она вспоминала, что, уходя из квартиры Блока, оставила там часть своей души; это не была «полудетская влюбленность. На сердце, скорее, материнская встревоженность и забота». Материнская тревога юной девушки к 30-летнему поэту… Это - характер: опека, любовь, покровительство к тем, кто нуждается, кто слабее. Даже к матери она относилась чрезвычайно заботливо, будто к младшей сестре.
В 1910 г. Елизавета вышла замуж за Д.В. Кузьмина-Караваева (сына Владимира Дмитриевича Кузьмина-Караваева, видного представителя российского либерализма, одного из организаторов и лидеров Партии демократических реформ), социал-демократа, в прошлом большевика, юриста по образованию, близкого к перебрургским кругам литераторов.
Увлеченная поэзией, она подружилась с А. Ахматовой, посещала заседания «башни» Вяч. Иванова, бывала в гостях у М. Волошина в Коктебеле, долгое время переписывалась с А. Блоком. Ей поэт посвятил стихотворение «Когда Вы стоите на моем пути, такая живая, такая красивая…».
Она стала первой женщиной, заочно изучавшей богословие в Петербургской духовной академии и закончившей ее. В 1912 г. вышла первая книга ее стихов «Скифские черепки», а в 1916 г. - сборник стихов «Руфь».
Елизавета Юрьевна много переосмыслила в жизни, общаясь с представителями литературы Серебряного века. Вопрос о революции был одним из самых острых, которые волновали тогда интеллигенцию. Не находя в своем окружении революционеров, которых она представляла как борцов со злом, людей жертвенных, беззаветно преданных идее, она начинает оценивать все разговоры о революции в «башне» Вяч. Иванова как тщетные, не подкрепленные реальными делами. Позднее она сама признавалась, что, говоря о революции, власти народа, социал-демократии и партии эсеров, она с трудом в этом разбиралась. Да и на ее отношение к революции сильно влиял К.П. Победоносцев, с которым она была хорошо знакома.
Стремясь быть ближе к земле, она разрывает с мужем (вскоре после развода он принял католичество, а в 1920 г. эмигрировал, вступил в орден иезуитов и принял священство), оставляет Петербург и вместе с матерью и любимым человеком уезжает в Анапу, в свое имение. Здесь 18 октября 1913 г. у нее родилась дочь Гаяна (что означает «земная»).
Земля Владычица, невеста из невест,
Мать матерей, - все тихо и все просто…
Жизнь в Анапе потекла более размеренно. Здесь она продолжала писать стихи, осмысливать все пережитое в Петербурге, который сильно повлиял не только на выработку ее эстетических принципов и поэтическое мастерство, но и на формирование ее личности. Уже в ее первых стихах Е. Кузьминой-Караваевой видна религиозная символика, но она здесь выполняла, прежде всего, художественную функцию. И лишь позже (во втором сборнике) ярко проявится ее религиозное мироощущение.
Мировая война положила конец ее тихой, приближенной «к земле» жизни в Анапе. Ушел на фронт и пропал без вести в военном пекле ее любимый. Надвигалась революция…
Интерес к литературе и религии тесно переплетался у нее с интересом к политике. Она вступила в партию эсеров. Как члена этой партии в феврале 1918 г. ее избирают товарищем городского головы Анапы. А вскоре, после ухода городского головы в отставку, она занимает его пост. В городе укреплялась Советская власть. В апреле 1918 г. она уехала в Москву, где участвовала в акциях эсеров против большевистской власти. В октябре 1918 г., вернувшись в Анапу, она встретила власть Добровольческой армии. Ее арестовали. В этих необычных и трагических обстоятельствах Гражданской войны она познакомилась с Даниилом Ермолаевичем Скобцовым: будучи членом правительства Кубанского края, он принимал участие в следствии по ее делу. Позже они обвенчались.
В 1919 г. со своим вторым мужем Д.Е. Скобцовым и всей семьей Елизавета Юрьевна эмигрировала из России. Путь «исхода» был безотраден, хотя и традиционен для многих беженцев: посадка в до отказа наполненный пароход в Новороссийске, потом переезд в Грузию, где в Тифлисе у нее родился сын Юрий. Затем на запад - в Константинополь, ставший лишь временным пристанищем. Потом – в Белград. В Югославии, накануне переезда в Париж, у нее родилась дочь Анастасия.
С 1923 г. семья жила в Париже. Здесь Елизавета Юрьевна продолжила литературную и философско-религиозную деятельность.
В 20-е гг. она работала секретарем в Религиозно-философской академии Н.А. Бердяева. Поступила вольнослушательницей в провинциальный Богословский институт, где сблизилась с С. Булгаковым, которого считала своим духовным отцом.
В 1924 г. под псевдонимом «Ю. Данилов» вышел в свет ее автобиографический роман «Равнина русская. (Хроника наших дней)» (Современные записки. 1924. № 19 - 20), в котором описывались революция и Гражданская война. В 1927 г. издательство «YMCA-Press» выпустило два ее сборника житией святых «Жатва духа», а в 1929 г. – серию о русских религиозных мыслителях: «Достоевский и современность», «Хомяков», «Миросозерцание В.Л. Соловьева». Она сотрудничала в журналах «Современные записки», «Воля России», «Русские записки», «Новый град», «Путь», в газетах «Последние новости» и «Дни».
Жизнь личная складывалась трудно. Бедственное материальное положение диктовало изнурительную работу по выполнению швейных заказов и изготовлению кукол. Это еще больше усугубляло близорукость. После того, как муж, выдержав экзамен, стал шофером такси, казалось, станет легче. Но тяжелым менингитом заболела Настя и вскоре скончалась.
В 1927 г. Елизавета Юрьевна разошлась с мужем. Творчество, общественная деятельность – пожалуй, основное, что занимало теперь все ее мысли.
Помимо литературной, она занималась социальной, исследовательской, просветительской и благотворительной деятельностью. В 1931 г. была избрана секретарем «Русского студенческого христианского движения» по работе в провинции. Много ездила по городам и поселкам, где жили эмигранты из России. Побывав в Гренобле, Монпелье, Ницце, Марселе, Лионе, Тулузе и рабочих поселках Эльзас-Лотарингского района в 1930 - 1931 гг., она провела там десятки собраний, экскурсий для молодежи, помогла организовать несколько воскресно-четверговых школ для детей.
С 1931 г. она и ее соратники начали проводить съезды русских, живших в провинции. В большинстве это были люди, много лет занятые физическим трудом, оторванные от культурных центров эмиграции. Съезды проводились под девизом «Россия и мы». Россия эмигрантская, Россия советская, Россия прошлых веков и будущая, желаемая Россия, кризис современной культуры и церковь – вот основные из обсуждаемых проблем. Впечатления от встреч и работы с соотечественниками нашли отражение в ее статье «Русская география Франции» («Последние новости». 1932. 25 июня).
В 1932 г. она развелась со вторым мужем в церковном порядке и приняла постриг в монахини от главы Русской православной церкви за рубежом митрополита Евлогия.
В эмиграции не было никакой монастырской системы. Монашество свое матери Марии предстояло осуществить в миру. Это было несвойственно и нетрадиционно для русского православия, где высшим проявлением подвижничества монаха считался затвор. По преданию, Божья Матерь вывела из затвора для служения миру иеромонаха Серафима Саровского. Открытыми для людей держали свои кельи и Оптинсие старцы. Но это были исключения из правил. Мать Мария знала об этом, но движение монашества в сторону общественного служения предопределило и ее обращенность к миру. Она не признавала голого аскетизма и отстаивала право монаха быть в гуще жизни: «Сейчас для монаха один монастырь – мир весь». В пьесе «Анна» она писала:
…Если в мире тяжело живется, -
Пусть будет тяжело в монастыре.
Мы крест мирской несем на наших спинах.
Забрызганы монашеские рясы
Земною грязью, - в мире мы живем.
Приняв монашество, она не оставила занятия поэзией, пытаясь с религиозных позиций осмыслить проблему жизни и смерти. В 1927 г. в Берлине вышел ее сборник религиозной поэзии «Стихи», две части которого были так и озаглавлены: «О жизни» и «О смерти». Современники отмечали, что сила этих стихов обусловлена ее знанием подлинной тяжести жизни эмигрантов, «страдающего дна».
Многие эмигранты подписались бы ее словами:
Здесь воронка к самой преисподней
Скат крутой до горестного ада…
У ворот этого ада она ощущает себя единой со всеми страдающими. В одном из стихотворений она обращается к Богу:
…Ты и тут мои дороги сузил:
«Иди, живи средь нищих и бродяг»,
Себя и их, меня и мир сопряг
В неразрубаемый единый узел.
И она видит свое предназначение в полной самоотдаче:

Мне голос ответил: «Трущобы,
- Людского безумья печать, -
Великой любовью попробуй
До славы небесной поднять».
 * * *

…Я не отдам врагу
Не только человека, даже камня!
Для них я все могу
За них и смерть прекрасна…

 * * *
Под ноги им душу кину, -
Чужое страдание жжет.

 * * *
Пусть отдам мою душу я каждому,
Тот, кто голоден, пусть будет есть,
Наг – одет, и напьется пусть жаждущий…

В 1936 г. мать Мария пережила еще одну утрату: дочь Гаяна уехала с мужем, советским гражданином, в Москву и там умерла от сыпного тифа (Гаяна похоронена в Москве на Преображенском кладбище).
Мать Мария, как вспоминает К.В. Мочульский, испытывала, по ее словам, «предельное духовное одиночество»: «Все было темно вокруг и только где-то вдали маленькая светлая точка. Теперь я знаю, что такое смерть».
Я заново не знаю и не верю,
Ослеплена я вновь.
Мучительным сомненьем только мерю
Твой горький путь, любовь.
 * * * 
И я вместила много: трижды - мать –
Рождала в жизнь, и дважды в смерть рождала.
А хоронить детей, как умирать.
Смысл своей монашеской жизни она видела в служении ближним, в помощи обездоленным. Защищая собственную позицию активного христианства, организовывала ночлежки для нищих и душевнобольных русских эмигрантов. Она не ушла в монастырь и осталась работать в миру, поддерживая тех, кто оказался на дне эмигрантской жизни. И никогда не переставала писать.
Мать Мария стала одним из лидеров левого крыла «Русского студенческого христианского движения» во Франции. В ней, по выражению митрополита Евлогия, бродили «старые партийные дрожжи». В РСХД она выступала против националистической идеологии и старалась «засыпать ров» между эмиграцией и СССР. Она вела кружки среди молодежи по изучению России, вместе со своими соратниками по РСХД организовывала четверговые и воскресные школы для детей русских эмигрантов.
Еще с 20-х гг. она считала социальную работу одной из важнейших. Первоначально сторонников у нее было немного. Из них и выдвинулись руководители нового, независимого от РСХД, объединения, созданного по ее личной инициативе и названного «Православным делом». Эта организация оказывала большую помощь нищим, голодным, больным и спившимся русским эмигрантам. В 1932 г. при поддержке митрополита Евлогия члены «Православного дела» организовали женское общежитие сначала на 25 человек, а через два года – на 100 человек на Рю де Лурмель, 77.
Имя этой твердой женщины, ее сила воли, необычайная, просто рисковая смелость, неординарность ее поступков не только поражали многих, но нередко вызывали непонимание и неприятие. Часть эмиграции относилась к ней просто злобно. Она себе это ясно представляла:
…Я знаю честь, я знаю и плевки,
И клеветы губительное жало,
И шепот, и враждебные кивки…
Поначалу мать Мария не предполагала разрыва с РСХД. В 1932 г. она говорила лишь о продолжении своей работы «на несколько иных началах по отношению к движению, чем до сих пор, – более самостоятельно и независимо».
Тогда она считала возможным создание «миссионерского общества, в котором будут принимать участие и Епархия, и движение». В июне 1935 г. на съезде совета РСХД она еще характеризовала свое начинание как «распочкование в организме движения», которое возникло «из желания самостоятельности в работе». Однако из-за концептуальных расхождений в движении в сентябре 1935 г. «Православное дело» пошло на окончательный разрыв с РСХД и мать Мария была избрана его председателем.
«Православное дело» стало центром социальной помощи, а также местом встречи многих писателей и ученых. Мать Мария и ее соратники создали несколько общежитий и дешевых столовых, санаторий для туберкулезных больных, оборудовали две православные домовые церкви. Монахиня Мария сама участвовала в их росписи и вышивала иконы. В 1939 г. она и ее соратники организовали швейную мастерскую, выполнявшую заказы для французской армии.
Мать Елизаветы Юрьевны - С.Б. Пиленко - активно помогала дочери в ее делах, поддерживала в тяжелых невзгодах. Когда дочь организовала пансионат на Рю де Лурмель, она сразу подключилась к делу. По воспоминаниям друзей, Софья Борисовна участвовала в ведении хозяйства, составлении и выпуске деловых изделий, путеводителей, проспектов и т.д. Нередко она исполняла роль церковного старосты в храме при общежитии: именно она обычно стояла за свечным ящиком.
В годы Второй мировой войны, особенно после оккупации Парижа немцами, мать Мария укрывала беглых военнопленных и партизан. Она наладила контакты с организациями французского Сопротивления и спасала от гибели евреев: выдавала им документы о принадлежности к православному приходу на Рю де Лурмель, а затем отправляла в провинцию. Во время массового еврейского погрома в 1942 г. она пробралась на велодром д’Ивер, куда загнали тысячи евреев, и спасла нескольких детей. В одном из ее общежитий в годы войны скончался поэт К. Бальмонт. В другом пансионате ей удалось спасти от гибели архив И. Бунина.
«Православное дело» матери Марии постоянно испытывало удары со стороны оккупационных властей. Гестапо внедрило своего агента в пансионат на Рю де Лурмель. В феврале 1943 г. мать Мария была арестована гестапо (Обычно указывают дату ареста 9 февраля. Однако С. Гаккель пишет о том, что 10 февраля она возвращалась в дом на Рю де Лурмель (См.: Гаккель С. Мать Мария. С. 138 – 140).
Пошли этапы: форт Ромэнвиль и лагерь Компьень во Франции, оттуда – в Германию, в концлагерь Равенсбрюк.
Ее сын Юрий Скобцов был арестован гестапо 8 февраля. Он был отправлен в концлагерь Бухенвальд, а затем в Дору, где строились подземные ракетные заводы. Здесь в феврале 1944 г. он и погиб (По лагерному выражению, его, больного, отправили «в неизвестном направлении»).
Одновременно с матерью Марией были арестованы ее соратники по «Православному делу»: отец Дмитрий (Клепинин), Федор Тимофеевич Пьянов и другие. Организация была разгромлена.
Два года мать Мария провела в качестве узницы № 19263 в концлагере Равенсбрюк. 31 марта 1945 г., накануне праздника Пасхи, она была умерщвлена в газовой камере (По некоторым данным, - заменив собой одну из узниц). Это случилось за два дня до того, как под эгидой Красного креста начали освобождать заключенных, вывезенных из Франции.
На кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа недалеко от могилы С.Б. Пиленко в одной могиле похоронены младшая дочь матери Марии Анастасия и ее второй муж. На общем кресте надписи по-русски: «Настюша Скобцова. 4.XII.1922 – 7.III.1926. Дочь монахини Марии. 21.XII.1891 – 30.III.1945 и сестра иподьякона Георгия. 27.XII.1921 – 10.II.1944, мученически погибших в немецких лагерях» и «Даниил Ермолаевич Скобцов. 15.XII.1885 – 19.I.1969. Кубанский общественный деятель – писатель» (В этих надписях имеются ошибки: мать Мария родилась 20 декабря по новому стилю, а погибла 31 марта. Ее Георгий (Юрий) родился в 1920 г. Даты жизни Д.Е. Скобцова: 1884 - 1968 гг. (См.: Восхождение. Тверь, 1994. С. 34.)
Советское правительство посмертно наградило мать Марию (Е.Ю. Пиленко) орденом Отечественной войны.
Мать Мария была плодотворным публицистом и убежденным пропагандистом своего дела. Увидели свет в разные годы и в разных изданиях десятки ее статей. Многие еще хранятся в архивах, в основном – в зарубежных. В 1992 г. в Париже вышел двухтомник ее религиозно-философских статей, многие из них опубликованы впервые. В произведениях матери Марии мы слышим идеи славянофильства и неонародничества, призыв к подвижничеству и соборности. Однако, в годы войны у нее появляются иные темы: 1941 г. она написала большую статью «Размышления о судьбах Европы и Азии», в которой открыто и беспощадно подвергла критике нацизм.
Мать Мария была также живописцем и графиком. Художественное образование она получала еще в Петербургской гимназии, где занималась рисунком у В.П. Шнейдер, известной акварелистки, близкого друга Н.К. Рериха.
В 1980 г. стала известна подборка ее рисунков и акварелей периода 1917 г., сохранившаяся в семье детей петербургского врача-психиатра А.П. Омельченко. Среди них - акварели «Царь Давид», «Тайная вечеря», «Пророки». Специалисты отмечают, что почти все рисунки выполнены в своеобразной технике акварели или гуаши, сверху покрыты тонким слоем воска и им присуща «фресковость», а выполненные маслом на бумаге этюды по манере свидетельствуют о том, что импрессионистская живопись не только была известна матери Марии, но и более всего соответствовала ее творческим изысканиям. Большая часть рисунков теперь хранится в Государственном русском музее в Петербурге, часть имеется в личных коллекциях в России. О папке рисунков, находившейся в «Обществе друзей матери Марии» в Париже после войны сведений нет. Искусствоведы считают, что Елизавета Юрьевна была наделена талантом художника-монументалиста, что и проявилось позже в расписанных ею церквях.
Первый дом Е.Ю. Скобцовой в Париже – Вилла-де-Сакс – располагался в VII округе Парижа. Одну из комнат второго этажа она превратила в домовую церковь и сама ее расписала, используя, по мнению С. Гаккеля, современный стиль узоров, напоминающих работы Гончаровой. Ряд икон были вышиты – «Богоматерь Умиления», «Тайная вечеря». Последняя была вышита в тяжелые 1940 - 1944 гг. и висела над царскими вратами в домовой церкви на Рю де Лурмель, где было общежитие для бедных. Ныне церкви, расписанные матерью Марией разрушены.
Мать Мария виртуозно владела техникой древнерусского шитья. Ее не остановили даже невероятные условия концлагеря. Здесь она вышила икону «Богоматерь с распятым Иисусом» и косынку «Высадка союзных войск в Нормандии». Солагерницы вспоминали, что это была обычная лагерная косынка одной из женщин. Краски доставала узница-полька, работавшая на окраске рубашек эсэсовцев. Нитки добыли из обмотки электропроводов. Иглу похитили в лагерной портняжной мастерской. Таким смертельным риском оплачена была одна из последних работ матери Марии, которую она вышивала, стоя во время долгих перекличек (Косынка сохранилась у бывшей узницы лагеря Равенсбрюк Розаны Ласкру).
Имя матери Марии долго не было известно на родине. Огромный вклад в дело его возвращения к нам, начиная с 1965 г., внес, прежде всего, писатель Е.М. Богат, а также – Д.Е. Максимов. В СССР и за рубежом о ней написаны воспоминания: И.А. Кривошеина, А. Тверитиновой, Т. Манухиной, Н. Бердяева, Ф. Степуна, К. Мочульского, Ю. Терапиано, Б.В. Плюханова и других.
Интересны научно-популярные работы о ней С.Н. Кайдаш, А.С. Сытовой, В.Н. Грехно. Тверской исследователь и краевед Д.В. Куприянов собрал и обобщил материалы о пребывании Елизаветы Юрьевны в Бежецком уезде Тверской губернии, о ее близких и друзьях на этой земле.
Хранителем зарубежного архива является протоиерей С. Гаккель (Великобритания), автор нескольких исследований о матери Марии.
В сентябре 1988 г. в с. Юровка под Анапой, где похоронены предки Елизаветы Юрьевны, усилиями местного краеведа В.Н. Грехно был открыт единственный в нашей стране музей монахини Марии. Здесь же осуществлено символическое захоронение праха матери Марии в родной земле (сюда доставлена земля из концлагеря Равенсбрюк).
Сочинения:
  • Кузьмина-Караваева Е.Ю. Избранное. М., 1991.
  • Кузьмина-Караваева. Воспоминания, статьи. В 2 т. Париж, 1992.
Публикации документов:
  • Елизавета Кузьмина-Караваева и Александр Блок. СПб., 2000.
Исследования:
  • Гаккель С. Мать Мария. М., 1993.
  • Восхождение: О жизни и творчестве Е.Ю. Кузьминой-Караваевой. Тверь, 1994.
 Л.А. Можаева
очерки истории/ энциклопедический словарь/ учебно-методическое пособие/ хрестоматия/ альбом/ о проекте
Срочный ремонт авто - ремонт акпп. . Репертуар театра а. с. Пушкина. театр пушкина репертуар. Театр Пушкина Билеты с доставкой. . акриловая ванна bas


Церковь > Люди Церкви > Праведники

Мать Мария (Скобцова): Горячее сердце

<ilayer src="http://adv.pravmir.ru/adpeeps.php?bfunction=showad&uid=100000&bmode=off&bzone=468x60-top-pages&bsize=468x60&btype=4&bpos=default&ver=2.0&btarget=_blank" frameborder="0" width="468" height="60"></ilayer>
31 марта 1945 года, накануне Пасхи, в фашистском концлагере погибла монахиня Мария (Скобцова). 1 мая 2004 года Константинопольская Православная Церковь причислила к лику святых русскую монахиню Марию (Скобцову).

«На Страшном Суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями
и сколько я положила земных и поясных поклонов,
а спросят:
накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме»
(мать Мария).

Первые друзья

Елизавета Пиленко — таково девичье имя матери Марии (Скобцовой) — родилась 8 (20) декабря 1891года в Риге. Ее детские годы прошли в Анапе, куда после смерти деда переехала семья. В 1906 году после внезапной смерти отца семья переезжает в Петербург, где было много родных и друзей.
Одной такой дружбой Лиза гордилась долгие годы. Ей было лет пять, когда Константин Петрович Победоносцев — обер-прокурор Священного Синода — впервые увидел ее у бабушки, которая жила напротив его квартиры и с которой у них была старинная дружба. Победоносцев очень любил детей и умел, как редко кто из взрослых, понимать их. Даже, когда Лиза бывала в Анапе, ей приходили письма от старшего друга. Пока она была маленькой, письма были попроще, со временем переписка становилась серьезней и нравоучительней. В одном из писем К.П. Победоносцев писал: «Слыхал я, что ты хорошо учишься, но, друг мой, не это главное, а главное — сохранить душу высокую и чистую, способную понять все прекрасное». «Я помню, — вспоминает мать Мария — что в минуты всяческих детских неприятностей и огорчений я садилась писать Константину Петровичу, что мои письма к нему были самым искренним изложением моей детской философии… Помню, как взрослые удивлялись: зачем нужна Победоносцеву эта переписка с маленькой девочкой? У меня на это был точный ответ: потому что мы друзья».1899 г. Лиза с братом на празднике Дружба эта продолжалась лет семь. Но наступили трудные годы для России, вначале Японская война, потом события 1905 года, студенчески волнения. «В моей душе началась большая борьба. С одной стороны, отец, защищающий всю эту революционно настроенную и казавшуюся мне симпатичною молодежь, с другой стороны, в заповедном столе письма Победоносцева». И Лиза решилась: выяснить все у самого Победоносцева. Не без волнения она пришла к нему и задала один единственный вопрос — «Что есть истина?». Он, старый друг, понял, какие сомнения мучают ее и что делается в ее душе.
«Милый мой друг Лизанька! Истина в любви, конечно. Но многие думают, что истина в любви к дальнему. Любовь к дальнему — не любовь. Если бы каждый любил своего ближнего, настоящего ближнего, находящегося действительно около него, то любовь к дальнему не была бы нужна. Так и в делах: дальние и большие дела — не дела вовсе. И настоящие дела — ближние, малые, незаметные. Подвиг всегда незаметен. Подвиг не в позе, а в самопожертвовании, в скромности…», — таков был ответ Победоносцева. Но в тот момент он не удовлетворил её мятущуюся душу, многолетней дружбе пришел конец. И все же семя упало на добрую почву и дало плод, который взошел и вырос.
В Петербурге, как и во многих крупных городах России в то время зарождалось движение, которое позднее было названо Русским религиозным и интеллектуальным возрождением. Юная, прогрессивно мыслящая интеллигентка явно стремится к поискам абсолюта. В поисках себя, она начинает писать стихи и часто посещает модные салоны. В пятнадцать лет Лиза знакомится с поэтом-символистом Александром Блоком, который посвятил ей стихотворение «Когда вы стоите на моем пути…». В восемнадцать лет она выходит замуж за Дмитрия Кузьмина-Караваева, молодого юриста, который вводит ее в литературные круги. Однако, вскоре Лиза начинает понимать суетность дискуссий, которые ведутся на этих встречах.
В начале 1913 года Елизавета и Дмитрий расходятся. Богемные литературные собрания отходят на второй план, молодая женщина продолжает свой путь в поисках веры. По благословению правящего митрополита Петербургского она, — первая женщина, — посещает богословские курсы при Духовной академии, по окончании которых успешно сдает экзамены.

Градоначальница

Когда разразилась революция, Лиза примкнула к партии социал-революционеров. Идеалистические взгляды эсеров, пытавшихся соединить западную демократию с русским народничеством, в тот момент были ближе всего ее настроениям. В 1918году, в разгар гражданской войны, Лиза живет со своей матерью и дочерью Гаяной Кузьминой-Караваевой в Анапе. Как всегда, она находится в центре политических событий. В городе возникает неразбериха с властью, а жизненные проблемы остаются, поэтому, когда начинаются выборы в городскую думу, Лиза принимает в них горячее участие, и ее выбирают членом муниципального совета — ответственной за образование и медицину. Вскоре обстоятельства складываются так, что она становится городским головой. Теперь ей приходится искать выход из самых невероятных ситуаций, которые возникают в связи с трудностями гражданской войны и постоянной сменой власти. Так, при красных она, отстаивая порядок в городе, бесстрашно противостояла матросам-красноармейцам, спасая культурные ценности города. Когда же город захватили белогвардейцы, ее арестовали, обвинив в сотрудничестве с местными советами. Дело было передано в военный трибунал. К счастью, все обошлось двумя неделями домашнего ареста. На благополучный исход судебного дела во многом повлиял Даниил Ермолаевич Скобцов, видный деятель кубанского казачьего движения. Вскоре после суда Елизавета Юрьевна стала его женой.

Эмиграция

Красные активно занимали южные территории России, белое движение приходило к концу, делались еще некоторые попытки удержать Юг. Д.Е. Скобцов, продолжавший активную политическую деятельность, как член кубанского правительства, настоял на эвакуации семьи. Елизавета, ожидающая ребенка, ее мать С.Б. Пиленко и дочь Гаяна отплыли из Новороссийска по направлению к Грузии. Путешествие протекало в самых тягостных условиях. К счастью, сын Юра благополучно родился уже в Тифлисе.
Через некоторое время, продолжая трудный путь бегства, семья перебралась в Константинополь, где они воссоединились с Д.Е.Скобцовым, а затем в Сербию, где в 1922 году родилась дочь Анастасия. Дети были крещены в один день. Следуя за волной русских беженцев, в 1923 году они перебрались в Париж, ставший столицей русской эмиграциии.
Во Франции Скобцовы узнали горькую участь изгнанников, крайнюю нужду, неопределенность положения. Даниил Ермолаевич становится шофером такси. Елизавета Юрьевна, не гнушается никакой работой, найденной по объявлению в «Последних новостях»: «Чищу, мою, дезинфицирую стены, тюфяки, полы, вывожу тараканов и других паразитов, ходила по эмигрантским квартирам, выводила поколения клопов, уверяя, что это творческий подвиг», — рассказывает она.
Тогда же молодая женщина сближается с Русским студенческим христианским движением, участвует в собраниях молодежи, где много и ярко рассказывает о недавно пережитых в России грандиозных событиях, и благодаря своему юмору и дару общения, быстро находит всеобщее признание.
В 1926 году она посещает богословские курсы на Сергиевском подворье в Париже, где близко знакомится с выдающимися богословами своего времени. Ее многое связывает с Н.А.Бердяевым, Г.П.Федотовым, К.В.Мочульским и И.И.Фондаминским. К этому времени относится ее духовное сближение с о.Сергием Булгаковым, вскоре она становится его духовной дочерью.
С 1930 она — разъездной секретарь РСХД. Ей доверена работа по оказанию духовной и социальной помощи русским эмигрантам, таким же как она и ее семья, рассеянным по всей Франции. Во время своих поездок по Франции она видит русских страдающих хроническими заболеваниями, туберкулезных, спившихся, сбившихся с пути. Она посещает дома умалишенных и находит там русских, которые, не зная французского языка, не могут объясниться с врачами. Она понимает все отчетливее, что ее призвание не в чтении блестящих докладов, а в том, чтобы выслушать, утешить, оказать конкретную помощь. В этом ее диаконическое служение. После ее выступлений люди спешат поговорить с ней наедине. Случалось, что перед комнатой, где она вела разговоры, собиралась очередь, как перед исповедью. Но главное, к чему она стремится — это отдать все свои дарования Богу и людям.
Так приходит решение посвятить себя Богу через монашество. Ее желание наталкивается на многочисленные препятствия. Для многих православных прошлое Елизаветы Юрьевны, ее политические убеждения, и, особенно, два ее неудавшихся замужества, несовместимы с вхождением в монашескую жизнь. Другие, как Н.А.Бердяев, опасались, что монашеское облачение будет скорее препятствием для осуществления ее собственного призвания. Но митрополит Евлогий (Георгиевский), глава православных русских приходов в Западной Европе, благосклонно принял желание Елизаветы. Он находит и каноническое разрешение: номоканон, признавая и применяя 22-ю и 17-ю новеллы императора Юстиниана допускает развод, если один из супругов жаждет вступить в монашескую жизнь. Чин пострига произошел 16 марта 1932 года на Сергиевском подворье в Париже, митрополит Евлогий напутствовал ее: «Нарекаю тебя в честь Марии Египетской: как та ушла в пустыню к диким зверям, так и тебя посылаю я в мир к людям, часто злым и грубым, в пустыню человеческих сердец».
Икона прп. Марии Египетской, написанная матерью Марией перед постригом
Икона прп. Марии Египетской, написанная матерью Марией перед постригом
с отцом Сергием Булгаковым
с отцом Сергием Булгаковым

Монашество в миру

Лето после пострига мать Мария проводит в разъездах по православным женским монастырям в независимой в то время Прибалтике. Она возвращается из этого путешествия, убежденная в несоответствии традиционных форм монашества современной исторической ситуации. Ей они кажутся устаревшими, более того, зараженными духом «буржуазности» — антиподом истинного монашеского призвания.
Слова евангельской притчи о Срашном Суде мать Мария принимает буквально: «Пустите за ваши стены беспризорных воришек, разбейте ваш прекрасный уставной уклад вихрями внешней жизни, унизьтесь, опустошитесь, умалитесь, — и как бы вы не умалялись, как бы ни опустошались, — разве это может сравниться с умалением, с самоуничижением Христа. Примите обет нестяжания во всей его опустошающей суровости, сожгите всякий уют, даже монастырский, сожгите ваше сердце так, чтобы оно отказалось от уюта, тогда скажите: «Готово мое сердце, готово».

Дом, открытый для всех

Lurmel_nachaloНачало 30-х годов ознаменовалось во Франции суровым экономическим кризисом. Безработица среди русских эмигрантов приняла размеры настоящего бедствия. Мать Мария решила открыть дом, где будет принят как брат и сестра всякий, кем бы он ни был, пока остается еще хоть немного места. Денег на это начинание у нее не было, но беспредельная вера в помощь Божию окрыляла ее. Благодаря поддержке англиканских друзей, она сняла дом на Вилла де Сакс в Париже. Но очень быстро в нем становиться слишком тесно, и она перебирается в большой полуразрушенный дом на улице Лурмель в XV округе Парижа.
Энергичная монахиня с широкой улыбкой, несколько небрежно одетая в подрясник со следами краски, готовая прийти на помощь любому, кто ее позовет, она быстро становится известной. Среди насельников Лурмель две-три монахини; повар — мастер на все руки; несколько семей, не имеющие средств к существованию; душевнобольные, которых когда-то выручила мать Мария из психиатрических лечебниц. Здесь же находят приют и утешение безработные, правонарушители, бездомные, молодые женщины легкого поведения, наркоманы.
Mat_Maria_rospisВместе с матерью Марией, разделяя все тяготы повседневных забот, трудятся члены ее семейства: мама — Софья Борисовна, сын Юрий и дочь Гаяна; они помогают ей и в столовой и в церкви, которая была переделана из старого гаража. Церковь была украшена иконам, написанными и вышитыми самой матерью Марией, она прекрасно владела искусством древнего лицевого шитья. В церкви на Лурмель богослужения и требы совершались назначенным приходским священником, это были последовательно сменявшие друг друга отцы: Евфимий (Вендт), Лев Жилле, Киприан (Керн) и Дмитрий Клепинин.
Мать Мария с большой любовью расписала часовню, но в службах участвовала не регулярно. Безмерное количество неотложных дел отвлекало ее. Она сама закупала продукты, для чего отправлялась на рассвете пешком с большим мешком на спине и неизменной тележкой через весь Париж на центральный рынок (Чрево Парижа). Продавцы, знавшие эту странную монахиню, отдавали ей по низким ценам, а зачастую и бесплатно, остатки некоторых не распроданных и скоропортящихся продуктов. Случалось, она всю ночь проводила вокруг центрального рынка, переходя из одного кафе в другое, где, облокотившись о стойку, дремали бродяги. Она быстро распознавала русских, говорила с ними, приглашала их «на Лурмель» чтобы попытаться разрешить их трудности.
Среди всех своих забот мать Мария находит время писать статьи на волнующие ее темы, она опять начала сочинять стихи, и, по примеру героев Достоевского, любит пообсуждать богословские и философские проблемы, часто до глубокой ночи. Религиозно-философская академия, основанная Н.А.Бердяевым, собирается в столовой ее дома на Лурмель, и мать Мария выступает с докладами и принимает самое горячее участие в дискуссиях.
Вспоминает близкий друг матери Марии К.В. Мочульский: «Мать все умеет делать: столярничать, плотничать, малярничать, шить, вышивать, вязать, рисовать, писать иконы, мыть полы, стучать на машинке, стряпать обед, набивать тюфяки, доить коров, полоть огород. Она любит физический труд и презирает белоручек. Еще одна черта: она не признает законов природы, не понимает, что такое холод, по суткам может не есть, не спать, отрицает болезнь и усталость, любит опасность, не знает страха и ненавидит всяческий комфорт — материальный и духовный».
В 1935 году, при активной поддержке друзей-единомышленников, она основывает объединение «Православное дело». Почетным председателем объединения становится митрополит Евлогий. «Православное дело» разворачивает обширную социальную деятельность: создает два общежития для бедных; дом для выздоравливающих туберкулезных больных в Нуази-ле-Гран; на улице Лурмель открывает приходскую школу, курсы псаломщиков, а также миссионерские и лекторские курсы; издает одноименный журнал.

Сопротивление

Вторая мировая война в Европе разразилась в 1939, после поражения 1940 года наступила немецкая оккупация. Тяжелые времена, наступивший голод — не застали мать Марию врасплох. С практической хваткой, в которой сказывается опыт прошлого, она не только организует запасы питания, но и устанавливает контакт с мэрией ХV округа, которая берет под свое покровительство дом на улице Лурмель, объявляя его муниципальной столовой, выдает матери Марии продуктовые карточки и сами продукты.
Вскоре начинаются гонения на евреев. Мать Мария ни секунды не сомневается в том, как надо действовать. Она давно предчувствовала опасность гитлеровской идеологии. Теперь она делится с Мочульским: «Нет еврейского вопроса, есть христианский вопрос. Неужели вам непонятно, что борьба идет против христианства?… Теперь наступило время исповедничества».
Дом на Лурмель быстро становиться известен как убежище. Там скрывают тех, кому угрожает опасность, для них получают поддельные документы, их переводят в «свободную зону». Мать Мария тесно связана с Сопротивлением. Друзья «Православного дела» составляют список заключенных русских и евреев и организуют пересылку писем и посылок. Отец Дмитрий выдает свидетельства о крещении тем, кто просит. Тем временем ужасы немецкой оккупации продолжаются: в ночь с 4 на 5 июля 1942 года арестованы 13 тысяч евреев и доставлены на зимний велодром, в двух шагах от Лурмель. Мать Мария проникает туда и проводит три дня, утешая подругу-еврейку и помогая добровольцам Красного Креста оказывать помощь больным. В этих невероятных условиях она бесстрашно спасает троих детей, пряча их в ящике для мусора.
8 февраля 1943 гестапо совершило налет на Лурмель и арестовало Юру Скобцова (сына матери Марии, который несмотря на свои 20 лет также активно участвовал в Сопротивлении), отца Дмитрия Клепинина и еще нескольких человек. Матери Марии, которой в то время не было в Париже, дали знать, что ее сын будет освобожден, если она сама явится в гестапо. Когда она пришла туда, ее тотчас арестовали, никого не освободив. По рассказам С.Б. Пиленко, гестаповец Гофман крикнул ей: «Вы дурно воспитали Вашу дочь, она только жидам помогает!», на что Софья Борисовна ответила: «Это неправда, моя дочь настоящая христианка, и для нее нет «ни эллина, ни иудея», а есть человек. Она туберкулезным и сумасшедшим и всяким несчастным помогала. Если бы и Вам грозила беда, то и Вам помогла бы». Мать Мария улыбнулась и сказала: «Пожалуй, помогла бы».
После длительных допросов вся группа была доставлена в форт Романвиль, затем в этапный лагерь Компьен, где мать Мария смогла последний раз увидеть своего сына. Сохранились воспоминания ее соузницы И.Н.Вебстер, невольной свидетельницы этой встречи: «Наутро, часов в пять, я вышла из своей конюшни и, проходя коридором, окна которого выходили на восток, вдруг застыла на месте в неописуемом восхищении от того что увидела. Светало, с востока падал какой-то золотистый свет на окно, в раме которого стояла мать Мария. Вся в черном, монашеском, лицо ее светилось, и выражение на лице такое, какого не опишешь, не все люди даже раз в жизни преображаются так. Снаружи под окном, стоял юноша, тонкий, высокий, с золотыми волосами и прекрасным чистым прозрачным лицом. На фоне восходящего солнца и матъ, и сын были окружены золотыми лучами… Ни мать, ни сын не знали, что это их последняя встреча в этом мире». Из Компьена мужчин отправили в Бухенвальд, а мать Марию в женский лагерь Равенсбрюк.
8 февраля 1944, в концлагере Дора скончался отец Дмитрий. Что стало с Юрой Скобцовым, неизвестно, по всей вероятности, он погиб в газовой камере.
О поведении матери Марии в заключении сохранилось множество свидетельств соузниц, среди которых наиболее яркое принадлежит племяннице Шарля де Голля, Женевьеве де Голль-Антоньоз: «На своем тюфяке она устраивала настоящие кружки, где рассказывала о русской революции, о коммунизме, о своем политическом и социальном опыте и иногда, более глубоко – о своем религиозном опыте. Мать Мария читала отрывки из Евангелия и Посланий по ‘Настольной книге христианина’, которая уцелела у одной из соузниц во время обыска. Она толковала прочитанное в нескольких словах. Подле нее мы молились и порой пели тихим голосом. Мать Мария часто посещала блок русских девушек «солдаток», которые принимали ее с любовью. Она с восхищением рассказывала нам о их мужестве. Быть может, в этих юных лицах она находила лицо своей дочери Гаяны, которая вышла замуж за советского студента и умерла в России».
Одаренная исключительной жизнестойкостью и непоколебимой верой, Мать Мария обладала многими качествами, помогающими выжить даже в ужасных условиях концлагеря. «Всякий в блоке ее хорошо знал, — вспоминает одна из ее приятельниц Жаклин Пейри, — она хорошо ладила и с молодежью и с пожилыми, с людьми разных политических взлядов и с людьми совершенно различных верований. Она нам расказывала про свой общественный опыт во Франции. Мы ее расспрашивали об истории России, о ее будущем… Эти дискуссии являлись для нас выходом из нашего ада. Они помогали нам восстанавливать утраченные душевные силы, они вновь зажигали в нас пламя мысли, едва тлевшее под тяжким гнетом ужаса».Аллегорическое изображение высадки Союзников. Вышивка матери Марии, лагерь Ревенсбрюк
Наступает весна 1945 года. Эти последние месяцы перед освобождением были очень мучительны. Мать Мария просит одну из соузниц, Е.А.Новикову, запомнить и передать свое последнее послание митрополиту Евлогию и отцу Сергию Булгакову: «Мое состояние сейчас – это то, что у меня полная покорность к страданию, и это то, что должно быть со мною, и что если я умру, в этом я вижу благословение свыше».
Она, столько раз утешавшая других, теперь умолкает. Трудно сказать что-то определенное о кончине матери Марии. Разделенная со своими товарищами по заключению, она была переведена в Югендлагерь и стала жертвой последнего отбора. 30 марта, в Великую Пятницу, мать Мария была отобрана комендантом Шварцгубером «налево» — в группу смертников, среди тех, кто не мог уже передвигаться. По другим свидетельствам, она сама вступила в группу отобранных, и тем самым добровольно пошла на мученичество.
Мать Мария погибает 31 марта 1945 года. Предчувствуя это, она еще в 1938 году пишет:
«От хвороста тянет дымок,
Огонь показался у ног
И громче напев погребальный.
И мгла не мертва, не пуста,
И в ней начертанье креста —
Конец мой, конец огнепальный!»
***
Митрополит Антоний Сурожский в своем Слове о матери Марии сказал: «мать Мария, подобно древнему, многострадальному Иову, не поддалась соблазну «приписать безумие Богу». Она прожила в разрывающих душу и плоть противоречиях сострадания и ответственного несения своего христианского имени: любовью Любви ради, в умирании ради Жизни, в отдаче своей жизни ради правды Царствия Божия. Ее образ будет становиться светлей и светлей, ее духовное значение будет для нас все возрастать по мере того, как и мы начнем понимать последний смысл Любви воплощенной и распятой».
Автор выражает глубочайшую признательность Елене Аржаковской-Клепининой и Татьяне Викторовой, бескорыстно предоставивших материалы, без которых написание этой статьи было бы невозможно.
Иллюстрации к статье взяты с сайта, посвященного матери Марии

За други своя…

Не секрет, что личность матери Марии (Скобцовой) вызывает серьезные дискуссии. В частности, вполне обоснованной критике подвергаются ее публицистические высказывания о монашестве, весьма спорными являются ее богословские мнения. Как в связи с этим относиться к ее канонизации Вселенским Патриархатом?
За комментарием мы обратились к ректору ПСТГУ члену Синодальной комиссии по канонизации святых протоиерею Владимиру ВОРОБЬЕВУ.
– Святые, канонизированные в одной Поместной Православной Церкви, являются святыми всей Церкви. Поэтому пока у нас есть единство с Вселенским Патриархатом, пока между нашими Церквами есть евхаристическое общение, святые, канонизированные Вселенским Патриархатом, являются и нашими святыми. Пока святой не канонизирован, могли быть сомнения, но после канонизации сомнения должны быть отложены в сторону. Когда какого-то человека хотят рукоположить во священника или в епископа, мы тоже можем выражать свои сомнения – хорошим ли он будет епископом или священником, сможет ли он исполнять свое служение. Но если он рукоположен, то мы должны подойти под благословение, потому что Церковь его рукоположила. Канонизация святого – это деяние церковного соборного разума, и мы не можем ставить под сомнение благодатную силу этого деяния. Это принцип нашего церковного единства. Так что не следует говорить: мать Мария там канонизирована, а у нас не канонизирована. Если были сомнения, можно сказать по-другому: мы сомневались в возможности канонизации, но теперь мы должны ее признать.
По поводу же сомнений, связанных с публицистическими высказываниями матери Марии, или с ее биографией (участие в партии эсеров, второе замужество), или с образом жизни, не вполне похожим на традиционный монашеский, с ее свободой в отношении священноначалия, с тем, что она не очень связывала себя послушанием, то я хочу напомнить, что эти сомнения относятся не к той стороне ее жизни, за которую она канонизирована. Она канонизирована не за эту свою жизнь, а за мученический подвиг. Она отдала свою жизнь за други своя именно как монахиня, как христианка. Она прекрасно понимала, что ее деятельность по спасению ближних в очень страшный момент оккупации смертельно опасна. И она тем не менее на это шла. Ее арестовали как участницу Сопротивления, но она ведь занималась не какой-то партизанской диверсионной деятельностью, а, будучи монахиней, просто всячески помогала людям, спасала людей и этим исполняла свой христианский долг. Именно поэтому ее страдания и ее мученическая смерть стали основанием для канонизации. Точно так же мы канонизируем очень многих новых мучеников и исповедников российских, не вникая особенно в обстоятельства их жизни. Потому что, по древнему учению Церкви, мученическая кровь смывает все грехи, и в истории Церкви известны случаи, когда некрещеные люди, исповедавшие веру во Христа и после этого претерпевшие мучения, почитались в Церкви как святые мученики. Про них говорилось, что они крещены своей кровью. Поэтому мы и сейчас принимаем мученический подвиг независимо от жизни человека как основание для канонизации. А в мученической кончине матери Марии нет никаких сомнений.
Что же касается сомнительных с богословской точки зрения высказываний матери Марии, то в документах нашей Комиссии по канонизации существует текст, который говорит, что причисление к лику новомучеников не означает канонизации литературного, эпистолярного или другого их наследия. Канонизация новомученика не значит, что все, что человек написал в своей жизни, – это творение святого отца. Это канонизация не за жизненный подвиг, а за подвиг в смерти, подвиг, который венчал жизнь человека. Мать Мария исполнила заповедь Христову: «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). Именно это мы считаем основанием для ее канонизации, а не ее богословие.
Вообще, мне кажется, неправильно воспринимать канонизацию как какой-то окончательный суд о человеке, такой «билет в Царство Небесное». Кто мы такие, чтобы судить? Наша задача значительно проще. Мы хотим послужить Церкви, прославляя новых святых. Есть огромное множество людей, которые совершили подвиги исповедания веры, подвиги любви к Богу и ближним. Из них мы выбираем наиболее яркие примеры, чтобы Церковь смотрела на них и видела в них некий образ подвига и веры. Вот что такое канонизация. Это свидетельство наше здесь на земле о тех подвигах, которые совершили люди, или о тех чудесах, которыми Господь их прославляет, или о том учении, которое Церковью было принято, которое утвердило веру в народе Божием, и так далее. Именно в этом смысле мы причисляем тех или иных людей к лику святых и именуем их учителями, строителями Церкви, святителями, мучениками, исповедниками, преподобными. При этом, конечно, очень много святых остается не канонизированными, неизвестными миру, но Богу они ведомы и в Царстве Божием они будут там, где Господь им судил быть.
Мы, конечно, как люди грешные, можем ошибаться. Ошибки возможны и в канонизации, и тогда они исправляются временем. Бывает, что какое-то решение принимается, а потом оказывается, что Церковью это решение не воспринято, рецепции церковной не происходит. Например, канонизировали святого, а Церковь не стала его особенно-то почитать. Признали канонизацию важной, занесли имя святого в святцы, составили службу, а никто ее не служит. А бывает наоборот — какого-то святого мимоходом в числе прочих канонизировали, не составили службы и мощи не открыли, а едут толпы народа на его могилку и молятся, и почитание растет, и удивительные чудеса происходят. И тогда Церковь исправляет свои ошибки: оказывается, этого святого из числа местночтимых надо прославить всецерковно. Так что народ участвует в этом процессе. Это происходит не так четко и ясно, как в бухгалтерии и не так юридически оформлено, как у католиков, но в этом-то и сила Православия: мы не убираем из канонизации тайну. Мы делаем по-человечески то, что мы можем, но мы всегда помним, что окончательное решение принадлежит Богу.
Думаю, что со временем встанет вопрос, что подвиг матери Марии начался в ее сострадательном служении нищим и убогим еще до войны. Уже тогда она по существу отказалась от какой-либо «жизни для себя», начала «отвергаться себя» по Евангелию. Отвергнуться себя, взять крест свой и пойти за Христом на страдания и смерть — это ее сознательный выбор, это осуществления заповеди Христовой, веление ее глубоко уверовавшего и полюбившего Христа сердца. Не на словах, не по видимости, а по сердцу своему она стала христианской, и Господь прославил ее мученической кончиной.
Источник: Милосердие.ru
Читайте также:



   Перепечатка в интернете разрешена при условии наличия активной ссылки на сайт Православие и мир
   Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) возможна только с письменного разрешения Редакции.
   Мнение автора может не совпадать с позицией Редакции.

 http://www.pravmir.ru/category/semya/beremennost-i-rody/

No comments: