ნ.ს. ტრუბეცკოი-კავკასიის ხალხებზე:
"ხალხნი ყოველნი გარს შემომერტყნენ-უფლის სახელით მართლაც ამოვწყვეტ მათ"//ფსალმუნი 117//118//,10//.
ქართველებმა თებერვლის რევოლუციიდან მიიღეს სულ მცირე ავტონომიის უფლება და დავა ამ უფლების გამო შეუძლებელია., მაგრამ ეს იძლევა საბაბს ქართული სეპარატიზმის გაჩენისთვის და ყოველი რუსული მთავრობის მოვალეობაა მასთან ბრძოლა. თუ კი რუსეთს უნდა ბაქოს ნავთობის შენარჩუნება ის ვერ დაუშვებს დამოუკიდებელი საქართველოს არსებობას.
ქართული პრობლემის სირთულე სწორედ იმაშია რომ საქართველოს გარკვეული დამოუკიდებლობის უარყოფა ეხლა უკვე პრაქტიკულად შეუძლებელია და მისი სრული პოლიტიკური დამოუკიდებლობის აღიარება დაუშვებელია. აქ უნდა შეირჩეს გარკვეული საშუალო ხაზი, თანაც ისეთი რომელიც არ მისცემს საბაბს ქართველებში რუსოფობურ განწყობილებათა განვითარებას...
უნდა გავიგოთ ისიც რომ ქართული ნაციონალიზმი იღებს მავნე სახეს იმდენად რამდენადაც იმსჭვალება ევროპეიზმის გარკვეული ელემენტებით.
ამდენად ქართული საკითხის სწორი გადაწყვეტა მოინახება მხოლოდ ჭეშმარიტი ქართული ნაციონალიზმის, ე.ი.ევრაზიული იდეოლოგიის განსაკუთრებული ქართული ფორმის გაჩენის შემთხვევაში....
აფხაზეთში ოფიციალურ ენად უნდა ვაღიაროთ აფხაზური, ხელი შევუწყოთ აფხაზური ინტელიგენციის განვითარებას და ჩავაგონოთ მას გაქართველებასთან ბრძოლის აუცილებლობა"///ესე იგი აფხაზებს არ ეშინოდათ გაქართველებისა და ტრუბეცკოის თანამოაზრეებს უნდა დაეშინებინათ აფხაზები ამით, მთარგმნელი//.
ეს 1920 წლისთვის დაწერა რუსეთის დამამხობელ ამაოხრებელი ბოლშევიკების მიერ ევროპაში გაგდებულმა სახელგანთქმულმა რუსმა მეცნიერმა, მოსკოვში და ლაიპციგში ნასწავლმა ნიკოლაი სერგეევიჩ ტრუბეცკოიმ //1890-1938// რომელიც 1918 წლიდან იყო როსტოვის უნივერსიტეტი.
ემიგრაციაში ყოფნისას ის გახდა ვენას სლავისტიკის კათედრის გამგე, პრაღას ლინგვისტური წრის ერთ-ერთი თეორეტიკოსი და 1930 წლიდან გახდა ვენას მეცნიერებათა აკადემიის წევრი.
ბოლშევიკების მიერ დაქცეული რუსეთის ეს ბრწყინვალე შვილი ემიგრაციაშიც კი უფრო ფიქრობდა საქართველოს დაუძლურება დადამბლავების და ქართველების და აფხაზების ერთმანეთზე გადაკიდების ხერხებზე ვიდრე თავისი ქვეყნის კეთილდღეობაზე.
ხოდა ამ ბრწყინვალე ადამიანმა საფუძველი ჩაუყარა ევრაზიულ მოძრაობას რომლის საწყისად შეიძლება ჩაითვალოს მისი ნაშრომი "ევროპა და კაცობრიობა".
რუსული ემიგრაცია დიდად განიცდიდა დასავლურ პასიურობას და იმას რომ დასავლეთს არ უნდოდა ანტიბოლშევიკური ძალებისთვის დახმარების გაწევა. აი ამაზე სპონტანური რეაქცია იყო პირველ რიგში ევრაზიელობა. დასავლეთის მიერ გადარჩენილი და შეფარებული რუსული ემიგრაცია გამხეცდა უკვე არა ბოლშევიკების არამედ დასავლეთის წინააღმდეგ.
ევრაზიული მოძრაობის შემქმნელები იყვნენ დიდად განათლებული ახალგაზრდები, 1890-ან წლებში გაჩენილი თაობა. მათ უმრავლესობას არ მიუღია მონაწილეობა სამოქალაქო ომში, არ უმსახურია თეთრ არმიაში, მაგრამ ისინი იდგნენ ანტიბოლშევიკურ პოზიციებზე.
მათ რომ მოენდობინათ თავისი პარტიის შექმნა და ჩართვა აქტიურ პოლიტიკურ ბრძოლაში, როგორც ეს გააკეთა მრავალმა მათმა თანამემამულემ უცხოეთში, მათი ლოზუნგი იქნებოდა არც თეთრები და არც წითლები, რუსები!
ეს ლოზუნგი 1920-ან წლებში წამოწიეს პარიზში, ბელგრადში და რუსული საზღვარგარეთის სხვა ცენტრებში მყოფმა მათმა თანატოლებმა-მლადოროსებმა//"ახალგაზრდა როსებმა" //.
ისინი იყვნენ სხვა ტემპერამენტის, სხვა მოწოდების ადამიანები. მათ თავის პირველ კრებულში "სვლა აღმოსავლეთისკენ" “Исход к Востоку”// განაცხადეს:
"რუსები და რუსული სამყაროს" ხალხები არც ევროპელები არიან და არც აზიატები. ჩვენ ვერწყმით ჩვენს ირგვლივ არსებული კულტურის და ცხოვრების სტიქიას და არ გვრცხვენია იმის აღიარება რომ ვართ ევრაზიელები"
და აი, სიუჟეტი პირველმა ჩამოაყალიბა ნიკოლაი ტრუბეცკოიმ.
ტრუბეცკოის თქმით ევროპული განათლების საჭიროება რუსეთში გაჩნდა როგორც თვითგადარჩენის სავსებით გასაგები ინსტინქტი. მისი აუცილებლობა უპირველეს ყოვლისა სამხედრო მოსაზრებებით იყო ნაკარნახევი.
მაგრამ პეტრე პირველი მეტისმეტად გაერთო რუსეთის ვესტერნიზაცია-გადასავლურებით და რუსეთში ამოთხარა ორი უფსკრული-რუსეთის დღევანდელობასა და წარსულს შორის და რუსეთის საზოგადოების ზედაფენებსა და ხალხს შორის.
მაგრამ რუსეთი ვერ გახდა ევროპული ქვეყანა, მან ვერ შეითვისა მთლიანად ევროპული კულტურა იმიტომ რომ ევროპეიზმი კულტურულად უცხოა რუსი ხალხის მასისთვის.
ტრუბეცკოის თქმით პეტრე პირველის რეფორმებმა გააჩინეს რუსი ხალხისთვის ორგანულად უცხო იდეები-რუსული დიდმპყრობელობის და რუსულ ნიადაგზე ევროპული ცივილიზაციის იდეალების განხორციელების იდეები.
რუს ხალხს არაფერს ეუბნებოდა არც რუსეთი როგორც დიდი ევროპული სახელმწიფო და არც ევროპული პროგრესის იდეები.
ევროპული დიდმპყრობელობა ერთის მხრივ და რუსი ერის ზედაფენათა ევროპული განათლება რუსულ ნიადაგზე საკმაოდ დიდხანს შეიძლებოდა გაჩერებულიყო მხოლოდ ხალხის მასების ხელოვნური დუმილის და პასიურობის პირობებში. მაგრამ ერთიც და მეორეც უნდა დანგრეულიყო როდესაც ამოძრავდებოდა რუსეთის შენობის ბუნებრივი საფუძველი, ხალხის მასა.
//ევრაზიელებს არ უყვარდათ ევროპა და მას უპირისპირებდნენ მართლმადიდებლობით და ძმური სიყვარულით განათებული ძველი პეტრემდელი რუსეთის იდეალიზებულ სახეს.
ევრაზიელობა ცდილობდა ზურგის შექცევას ევროპისთვის და ევროპეიზმისთვის და ხაზს უსვამდა რუსეთის ისტორიის აზიურ კომპონენტს.
ტრუბეცკოის თქმით კიევის რუსეთი რომლის ტერიტორიაც იყო თანამედროვე რუსეთის მეოცედი არ ყოფილა რუსეთის ნამდვილი წინაპარი.
ტრუბეცკოის მტკიცებით რუსეთის ნამდვილი წინაპარი იყო უზარმაზარი და მძლავრი ოქროს ურდო.
რუსეთის მძლავრი სუვერენიტეტის სათავესთგან დგას ჩინგიზ ყაენი რომელმაც მოსკოვის სამთავროს მისცა მსოფლიო სამეფოს იდეა.
და აი ეს დიდი ქვეყანა რომელსაც ხვდა უზომო და ტრაღიკული განსაცდელები დგას ევროპულ ქვეყნებზე უფრო მაღლა, მისი ცნობიერება ევროპულ ცნობიერებაზე უფრო მაღალი დონისაა.
ტრუბეცკოის თქმით რუსეთისთვის ერთადერთი გამოსავალია ანტიევროპული მოძრაობის სათავეში ჩადგომა.
ტრუბეცკოის თქმით ევროპამ სხვა ხალხებს განუვითარა არასრულფასოვნების გრძნობა რის გამოც ეს ხალხები ზურგს აქცევენ თავის საკუთარ ტრადიციებს და ცდილობენ ისტორიული განვითარების საფეხურების გამოტოვებას.
ტრუბეცკოის თქმით დასავლური ნაციონალიზმი ეგოცენტრული და ქედმაღალია და რუს სწავლულს სურდა ჭეშმარიტი ნაციონალიზმის დებულებათა შემუშავება.
ტრუბეცკოის სჯეროდა რუსეთის პირველობისა მსოფლიოში და მისი მესიანური როლისა. მის ევრაზიელობას ეზიზღებოდა ევროპული დემოკრატია.
ევრაზიელთა აზრით დასავლეთმა ბოლომდე არ დაუჭირა მხარი ანტიბოლშევიკურ ძალებს და უღალატა რუსეთს, რუსეთს ღუპავს დასავლეთიდან აღებული სოციალისტური იდეები. ემიგრანტები დამცირებულებად გრძნობდნენ თავს და ეს უბიძგებდა მათ მემარჯვენეებისკენ, ავითარებდა მათში ქედმაღლობას. ...
პარადოქსია, მაგრამ გაბოროტებულმა ევრაზიელებმა ბოლოს და ბოლოს ჩათვალეს რომ ბოლშევიკური რევოლუცია იყო რუსი ხალხის რადიკალური პროტესტი ევრაზიელებისთვის საძულველი პეტრეს რუსეთის წინააღმდეგ და ევრაზიელები დაუახლოვდნენ ბოლშევიკურ თეორიებს.
ევრაზიელები თვლიდნენ რომ ბოლშევიკური გადატრიალება-რევოლუცია იყო ხალხის რადიკალური პროტესტი პეტრე პირველის მემკვიდრეობის წინააღმდეგ, ხალხის მიერ უარყოფილი პეტრეს რეფორმების შედეგად გაჩენილი უფსკრულის ზრდა. ევრაზიელების აზრით ბოლშევიზმში მთავარი იყო პეტერბურგის ევროპეიზებული რუსეთის სიძულვილი რომელსაც ხალხიც იზიარებდა, და არა მსოფლიო რევოლუციის რაღაც აბსტრაქტული მიზნები.
ევრაზიელების აზრით ხალხმა გაიმარჯვა სამოქალაქო ომში და მოახვევს თავს ბოლშევიკებს თავის მიზნებს.
მთავარია რომ გადარჩენილია რუსეთის ტერიტორიული მთლიანობა და ამისთვის ევრაზიელები სხვა რუსული მემარჯვენე ორგანიზაციების მსგავსად პატიებდნენ ბოლშევიკებს მათ მიერ ჩადენილ დანაშაულებს.
ტრუბეცკოი არ უარყოფდა თავის ერთგვარ იდეურ ნათესაობას ბოლშევიზმთან და მოგვიანებით იტალიურ ფაშიზმთან, თუმცა თვლიდა რომ ფაშისტური რევოლუცია ბოლშევიკურზე ნაკლებად მნიშვნელოვანი იყო იმიტომ რომ ვერ მოახერხა დასავლეთის საპირისპიროდ დასრულებული იდეური ძალის შექმნა.
ტრუბეცკოის აზრით ბოლშევიზმის და ფაშიზმის ძალა და მომხიბლაობა იმაშია რომ მათში ბატონობს იდეოლოგია, იდეოკრატია.
ევრაზიელობის მოძღვრების მთავარი მომენტი ისაა რომ რომ მსოფლიოს მხსნელი შეიძლება იყოს არა რუსი არამედ რაღაც ევრაზიელი ერი, აქედანაა მთელი ყოფილი რუსეთის იმპერიის ხალხების მომცველი ევრაზიული ნაციონალიზმის ქადაგება. ევრაზიელთა აზრით ხელი უნდა შეეწყოს ყველაფერს რაც ქმნის და აძლიერებს ევრაზიულ ნაციონალიზმს.
ევრაზიელთა მონღოლოფილია:
ტრუბეცკოი ხაზგასმით ამბობს რომ პეტრე პირველის მიმდევრები შეიძლება ყოფილიყვნენ ან მის მიერ მიწვეული არარუსები ან უპრინციპო და ხარბი რუსი კარიერისტები. პეტრეს ახლობელთა უმრავლესობა მისი აზრით თაღლითებისგან და მამაძაღლებისგან შედგებოდა. სრულიად არაა შემთხვევითი ის რომ რუსი ისტორიკოსების თქმით პეტრეს არ ყოლია ღირსეული მემკვიდრეები. ღირსეული რუსები ვერ დადგებოდნენ პეტრეს მხარეს.
ტრუბეცკოის მოსწონს ევროპული ტექნიკის გამოყენება, მაგრამ ის გმობს ექსცესებს რომელთა გარეშეც შეიძლებოდა ნაკლები ზარალით მეტის მიღწევა.
ტრუბეცკოი ხაზგასმით ამბობს რომ პეტრე პირველის მიმდევრები შეიძლება ყოფილიყვნენ ან მის მიერ მიწვეული არარუსები ან უპრინციპო და ხარბი რუსი კარიერისტები. პეტრეს ახლობელთა უმრავლესობა მისი აზრით თაღლითებისგან და მამაძაღლებისგან შედგებოდა. სრულიად არაა შემთხვევითი ის რომ რუსი ისტორიკოსების თქმით პეტრეს არ ყოლია ღირსეული მემკვიდრეები. ღირსეული რუსები ვერ დადგებოდნენ პეტრეს მხარეს.
ტრუბეცკოის მოსწონს ევროპული ტექნიკის გამოყენება, მაგრამ ის გმობს ექსცესებს რომელთა გარეშეც შეიძლებოდა ნაკლები ზარალით მეტის მიღწევა.
პეტრეს რეფორმების ყველაზე უარეს შედეგად ტრუბეცკოი თვლის მათ შეუქცევადობას.
ტრუბეცკოის თქმით პეტრე პირველის ირგვლივ იყვნენ უცხოელები და რუსი პოდხალიმი მლიქვნელები რომლებიც ზიზღით უყურებდნენ რუს ხალხს როგორც გადასახადების გადამხდელ მასას. საკუთარ ქვეყანას ასე უყურებდნენ პეტრეს მემკვიდრეები, მაგრამ ამის ამის უკიდურეს გამოხატულებად იქცა "ბირონოვშჩინა"
ტრუბეცკოის თქმით პეტრე პირველის ირგვლივ იყვნენ უცხოელები და რუსი პოდხალიმი მლიქვნელები რომლებიც ზიზღით უყურებდნენ რუს ხალხს როგორც გადასახადების გადამხდელ მასას. საკუთარ ქვეყანას ასე უყურებდნენ პეტრეს მემკვიდრეები, მაგრამ ამის ამის უკიდურეს გამოხატულებად იქცა "ბირონოვშჩინა"
//პეტრე დიდის ნახევარძმის ასულმა, 1730 წელს გადედოფლებულმა ანა ივანოვნამ მთელი ძალაუფლება ხელში ჩაუგდო გერმანელ წვრილ მიწათმფლობელ ერნესტ იოჰან ფონ ბიურენს, რომელიც თავს ასაღებდა ფრანგი ჰერცოგი ბირონების ნათესავად და ამიტომ მან დაირქვა სახელად ბირონი.ამის მერე რუსეთს შეესივნენ გერმანელები რომლებიც ამ ქვეყანას ძარცვავდნენ როგორც კოლონიას.
თვითონ ბირონი კი იქცა ტირანად. შექმნა დაუნდობელი საიდუმლო პოლიცია და მოაწყო დიდი სასაკლაოები. ათასობით ადამიანი მოკლეს, ციხეებში ჩაყარეს, აწამეს. იხ. ფრანგული ჟურნალი გეო იდტორია, ცართა რუსეთი,1547-1917, 2012 წლის აგვისტო-სექტემბრის ნომერი, გვ. 38//.
1762 წელს გამეფებული ეკატერინე მეორე //ისიც გერმანელი// უფრო მოქნილი იყო. მან რუსულ კულტურას დაარტყა მონასტრების 80 პროცენტის სეკულარიზაციით.
მის მიერ შექმნილ დახურულ სასწავლებლებში სწავლის შემდეგ ნიჭიერი რუსები ხდებოდნენ მეორეხარისხოვანი ევროპელები, ამაში იგულისხმებოდა ეროვნული ტრადიციების დავიწყებაც.
თვითონ ბირონი კი იქცა ტირანად. შექმნა დაუნდობელი საიდუმლო პოლიცია და მოაწყო დიდი სასაკლაოები. ათასობით ადამიანი მოკლეს, ციხეებში ჩაყარეს, აწამეს. იხ. ფრანგული ჟურნალი გეო იდტორია, ცართა რუსეთი,1547-1917, 2012 წლის აგვისტო-სექტემბრის ნომერი, გვ. 38//.
1762 წელს გამეფებული ეკატერინე მეორე //ისიც გერმანელი// უფრო მოქნილი იყო. მან რუსულ კულტურას დაარტყა მონასტრების 80 პროცენტის სეკულარიზაციით.
მის მიერ შექმნილ დახურულ სასწავლებლებში სწავლის შემდეგ ნიჭიერი რუსები ხდებოდნენ მეორეხარისხოვანი ევროპელები, ამაში იგულისხმებოდა ეროვნული ტრადიციების დავიწყებაც.
რუსს გერმანელად ვერ გადააქცევ.
სამაგიეროდ ტრუბეცკოის აზრით კარგი იყო ჩინგიზ ყაენი:
განსაკუთრებულ ყურადღებას იმასახურებს ტრუბეცკოის ერთ-ერთი მთავარი ნაშრომი "ჩინგიზ ყაენის მემკვიდრეობა: შეხედულება რუსეთის ისტორიაზე აღმოსავლეთიდან და არა დასავლეთიდან". საქმე იმაშია რომ მონღოლური სახელმწიფოს ჩასახვა და ევრაზიაში მონღოლთა დიადი იმპერიის შექმნა მოხდა თავბრუდამხვევი სისწრაფით-სულ 60 წელში.
ტრუბეცკოის აზრით ამას ხელი შეუწყო იმან რომ ჩინგიზ ყაენმა სახელმწიფოს საფუძვლად დაუდო შემდეგი პრინციპები:
- ადამიანების გაყოფა წამხდარ, ეგოიტს, ლაჩარ და, პირიქით, ღირსების უშიშროებაზე და მატერიალურ კეთილდღეობაზე უფრო მაღლა დამყენებელ ადამიანებად.
ასეთი დაყოფა არსებითად ახასიათებდა თვითონ მონღოლებს. ლაჩარ ეგოისტებს ისინი უძახოდნენ შავ ძვალს,ღირსეულ ვაჟკაცებს კი თეთრ ძვალს,გრძელი ნების ადამიანებს.
- დიდი ყაენიდან უკანასკნელ მოლაშქრემდე ყველას ღრმა რელიგიურობა. ჩინგიზ ყაენი თავის ქვეშევრდომებში ყველაზე მეტად აფასებდა სწორედ ასეთ რელიგიურიობას.
- დოგმატიზმის არარსებობა და რჯულშემწყნარებლობა. იწყნარებდნენ ქრისტიანებს, მაჰმადიანებს, ბუდისტებს. რელიგია ბონის მიმდევრებს, რომელთა შორისაც თვითონ ჩინგიზ ყაენი და მისი გვარი იყო.
ტრუბეცკოი ხაზს უსვამს იმას რომ მონღოლთა იმპერიაში არ ყოფილა ოფიციალური რელიგია. მეომრებს, სარდლებს და ადმინისტრატორებს შორის იყვნენ როგორც შამანისტები ისე ბუდისტები, მაჰმადიანები და ნესტორიანი ქრისტიანები.
ამ პრინციპების შესაბამისად "მმართველის ძალაუფლება უნდა ეყრდნობოდეს არა რომელიმე გაბატონებულ წოდებას, არა რომელიმე გაბატონებულ ერს, არა რომელიმე ოფიციალურ რელიგიას არამედ ადამიანთა ფსიქიურ წყობას",
განსაკუთრებული მნიშვნელობა აქვს ტრუბეცკოის აზრს მონღოლთა სახელმწიფოში რუსეთის ადგილის შესახებ. მეცნიერის აზრით “სისულელეა თათრული უღლის ხანის რუსეთის ისტორიის წერა იმის დავიწყებით რომ ეს რუსეთი მაშინ იყო დიდი სახელმწიფოს პროვინცია”. ტრუბეცკოის აზრით რუსეთი როგორც მონღოლთა იმპერიის ნაწილი იყო მონღოლთა ფინანსური და სამხედრო სისტემების ნაწილიც.
ევრაზიელების მტკიცებით რომის პაპმა გამოაცხადა ჯვაროსნული ლაშქრობა მის მიერ სქიზმატიკოსებად წოდებული მართლმადიდებლების წინააღმდეგ და ამის საპასუხოდ რუსეთი გაერთიანდა ჯუჩის ულუსთან //ოქროს ურდოსთან//. ეს მოხდა 1247 წელს, ბათო ყაენის 1239 წლის შემოდგომის ლაშქრობიდან 9 წლის შემდეგ. რუსმა თავადებმა მონღოლებისთვის ხარკის გადახდა დაიწყეს მხოლოდ 1258 წელს.
სხვა სიტყვებით ალექსანდრე ნეველმა აღიარა ოქროს ურდოს სუვერენიტეტი და ეს იყო სამხედრო-პოლიტიკური კავშირი რომლის მიზანიც იყო აგრესიული დასავლეთის მოგერიება.
ტრუბეცკოის თქმით 1480 წლის მოვლენები ანუ ე.წ. განთავისუფლება მონღოლთა უღლიდან სინამდვილეში არის ურდოს ყაენის შეცვლა მოსკოვის მეფით და ყაენის ბინის მოსკოვში გადატანა და მეტი არაფერი.
ამასთან ერთად შეიცვალა დინასტიაც. მონღოლური ოქროს და ლურჯი ურდოები //ვოლგისპირეთი და ტიუმენი// ამჯერად გააერთიანა მოსკოვის მეფე-ყაენმა.
სამხრეთ-დასავლური სამთავროები //თეთრი რუსი, გალიცია, ვოლინი,
კიევი და ჩერნიგოვი// არ დათანხმდნენ ურდოსთან კავშირზე და მოხვდნენ ლიტვას და პოლონეთის ხელში.
ტრუბეცკოის თქმით მოსკოვის სახელმწიფო თავს იცავდა დასავლეთისგან. მე-17 საუკუნის დასაწყისში ძველი რუსეთის ნახევარი ოკუპირებული იყო პოლონეთის მიერ. არეულ დროში იყო მომენტი როდესაც მოსკოვში იდგა პოლონური გარნიზონი და რუსეთის დამოუკიდებლობას საფრთხე ემუქრებოდა..
XVII საუკუნეში დასავლეთ ევროპაში დადგა ტექნიკური პროგრესის ხანა. პოლონეთის და შვედეთის აგრესიის მოსაგერიებლად რუსეთს სჭირდებოდა ენერგიული წინსვლა სამხედრო-პოლიტიკურ და ტექნიკურ სფეროში.
რეფორმების გატარება იკისრა მეფე პეტრე პირველმა, მაგრამ ტრუბეცკოის თქმით ეს რეფორმები გატარდა ევროპის მიერ რუსეთის სრული კულტურული და სულიერი დამონების ფასად.
ტრუბეცკოი ჩამოთვლის ზოგ მტკივნეულ და მავნე სიახლეს-პატრიარქობის გაუქმებას, სხვადასხვა მკრეხელობებს, კარისკაცთა სამოსის და ეტიკეტის ევროპულად გარდაქმნას. "ასამბლეებს", უმაღლეს სახელმწიფო თანამდებობებზე უცხოელთა დანიშნვას.
ტრუბეცკოი ამ პერიოდს უწოდებს ანტინაციონალური მონარქიის პერიოდს.
ტრუბეცკოის აზრით ევროპეიზაციამ მოსპო ეროვნული ერთიანობა, ერთმანეთს დაუპირისპირა კლასები, და თაობები რის შედეგადაც გაჩნდა "დასახიჩრებული რუსეთი".
მოკლედ პეტრე პირველმა მისი ევროპეიზაციის პოლიტიკით მოსპო ჩინგიზ ყაენის მიერ აშენებული დასავლეთისთვის სამაგალითო რუსეთი.
ევროპის მიერ ბოლშევიკებისგან გადარჩენილმა მაგრამ ევროპაზე გაბოროტებულმა ევრაზიელებმა ბოლოს და ბოლოს ჩათვალეს რომ ბოლშევიკური რევოლუცია იყო რუსი ხალხის რადიკალური პროტესტი ევრაზიელებისთვის საძულველი პეტრეს რუსეთის წინააღმდეგ და ევრაზიელები დაუახლოვდნენ ბოლშევიკურ თეორიებს.
ევრაზიელები თვლიდნენ რომ ბოლშევიკური გადატრიალება-რევოლუცია იყო ხალხის რადიკალური პროტესტი პეტრე პირველის მემკვიდრეობის წინააღმდეგ, ხალხის მიერ უარყოფილი პეტრეს რეფორმების შედეგად გაჩენილი უფსკრულის ზრდა. ევრაზიელების აზრით ბოლშევიზმში მთავარი იყო პეტერბურგის ევროპეიზებული რუსეთის სიძულვილი რომელსაც ხალხიც იზიარებდა, და არა მსოფლიო რევოლუციის რაღაც აბსტრაქტული მიზნები.
ევრაზიელების აზრით ხალხმა გაიმარჯვა სამოქალაქო ომში და ის მოახვევს თავს ბოლშევიკებს თავის მიზნებს.
1920-ანი წლების შუა ხანებში ევრაზიული მოძრაობის რადიკალურმა ნაწილმა მოინდომა აქტიური მონაწილეობის მიღება საბჭოთა რუსეთის ცხოვრებაში
1929 წელს პარიზში ჩნდება ევრაზიელობის პროსაბჭოთა ფრთა რომლის სათავეშიც იდგნენ მარინა ცვეტაევას ქმარი სერგეი ეფრონი და კნიაზი დმიტრი სვიატოპოლკ-მირსკი რომლებიც გამოსცემდნენ ჟურნალს "ევრაზია".
ისინი აღტაცებულები იყვნენ ინდუსტრიალიზაციით, გეგმიანი ეკონომიკით. ზოგი მათგანი. მაგალითად ეფრონი, მზად იყვნენ თანამშრომლობისთვის საბჭოთა ხელისუფლების ნებისმიერ ორგანოებთან.
ყოფილი თეთრგვარდიელი სერგეი ეფრონი გახდა საბჭოთა სამშობლოს მეგობართა კავშირის წევრი. წევრობას კი თავისი პირობები ჰქონდა. მისი თეთრგვარდიელობის გამოსასყიდად მას მოსთხოვეს კომუნისტურ საიდუმლო პოლიტიკურ პოლიცია ოგპუსთან თანამშრომლობა.
ასე გაიარა სერგეი ეფრონმა გზა თეთრი რაინდობიდან საბჭოთა ორგანოების თანამშრომლობამდე.
ამასობაში შვეიცარიაში მხეცურად მოკლეს საბჭოთა კავშირიდან გაქცეული პორეცკი-იგნატი რეისი. ამ ამბავში აგრეული სერგეი ეფრონი გადაიკარგა და პოლიციამ დაიწყო მისი მეუღლე მარინა ცვეტაევას დაკითხვა. ემიგრაციამ მარინა ცვეტაევასაც შეაქცია ზურგი.
ისტორიას სამწუხარო დასასრული აქვს.
ეფრონი და სვიატოპოლკ მირსკი დაიღუპნენ საბჭოთა ბანაკებში. მარინა ცვეტაევა კი კომუნისტებმა თვითმკვლელობამდე მიიყვანეს.
ევრაზიელობის ბრწყინვალე თეორეტიკოსი ნიკოლაი სერგეევიჩ ტრუბეცკოი კი 48 წლის ასაკში გარდაიცვალა და მრავალმა მისმა თანამემამულე ემიგრანტმა მხოლოდ ნეკროლოგებიდან შეიტყო რომ ის ასევე იყო დიდი ლინგვისტი, ენათმეცნიერების მთელი განშტოების შემქმნელი.
//ეფრონზე ამბების და ბევრი სხვა რამის რუსულად წაკითხვა შეგიძლიათ ბორის ნოსიკის წიგნში ემიგრანტის სალამი, თავისუფალი პარიზი, მოსკოვი,ინტერპრაკსი,1992//.
და საერთოდ ის დრო საგიჟეთი იყო. 1932 წლის 6 მაისს ვიღაც რუსეთელმა პაველ გორგულოვმა მოკლა საფრანგეთის პრეზიდენტი პოლ დუმე.
1932 წლის 6 მაისს პარიზში იმართებოდა პირველი მსოფლიო ომის ვეტერანებისადმი მიძღვნილი საქველმოქმედო წიგნის ბაზრობა. მის გახსნაზე მიწვეული იყო რესპუბლიკის პრეზიდენტი, 75 წლის პოლ დუმე რომელმაც ომში დაკარგა ოთხი შვილი.
დაახლოებით სამ საათზე პრეზიდენტს უკნიდან მიადგა ვიღაც ახმახი და სამჯერ ესროლა მიბჯენით. იქვე იყვნენ მწერლები სნდრე მორუა და კლოდ ფარერი. მკვლელმა დუმეს მოკვლამდე იყიდა წიგნი ფარერისგან და აიღო მისგან ავტოგრაფი.
პრეზიდენტი გონებაზე მოუსვლელად გარდაიცვალა მეორე დილით.
მკვლელი აღმოჩნდა რუსი პაველ გორგულოვი, რომელიც უკვე დიდი ხანია რაც იპყრობდა ფრანგული პოლიციის ყურადღებას. სასამართლოზე გამოჩნდა მისი ბიოგრაფია.
ის დაიბადა ყუბანის სტანიცა ლაბინსკაიაში, მონაწილეობდა ომში და დაჭრილი იყო. ერთხანს მონაწილეობდა თეთრ მოძრაობაში. ერთ ხანს სწავლობდა როსტოვის უნივერსიტეტში სადაც იყო ლიტერატურული წრის წევრი.
შემდეგ წავიდა ემიგრაციაში, დამკვიდრდა პრაღაში, დაამთავრა კარლის უნივერსიტეტის სამედიცინო ფაკულტეტი და ფულს შოულობდა არალეგალური აბორტებით და სხვა წვრილი სამედიცინო პრაქტიკით. სხვა ემიგრანტები გადაიქცნენ მათხოვრებად,შავ მუშებად და ის კი საკმაოდ შეძლებული იყო.
მაგრამ გორგულოვს არ მოსწონდა ასეთი ცხოვრება. მას ყველგან ელანდებოდა შეთქმულებები,კოლეგების ინტრიგები და დამცირებები
მან დაანება თავი მედიცინას და დაიწყო მწერლობა, პარიზში ფსევდონიმით პაველ ბრედ მან გამოსცა თავისი მოთხრობების და ლექსების კრებული. დაიწყო კაზაკურ ცხოვრებაზე რომანებისა და პიესების წერა.
პაველ გორგულოვი ლექსებით და პროზით ქადაგებდა რუსული მესიანიზმის იდეას რომლის თანახმადაც ჭეშმარიტი სულიერების მატარებელმა რუსეთმა უნდა დაამარცხოს დამპალი დასავლური ცივილიზაცია...
მან სასამართლოს შეატყობინა რომ მას უნდოდა ხარბინში გადასვლა, საბჭოთა კავშირის ელჩი დოვგალევსკის მოკვლა, უცხოურ ლეგიონში ჩაწერა, ბელგიის კონგოში გამგზავრება, ჰიტლერის შტურმავიკების რაზმში შესვლა და მდიდარი საცოლის მონახვა.
მან ფრანგები შეიძულა იმიტომ რომ ისინი ურთიერთობენ ბოლშევიკებთან და მას, პატიოსან კაზაკს, კი სდევნიან. მან რომელიღაც რუსულ გაზეთში წაიკითხა რომ ფრანგებმა უღალატეს კოლჩაკს.
ამის მერე მან ოთახში დაიკიდა კოლჩაკის პორტრეტი და დააწერა მას ორი თარიღი-რუსი ადმირალის სიკვდილის და საფრანგეთის პრეზიდენტის მომავალი დაღუპვის თარიღები. ფრანგული პრესა აივსო წერილებით წითელი და თეთრი შეთქმულებების შესახებ.
გორგულოვი ვარშავიანკას მღეროდა როდესაც ის გილიოტინისკენ მიჰყავდათ.
საფრანგეთის თითქმის სამ მილიონიანი რუსული დიასპორა შეძრა პოლ დუმეს მკვლელობამ. რუსმა ოფიცერმა, კორნეტმა სერგეი დმიტრიევმა მოიკლა თავი და ასე სცადა მთელი რუსული ემიგრაციისგან ლაქის მოწმენდა. სიკვდილის მან დაწერა რომ კვდება საფრანგეთისთვის.
6 мая 1932-го года, был убит Президент Франции Поль Думер.
На 6 мая 1932-го года в Париже намечалось проведение благотворительной книжной ярмарки, посвященной ветеранам Первой мировой войны. На открытие был приглашен Президент республики, 75-летний Поль Думер, потерявший на войне четырех сыновей. Примерно в три часа дня к Президенту сзади подошел высокий человек крепкого телосложения и несколько раз выстрелил в него в упор. Рядом находились писатели Андре Моруа и Клод Фаррер; у последнего, за минуту до убийства Думера, стрелявший купил книгу и взял автограф. Президент Думер скончался на следующее утро, не приходя в сознание.
Сведения об убийце, которым оказался уроженец России, некто Павел Горгулов, молниеносно распространились в средствах массовой информации. Это было связано с тем, что личность Горгулова давно привлекала внимание французской полиции. На состоявшемся вскоре суде приоткрылась биография преступника. Родом – из станицы Лабинская, что на Кубани. Участник войны, имел ранение. Какое-то время примыкал к белому движению, опять же, «какое-то время» учился в Ростовском университете, где был завсегдатаем литературного кружка.
Впоследствии эмигрировал, осел в Праге, окончил медицинский факультет Карлова университета, зарабатывал на жизнь нелегальными абортами и другой мелкой медицинской практикой. Он добился вполне обеспеченного положения, особенно в сравнении с другими русскими эмигрантами, многие из которых стали чернорабочими, нищими и попрошайками. Но Горгулову вся эта «обеспеченность» была не по нутру. Ему везде мерещились заговоры, тайные подвохи коллег по профессии, унижения.
Вспомнив о литературном кружке, он бросил медицину и занялся писательством, решив, очевидно, продвинуться по «духовной линии». Он издал в Париже под псевдонимом «Павел Бред» сборник своих повестей и стихов, начал писать романы и пьесы из казачьей жизни. В стихах и прозе пропагандировал идею русского мессианизма, согласно которой Русь является носителем истинной духовности и должна одолеть загнивающую западную цивилизацию. Вышеупомянутый сборник заканчивался таким послесловием: « Русский я. А все, что от русского исходит, непременно дерзостью пахнет: как – политика, как – вольнодумство, критика и все такое прочее... Потому – народ мы сильный и дерзкий. Свет перевернуть хотим. Да-с. Как старую кадушку. А кто же под кадушкой сидеть будет? Ах, милые, не знаю...».
Вот перечень его дальнейших планов, о которых он поведал на суде: переехать в Харбин, убить советского посла Довгалевского, записаться в Иностранный легион, уехать в Бельгийское Конго, вступить в отряд гитлеровских штурмовиков, подыскать богатую невесту.
Он возненавидел французов за то, что они «якшаются» с большевиками, а его, честного казака – всячески преследуют. Прочитав в какой-то русской газете, что «французы предали Колчака», он повесил в комнате портрет Колчака и написал на нем две даты: день смерти русского адмирала и предстоящий день гибели французского Президента. Пресса на все лады муссировала версии русского «заговора» - как «красного», так и «белого», почти не оставляя «шансов» тем, кто ни в какие заговоры не верил.
Между тем, убийство Думера тревогой и болью отозвалось во всех слоях французской русской диаспоры, насчитывавшей к тому времени почти три миллиона человек. Русский офицер, корнет Сергей Дмитриев покончил с собой, стремясь таким путем, как он полагал, смыть черное пятно со всей русской эмиграции. Уходя из жизни, он оставил записку «Умираю за Францию».
О НАРОДАХ КАВКАЗА
Н.С.Трубецкой
"Все народы окружили меня, но именем
Господним я низложил их" (Пс., 117, 10)
Грузины со времен февральской революции добились признания прав, по крайней мере, на автономию, и эти права оспаривать у них невозможно. Но вместе с тем, поскольку это положение дает повод к возникновению грузинского сепаратизма, всякое русское правительство обязано с ним бороться. Если Россия желает сохранить бакинскую нефть , она не может допустить самостоятельной Грузии. Трудность и сложность грузинской проблемы заключается именно в том, что не признать известной доли самостоятельности Грузии теперь уже практически невозможно, а признать полную ее политическую независимость не допустимо. Здесь должна быть выбрана известная средняя линия, притом такая, которая не давала бы повод развитию в грузинской среде русофобских настроений... Следует усвоить и то положение, что грузинский национализм принимает вредные формы только постольку, поскольку он проникается известными элементами европеизма. Таким образом, правильное решение грузинского вопроса может быть достигнуто лишь при условии возникновения истинного грузинского национализма, то есть особой грузинской формы евразийской идеологии....
В Абхазии следует признать официальным языком абхазский, поощрять развитие абхазской интеллигенции и внушить ей сознание необходимости борьбы с грузинизацией. (это тоже приняли к сведению)
Николай Сергеевич Трубецкой (1890—1938) европейскую, даже мировую известность приобрел как лингвист, один из основателей так называемой Пражской лингвистической школы. Этот тот род его деятельности, который обсуждать можно только на профессиональном уровне. Но Николай Трубецкой известен также как один из основателей евразийства — идеологии и политической программы, которые, как оказалось, с годами не только не забылись, но приобретают в России все более широкую известность, и даже некоторую политическую актуальность.
http://rusgeopolit.com/?p=436
В этом плане они категорически разошлись с монархистами–реакционерами и либеральными конституционалистами. И те и другие сочли третье направление близким к большевизму, за исключением вопроса о религии. И оно действительно в своей идеологической просоветской части негласно мотивировалось и стимулировалось НКВД СССР, предлагавшим, по существу, замещение понятия «Русская цивилизация», «Русский мир»… безликим интернационалистским словообразованием. “Евразийство” — так стало называться новое направление. Видными представителями его были лингвист, этнограф и философ князь Н.С. Трубецкой, географ П.Н. Савицкий, историк Г.В. Вернадский.
Теоретик евразийства Николай Сергеевич Трубецкой (1890-1938) был сыном князя С.Н. Трубецкого, известного философа. В 1913 году младший Трубецкой окончил Московский университет, затем продолжил образование в Лейпцигском университете. В течение двух предреволюционных лет он являлся приват-доцентом Московского университета, а в 1918 г. – профессором Ростовского университета. Оказавшись в эмиграции, заведовал кафедрой славистики в Вене, был одним из теоретиков Пражского лингвистического кружка, с 1930 г. стал членом венской Академии наук.
“Евразийский цикл” написан Трубецким за короткий промежуток времени — в начале и в середине 20-х годов. Лишь четыре небольших этюда — “Мысли об автаркии”, “Об идее — правительнице идеократического государства”, “Упадок творчества” и “О расизме” — относятся к периоду позднего евразийства — к 1933-1935 годам. И если труды 20-х годов, закладывающие основы евразийского движения, посвящены исторической и культурологической оценке тысячелетнего пути русской государственности и культуры, оценке только что разразившейся и перерождавшейся буквально на глазах революции, то этюды 30-х годов насыщены предчувствием новой надвигающейся бури — Второй мировой войны.
Исторический отрезок между двумя мировыми войнами – это, по сути, срок жизни одного поколения. И в это малое время успело зародиться, развиться, расслоиться и, увы, угаснуть уникальное по своей природе и деятельности культурно-историософическое движение русской интеллигенции – евразийство. Было оно почти келейным. Его создателями и вдохновителями стали широко и глубоко образованные люди, причем еще довольно молодые, родившиеся в 90-х годах прошлого века. Почти все они, за редким исключениям, не принимали участие в гражданской войне, не служили в Белой армии, но стояли на антибольшевистских позициях.
Если бы этим молодым людям вздумалось создать свою партию и вступить в активную политическую борьбу, как это сделали многие их соотечественники на чужбине, то они бы вышли под лозунгом “Не белые, не красные, а русские!”. Этот лозунг был выдвинут в 20-е годы их сверстниками – младороссами, которые сгруппировались в Париже, Белграде и других центрах русского зарубежья. Но они были людьми иного темперамента, иного призвания и иного жизненного подвига. Подытоживая свои “предчувствия и свершения”, они в своем первом сборнике “Исход к Востоку” заявили: “Русские люди и люди народов “Российского мира” не суть ни европейцы, ни азиаты. Сливаясь с родною и окружающей нас стихией культуры и жизни, мы не стыдимся признать себя евразийцами”[1].
Называя себя евразийцами, они, тем не менее, ощущали и осознавали себя русскими. К такому осознанию они шли через самопознание, познание русской истории и культуры, стремясь быть русскими не только сердцем, но и разумом. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Трагические обстоятельства жизни объединили ставших беженцами не по своей воле молодых ученых разных, но близких гуманитарных дисциплин в стремлении осознать путь развития русской духовной культуры и в “катастрофичности происходящего” увидеть “знамение назревающего, ускоряющегося переселения и перерождения культуры”, которая находится в постоянном движении и непрерывном обновлении”[2] .
Русскую культуру евразийцы воспринимали не как cлепок западной культуры, не как ее компонент-”провинцию”, а как часть мировой культуры, присущую целому кругу восточноевропейских и азиатских народов, которые имеют с российской культурой “сродство душ”. Именно это “сродство”, по мнению авторов сборника “Исход к Востоку”, делает русскую культуру “понятной и близкой этим народам и обратно определяет плодотворность их участия в русском деле”[3] .
Началом евразийского движения следует считать книгу Н.С. Трубецкого “Европа и человечество», которая вышла в Софии в 1920 г. Строго говоря, эта небольшая книжечка является лишь предвестницей евразийских работ Трубецкого, своего рода первотолчком, который созревал у автора многие годы. Тем не менее, брошюра выполнила свою роль, так как привлекла острое внимание к проблеме ареальной характеристики и принадлежности русской культуры и собрала в Софии основополагающий круг будущих евразийцев.
Одно существенное положение, четко определенное в книге “Европа и человечество”, прошло потом красной нитью во многих работах Трубецкого: это “отвержение эгоцентризма и эксцентризма» (полагания центра вне себя, в данном случае на Западе). Такое понимание, по мнению автора достигается не просто, для него требуется своего рода “революция в сознании, в мировоззрении интеллигенции неромано-германских народов. Без этой революции никакой выход невозможен… Понять, что ни “я”, никто другой не есть пуп земли, что все народы и культуры равноценны, что высших и низших нет, — вот все, что требует моя книга от читателя”.
Если книга требует от читателя немногого, то, как считает автор, предлагает ему немало. Во всяком случае, ясное представление о настроении умов и критике Запада и весьма четкую, близкую ко взглядам Н.Я. Данилевского концепцию многолинейности всемирного исторического процесса, позволяющую принимать своеобразие и самобытность культуры в качестве ее основной ценности, что исключает взгляд на европейскую культуру и цивилизацию как на универсальную и исключительную и ставит ее в ряд с другими цивилизациями мира.
Когда вышла работа “Европа и человечество”, гражданская война в России оканчивалась. Белая армия потерпела поражение, Россия “умывалась кровью”, и она не переставала литься: впереди еще было крестьянское восстание под руководством Антонова на Тамбовщине, голод в Поволжье и других губерниях, наконец, коллективизация и годы “великого перелома”. Но будущие евразийцы не испытывали ни озлобленности, ни жажды мщения, они не проклинали ни свою Родину, ни вчерашних смертельных врагов. У них не возникало ощущения, что Россия погибла, а на ее территории есть только “совдепия”. Не было у них тех обид и проклятий, которые были свойственны большинству русских, выброшенных шквалом революции за борт “парохода современности”.
Что касается самой революции, то она тоже не расценивалась ими как случайность или как роковая ошибка истории, либо как дикий и бессмысленный бунт. Евразийцы оценивали ее как “глубокий и существенный процесс, который дает последнее и последовательное выражение отрицательных тенденций, исказивших великое дело Петра, но вместе с тем открывает дорогу и здоровой государственной стихии”. Она – саморазложение императорской России и смерть ее в муках рождения России новой, новой индивидуации Евразии”[4].
Принимая революцию как этап исторического пути России, евразийцы отмечали ее огромный масштаб. Они утверждали, что русские люди, в том числе и “в рассеянии сущие”, находятся в центре катаклизма, который можно сравнить с величайшими потрясениями, известными в истории, и верили, что “эпохи вулканических сдвигов, эпохи обнажения таинственных, черных глубин хаоса суть в то же время эпохи милости и озарения”[5] . Подобно Александру Блоку, который в финале своей поэмы “Двенадцать” изобразил Христа, идущего в “белом венчике из роз” впереди революционной толпы, евразийцы в качестве последнего этапа русской революции видели утверждение Церкви. В предисловии к сборнику “Исход к Востоку они писали: “Мы не отказываемся определить, – хотя бы для самих себя, – содержание той правды, которую Россия, по нашему мнению, раскрывает своей революцией. Эта правда есть: отвержение социализма и утверждение Церкви”[6] .
Евразийцы отвергали большевизм как плод западной романо-германской цивилизации, подчеркивая его бесчеловечность. Они полагали, что “в исторических сбываниях большевизм приходит к отрицанию самого себя, и в нем самом становится на очередь жизненное преодоление социализма”. В то же время они признавали, что большевики бесстрашно ставили вопрос о самой сущности истории, что они были исполнены дерзания, “по размаху не виданному в истории”[7] .
Трубецкой и его единомышленники большое внимание уделяли национализму, стремясь очистить само понятие от всего наносного и ложного, определить подлинный смысл этого слова. Именно поэтому одна из принципиальных и основополагающих работ Трубецкого называется “Об истинном и ложном национализме”. И в самом деле, еще до статьи Трубецкого это слово подвергалось изрядному искажению, а после и вовсе его замарали, да так, что и большинством наших современников оно иначе как бранное не воспринимается. А между тем, даже если быть сторонником крайнего интернационализма и видеть в интернационализме благо и конечную цель, то понятие “национализма” должно восприниматься в положительном смысле, так как ни одна нация не может отказаться от своих национальных особенностей и национальных традиций, национальной программы и национальных интересов во всех областях жизни. Без национализма не может быть и интернационализма, как не может быть объединяющей все строение крыши без фундамента и стен.
Беда в том, что между словами “шовинизм” и “национализм” был поставлен знак равенства. Слова эти были объявлены абсолютными синонимами, в то время как именно шовинизму и только ему присущи все те отрицательные черты и свойства, которые приписывают национализму: утверждение исключительности своей нации, ее превосходства над другими нациями и т.д. и т.п.
Однако, по мнению Трубецкого, воинствующий шовинизм, стремящийся навязать свой язык и культуру возможно большему числу иноплеменников, есть лишь одна из разновидностей ложного национализма. К ложному национализму относит он и такие явления, как склонность к национальному консерватизму, историческому древнему образу (эллинизм у новогреков, римские реминисценции у румын), игнорирование самобытности и подражание “авторитетному” образцу.
Следует отметить, что ложный национализм этого типа имеет широкое распространение и в наши дни. Вот его характеристика, данная Трубецким: “Чаще всего приходится наблюдать таких националистов, для которых самобытность национальной культуры их народа совершенно не важна. Они стремятся лишь к тому, чтобы их народ во что бы то ни стало получил государственную самостоятельность, чтобы он был признан “большими” народами, “великими” державами как полноправный член “семьи государственных народов” и в своем беге во всем походил именно на эти “большие народы”. Этот тип встречается у разных народов, но особенно часто появляется у народов “малых”, притом у неромано-германских, у которых он принимает особенно уродливые, почти карикатурные формы. В таком национализме самопознание никакой роли не играет, ибо его сторонники вовсе не желают быть “самими собой”, а, наоборот, хотят именно быть “как другие”, “как большие”, “как господа”, не будучи по существу подчас ни большими, ни господами”[8] .
Не менее злободневна сегодня и статья Трубецкого “Общеевразийский национализм”. Теоретически важным в ней представляется утверждение автора о том, “что в каждом национализме наличествуют одновременно элементы централистические (утверждение единства данной этнической единицы) и сепаратистские (утверждение своеобразия данной этнической единицы и ее обособления от более широкой единицы)”, что одна этническая единица входит в другую: народ входит в группу народов, но сам заключает в себе несколько племенных и краевых разновидностей.
Поэтому, по мнению Трубецкого, “для того, чтобы национализм данной этнической единицы не вырождался в чистый сепаратизм, необходимо, чтобы он комбинировался с национализмом более широкой этнической единицы, в которую данная этническая единица “входит”[9]. Говоря об иерархии “симфонических личностей” – этнических единиц, автор настаивает на многочленном национальном сознании, охватывающем и “верхние”, и “нижние” этажи культуры.
Особого внимания заслуживает одна из ключевых работ Трубецкого – “Наследие Чингисхана: взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока”. Дело в том, что зарождение монгольского государства и создание в Евразии Великой империи монголов осуществилось с головокружительной быстротой — всего за 60 лет. По мнению Трубецкого, этому способствовало то обстоятельство, что в основание государства Чингисханом были заложены следующие принципы:
- деление людей на подлых, эгоистичных, трусливых и, наоборот, на тех, “которые ставят свою честь и достоинство выше безопасности и материального благополучия”. По существу, такое деление было присуще и самим монголам. Первых они называли “черной костью”, а вторых — “белой костью” или людьми “длинной воли”[10];
- глубокая религиозность каждого — от великого хана до последнего дружинника. Чингисхан считал, что эта религиозность является непременным условием той психической установки, которую он ценил в своих подчиненных”;
- повышенное уважение к кочевникам, в моральном отношении превосходившим покоренные ими народы;
- отсутствие догматизма и веротерпимость, касающаяся христиан, мусульман, буддистов, сторонников религии бон[11], к которой принадлежал и сам Чингисхан, и его род. Трубецкой пишет: “Официальной государственной религии в его царстве не было; среди его воинов, полководцев и администраторов были как шаманисты, так и буддисты, мусульмане и христиане (несториане)”[12] .
По совокупности этих принципов “власть правителя должна была опираться не на какое-либо господствующее сословие, не на какую-нибудь правящую нацию и не какую-нибудь определенную официальную религию, а на определенный психологический склад людей”[13] .
Особое значение имеет тезис Трубецкого о положении Руси в составе государства монголов. По словам ученого, “нелепо писать историю России эпохи татарского ига, забывая, что эта Россия была в то время провинцией большого государства”[14]. Россия, по Трубецкому, как провинция монгольской империи была “втянута” в финансовую и, разумеется, в военную системы монголов.
С точки зрения современной науки называть Русь “провинцией” монгольской империи вряд ли корректно. Правда, сам факт государственного единения несомненен, но следует подчеркнуть, что объединение Руси с улусом Джучиевым (Золотой Ордой) произошло в 1247 г., т.е. спустя девять лет после похода Батыя осенью 1237 г., а дань русские князья начали платить лишь в 1258 г. Иными словами, Александр Невский признал суверенитет хана Орды, и случилось это в том самом году, когда папа Римский объявил крестовый поход против схизматиков (православных) и татар (монголов). Очевидная взаимосвязь этих событий позволяет воспринимать возникшую ситуацию “Русь – Орда” как вынужденный военно-политический союз. Великий князь Владимирский становится союзником хана Золотой Орды.
Таким образом, Северо-Восточная Русь сделала свой первый важнейший геополитический выбор между Востоком и Западом в пользу Востока.
Логическим продолжением является предложенная Трубецким трактовка событий 1480 г. – освобождение от татаро-монгольского ига. По мнению автора, произошла “замена ордынского хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву”[15]. На первый взгляд довольно странный вывод с точки зрения традиционной историографии, и тем не менее он абсолютно верный.
Формулировка Трубецкого о смене столиц, будучи бесспорной, требует лишь добавления о сопутствовавшей ей смене династий. А в XVI в. земли бывших Золотой и Синей орд (Поволжье и Тюмень) были воссоединены, на сей раз под рукой московского государя. Иной оказалась судьба юго-западных княжеств. Белая Русь, Галиция, Волынь, Киев и Чернигов отказались от союза с Ордой и… стали жертвой Литвы и Польши.
Трубецкой совершенно справедливо отмечает, что перед Московским государством стояла важная задача: оборона против Запада. В начале XVII в. половина Древней Руси была оккупирована Польшей. В Смутное время был момент, когда в Москве стоял польский гарнизон и независимость России была под угрозой. Словом, Московскому государству угрожала судьба Восточной Монголии, захваченной Китаем, и Средней Азии, ставшей добычей Тимура.
В XVII в. в Западной Европе настала эпоха технического прогресса. Для того чтобы выстоять перед Польшей и Швецией, активизировавших агрессию, русским был необходим военно-политический и технический прорыв, и роль преобразователя принял царь Петр I. Однако, Трубецкой полагает, что “задача была выполнена именно так, как не надо было ее выполнять: …внешняя мощь была куплена ценой полного культурного и духовного порабощения России Европой”[16], и перечисляет ряд весьма болезненных и вредных нововведений, как-то: упразднение патриаршества, различные кощунства, изменение на европейский манер придворной одежды и этикета – “ассамблеи”, приглашение на высшие государственные посты иностранцев. Это дает Трубецкому основание назвать новый период России периодом “антинациональной монархии”. Европеизацию Трубецкой считает причиной разрушения национального единства, розни между классами, сословиями и поколениями, в результате чего итогом стала “изуродованная Россия”.
Следует заметить, что Трубецкой формулирует свои мысли и оценки предельно четко. Он настаивает на том, что “за Петром могли пойти только либо нерусские, приглашенные им на службу иностранцы, либо русские оппортунисты, беспринципные карьеристы, гоняющиеся за наживой. Знаменитые „птенцы гнезда Петрова”, по его мнению, были по большей своей части отъявленными мошенниками и проходимцам. То обстоятельство, что, как с грустью отмечают русские историки, “у Петра не нашлось достойных преемников”, вовсе не случайно. Действительно, “достойные русские люди не могли примкнуть к Петру”[17]. Трубецкой отнюдь не противник заимствования европейской техники, но он осуждает эксцессы, без которых можно было бы достичь больших результатов при меньших затратах. Наихудшим последствием петровских реформ он считает их необратимость.
По Трубецкому, Петр окружил себя иностранцами и русскими подхалимами, презиравшими свой народ как податную массу. Этот подход к собственной стране практиковали наследники Петра, но предельным воплощением его стала “бироновщина”. Вступившая на престол в 1762 г. Екатерина II действовала более тонко: она ударила по русской культуре секуляризацией 80% монастырей — хранилищ древних русских летописей и икон. Во введенных ею закрытых учебных заведениях самые способные русские превращались во второсортных европейцев; при этом подразумевалось забвение национальных традиций, а немца из русского сделать было невозможно.
В XIX в. самая пассионарная часть русских полегла в войнах с Наполеоном. Война 1812 г. была выиграна в значительной мере за счет монгольских традиций (в частности партизанской войны), но восстановить генофонд и культурный фонд так,и не удалось; впрочем, к этому даже не стремились.
В дальнейшем истребление евразийских традиций продолжалось под лозунгом “русификации”. С местными традициями и оригинальными мировоззрениями течениями была проделана та же процедура «обуздывания», что и с Православием. Зато в России появились философско-социальные концепции, модные в Западной Европе.
На Западе, где безотчетно поверили в технический прогресс, который якобы осчастливит человечество, возникли учение о борьбе за существование и агностицизм Огюста Конта (1798-1857). О несостоятельности первой концепции не стоит даже говорить. Вторая — заменена обратным тезисом конвергенции биоценоза (видообразование нашло себе объяснение в процессе мутогенеза). Третья концепция — идея об ограниченности человеческого познания, заявленная Контом как невозможность познать химический состав звезд, была опровергнута уже спустя год благодаря открытию спектрального анализа. Спрашивается: стоило ли ради подобных заимствовании уничтожать в России монастырские библиотеки и шедевры иконописи, что проводилось со времен Екатерины II. Все вышеизложенное дает Трубецкому бесспорное основание назвать Российскую империю с восторжествовавшим в ней западничеством антинациональной монархией.
Анализируя историю послереволюционной России, Трубецкой приходит к выводу, что коммунистическая власть стала продолжательницей европеизаторских традиции антинациональной монархии. Она не только не порвала с прошлым, но всецело находится во власти этого прошлого, т.е. пресловутых “заветов Петра Великого”. Мало того, она производит работу Петра I еще в более широком масштабе и с большим пылом, чем все послепетровские монархи.
Правда, резкого перелома, по мнению Трубецкого, такого перелома, какой был при Петре I, при советской власти не произошло, налицо лишь резкое ускорение движения все в том же направлении. “И если осуждать самое это прежнее направление и видеть в революции стихийное желание исторической России в корне изменить его, то придется признать, что советская власть до сих пор еще не приступила к осуществлению задач, поставленных перед ней революцией. Она не освободила Россию от ига европейской цивилизации, а, наоборот, до сих пор работала только на укрепление этого ига”[18] .
Тем не менее, будущее России Трубецкой рассматривал в оптимистических тонах. Для России-Евразии путь к обретению своего подлинного лица предначертан ее прошлым. Это совсем не означает путь назад, наоборот, это путь к небывалому. Предстоит создать совершенно новую культуру, свою собственную, не похожую на европейскую цивилизацию. То, что сейчас делается в России, только на первый взгляд кажется новым и своеобразным. На самом деле это разрушение, а не созидание, и разрушение это проникнуто тем же старым духом — духом Петра I, Екатерины II и всей интеллигенции XIX в., прельщенной заманчивым внешним видом европейской цивилизации и европейских идей. Для России подлинное творческое созидание еще впереди. И оно станет возможным лишь тогда, когда окончательно будут изжиты увлечения европейской цивилизацией и придуманными на Западе идеологиями, когда Россия перестанет быть кривым зеркалом европейской цивилизации и обретет свое собственное историческое лицо. И тогда она вновь станет сама собой — Россией-Евразией, сознательной носительницей и преемницей великого наследия Чингисхана[19] .
В ряде работ Трубецкого нетрудно найти ответ на вопрос о том, как общие положения евразийства можно было бы применить к тогдашним конкретным условиям. Тот факт, что эти проблемы актуальны и в начале XX1 века, придает особую геополитическую и практическую ценность историко-культурным исследованиям ученого. Например, его статья “К украинской проблеме”, где речь идет об отношениях России с Украиной, а также его полемика с Д.И. Дорошенко по поводу высказанных в этой работе идей.
То, что автор анализирует именно культурный аспект русско-украинских отношений, ни в коей мере не говорит об ограниченности идей Трубецкого областью культурологии. “Державная” сторона вопроса решается в рамках общей идеи о существовании Евразии. Взаимоотношения России и Украины, таким образом, сводятся к взаимосвязи двух культур, точнее, двух “индивидуаций” русской культуры. Причем, если “нижний этаж” каждого “краевого варианта” культуры национален, то именно в “верхнем этаже” русская культура достигает своего единства.
Термины “нижний” и “верхний” этажи культуры поясняет сам Трубецкой. Эти понятия у автора означают лишь две функции культуры, в значительной мере противопоставленные друг другу. “Обращенный к народным корням” “нижний” этаж и “обращенный к высшей духовной и умственной жизни” “верхний” формируют многофункциональную культуру. При этом каких-либо барьеров между этажами культуры не существует[20]. Вообще “устранение… пропасти между интеллигенцией и народными массами является одним из главных лозунгов всего евразийского движения”.
Естественно, что многофункциональная культура в своем едином “верхнем” этаже, проявляясь в деятельности таких людей, как Ф.М. Достоевский и Н.В. Гоголь, А.А. Шахматов[21] и А.А. Потебня[22], в такой же степени принадлежит народным массам, как и культура “нижнего” этажа, непосредственно обращенная к народу и сливающаяся с народной эстетикой труда и творчества. Переходя через множество промежуточных уровней, культура “нижнего” этажа непременно получает “краевую дифференциацию”. Для единой русской культуры это – краевые “индивидуализации” Украины, Белоруссии, России, ее Севера, Дона, Сибири с множеством собственных дроблений в каждом крае.
В соответствии с историко-культурными взглядами евразийцев реформы Петра I, подготовленные второй половиной XVII в., прервали культурною традицию Руси. Этот разрыв в разной степени коснулся как России, так и Украины — факт, совершенно упущенный Д.И. Дорошенко – оппонентом Н.С.Трубецкого. Петровская и послепетровская секуляризация оттеснила Православие, которое до того пронизывало, подобно нерву, все слои русской культуры. В результате в русском обществе началось духовное опустошение. При господстве же откровенно антирелигиозной системы духовная опустошенность “дошла до кульминационной точки”[23]. Для развития единой русской культуры Трубецкой считает самым перспективным путем восстановление религиозного начала как интегрирующего фактора всех “индивидуальных” культур.
Здесь имеет смысл напомнить, что с начала нашей эры евразийские народы объединялись в Имперские структуры несколько раз: хунны, сменившие скифов, Великий тюркский каганат в VI-VIII вв., монгольский улус в ХШ в. и Россия (разумеется, в широком понимании термина). Выходит, что как государственное строительство, так и духовная культура евразийских народов давно слиты в “радужную сеть” единой суперэтнической целостности. Следовательно, любой территориальный вопрос может быть решен только на фундаменте русского евразийского единства.
В статье “Общеевразийский национализм” Трубецкой подчеркивает, что евразийство – это менее всего простая интерпретация исторических событий. Помимо анализа национальной ситуации в СССР – Евразии в тот период, автор предлагает и модель будущего национального устройства Евразии, и пути следования к нему.
Следствием революции, по мнению автора, явилось то, что русский народ утратил свое положение “хозяина в государстве”. При этом понятие “хозяин государства” нуждается в уточнении. Из работ Трубецкого (“Наследие Чингисхана” и др.) можно сделать вывод о том, что эта декларация являлась, по существу, лишь формальным проявлением той “русификации”, которую проводила антинациональная монархия. Истинные же перемены в положении народов бывшей Российской империи сводятся к приобретению ими равноправия. Трубецкой, выражающий идеи евразийской общности, перечисляет те факторы, которые способны поддержать государственную целостность Евразии в прошлом, в настоящем (20-е годы XX в.) и будущем.
Если для прошлого это идея русской государственности, то в 20-е годы Трубецкой определяет “объединяющий фактор” СССР – Евразии как стремление к определенному социальному идеалу. Не может также остаться пустым и место “хозяина” территории. По Трубецкому, русский народ в этом качестве заменен пролетариатом всех народов СССР.
Трубецкой совершенно справедливо заметил, что “идея диктатуры пролетариата, сознание солидарности пролетариата и разжигание классовой ненависти… должны оказаться недейственными средствами против развития националистических и сепаратистских стремлений народов СССР”. И это при всем при том, что оптимальной формой сосуществования евразийских народов ученый считает общую государственность, даже более того – “евразийское братство”.
Какой же “объективный фактор”, по мнению автора, будет актуален для будущего СССР–Евразии? “Национальным субстратом того государства, которое называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом. Эту нацию мы называем евразийской, ее территории – Евразией, ее национализм – евразийством”[24] – пишет он в упомянутой выше статье.
По Н.С.Трубецкому, “национализм каждого отдельного народа Евразии (СССР) должен комбинироваться с национализмом общеевразийским”. Аргументацию автора подтверждают столь мучительные коллизии сегодняшних событий в России. По мнению автора, евразийские народы связаны общностью исторической судьбы. Прошедшие десятилетия только усилили эту связь. Трубецкому были известны и центробежные для Евразии тенденции “панизмов”, выделяющие народы по отдельно взятому признаку. “Отторжение одного народа из этого (евразийского) единства может быть произведено только путем искусственного насилия над природой и должно привести к страданиям”. Следует признать, что последующие события XX и ХХ1вв. вполне подтвердили правоту ученого.
Стоит, пожалуй, повторить, что Трубецкой рассматривал теорию евразийства как программу будущего для Евразии. Разумеется, с его терминологией не всегда можно согласиться. Не вызывает сомнения и то, что его концепция евразийства не охватывает все стороны действительности СССР–Евразии. Однако, бесспорно, практическую ценность представляют его утверждения о единстве многонародного русского евразийского суперэтноса, а также гуманитарные пути самопознания.
სამაგიეროდ ტრუბეცკოის აზრით კარგი იყო ჩინგიზ ყაენი:
განსაკუთრებულ ყურადღებას იმასახურებს ტრუბეცკოის ერთ-ერთი მთავარი ნაშრომი "ჩინგიზ ყაენის მემკვიდრეობა: შეხედულება რუსეთის ისტორიაზე აღმოსავლეთიდან და არა დასავლეთიდან". საქმე იმაშია რომ მონღოლური სახელმწიფოს ჩასახვა და ევრაზიაში მონღოლთა დიადი იმპერიის შექმნა მოხდა თავბრუდამხვევი სისწრაფით-სულ 60 წელში.
ტრუბეცკოის აზრით ამას ხელი შეუწყო იმან რომ ჩინგიზ ყაენმა სახელმწიფოს საფუძვლად დაუდო შემდეგი პრინციპები:
- ადამიანების გაყოფა წამხდარ, ეგოიტს, ლაჩარ და, პირიქით, ღირსების უშიშროებაზე და მატერიალურ კეთილდღეობაზე უფრო მაღლა დამყენებელ ადამიანებად.
ასეთი დაყოფა არსებითად ახასიათებდა თვითონ მონღოლებს. ლაჩარ ეგოისტებს ისინი უძახოდნენ შავ ძვალს,ღირსეულ ვაჟკაცებს კი თეთრ ძვალს,გრძელი ნების ადამიანებს.
- დიდი ყაენიდან უკანასკნელ მოლაშქრემდე ყველას ღრმა რელიგიურობა. ჩინგიზ ყაენი თავის ქვეშევრდომებში ყველაზე მეტად აფასებდა სწორედ ასეთ რელიგიურიობას.
- დოგმატიზმის არარსებობა და რჯულშემწყნარებლობა. იწყნარებდნენ ქრისტიანებს, მაჰმადიანებს, ბუდისტებს. რელიგია ბონის მიმდევრებს, რომელთა შორისაც თვითონ ჩინგიზ ყაენი და მისი გვარი იყო.
ტრუბეცკოი ხაზს უსვამს იმას რომ მონღოლთა იმპერიაში არ ყოფილა ოფიციალური რელიგია. მეომრებს, სარდლებს და ადმინისტრატორებს შორის იყვნენ როგორც შამანისტები ისე ბუდისტები, მაჰმადიანები და ნესტორიანი ქრისტიანები.
ამ პრინციპების შესაბამისად "მმართველის ძალაუფლება უნდა ეყრდნობოდეს არა რომელიმე გაბატონებულ წოდებას, არა რომელიმე გაბატონებულ ერს, არა რომელიმე ოფიციალურ რელიგიას არამედ ადამიანთა ფსიქიურ წყობას",
განსაკუთრებული მნიშვნელობა აქვს ტრუბეცკოის აზრს მონღოლთა სახელმწიფოში რუსეთის ადგილის შესახებ. მეცნიერის აზრით “სისულელეა თათრული უღლის ხანის რუსეთის ისტორიის წერა იმის დავიწყებით რომ ეს რუსეთი მაშინ იყო დიდი სახელმწიფოს პროვინცია”. ტრუბეცკოის აზრით რუსეთი როგორც მონღოლთა იმპერიის ნაწილი იყო მონღოლთა ფინანსური და სამხედრო სისტემების ნაწილიც.
ევრაზიელების მტკიცებით რომის პაპმა გამოაცხადა ჯვაროსნული ლაშქრობა მის მიერ სქიზმატიკოსებად წოდებული მართლმადიდებლების წინააღმდეგ და ამის საპასუხოდ რუსეთი გაერთიანდა ჯუჩის ულუსთან //ოქროს ურდოსთან//. ეს მოხდა 1247 წელს, ბათო ყაენის 1239 წლის შემოდგომის ლაშქრობიდან 9 წლის შემდეგ. რუსმა თავადებმა მონღოლებისთვის ხარკის გადახდა დაიწყეს მხოლოდ 1258 წელს.
სხვა სიტყვებით ალექსანდრე ნეველმა აღიარა ოქროს ურდოს სუვერენიტეტი და ეს იყო სამხედრო-პოლიტიკური კავშირი რომლის მიზანიც იყო აგრესიული დასავლეთის მოგერიება.
 |
| Геополитическое творчество русов- - славян — индоевропейцев |
ვლადიმირის დიდი მთავარი გახდა ოქროს ურდოს ყაენის მოკავშირე და ამით ჩრდილო-აღმოსავლეთმა რუსეთმა გააკეთა თავისი პირველი უმნიშვნელოვანესი გეოპოლიტიკური არჩევანი აღმოსავლეთის სასარგებლოდ.
ტრუბეცკოის თქმით 1480 წლის მოვლენები ანუ ე.წ. განთავისუფლება მონღოლთა უღლიდან სინამდვილეში არის ურდოს ყაენის შეცვლა მოსკოვის მეფით და ყაენის ბინის მოსკოვში გადატანა და მეტი არაფერი.
ამასთან ერთად შეიცვალა დინასტიაც. მონღოლური ოქროს და ლურჯი ურდოები //ვოლგისპირეთი და ტიუმენი// ამჯერად გააერთიანა მოსკოვის მეფე-ყაენმა.
სამხრეთ-დასავლური სამთავროები //თეთრი რუსი, გალიცია, ვოლინი,
კიევი და ჩერნიგოვი// არ დათანხმდნენ ურდოსთან კავშირზე და მოხვდნენ ლიტვას და პოლონეთის ხელში.
ტრუბეცკოის თქმით მოსკოვის სახელმწიფო თავს იცავდა დასავლეთისგან. მე-17 საუკუნის დასაწყისში ძველი რუსეთის ნახევარი ოკუპირებული იყო პოლონეთის მიერ. არეულ დროში იყო მომენტი როდესაც მოსკოვში იდგა პოლონური გარნიზონი და რუსეთის დამოუკიდებლობას საფრთხე ემუქრებოდა..
XVII საუკუნეში დასავლეთ ევროპაში დადგა ტექნიკური პროგრესის ხანა. პოლონეთის და შვედეთის აგრესიის მოსაგერიებლად რუსეთს სჭირდებოდა ენერგიული წინსვლა სამხედრო-პოლიტიკურ და ტექნიკურ სფეროში.
რეფორმების გატარება იკისრა მეფე პეტრე პირველმა, მაგრამ ტრუბეცკოის თქმით ეს რეფორმები გატარდა ევროპის მიერ რუსეთის სრული კულტურული და სულიერი დამონების ფასად.
ტრუბეცკოი ჩამოთვლის ზოგ მტკივნეულ და მავნე სიახლეს-პატრიარქობის გაუქმებას, სხვადასხვა მკრეხელობებს, კარისკაცთა სამოსის და ეტიკეტის ევროპულად გარდაქმნას. "ასამბლეებს", უმაღლეს სახელმწიფო თანამდებობებზე უცხოელთა დანიშნვას.
ტრუბეცკოი ამ პერიოდს უწოდებს ანტინაციონალური მონარქიის პერიოდს.
ტრუბეცკოის აზრით ევროპეიზაციამ მოსპო ეროვნული ერთიანობა, ერთმანეთს დაუპირისპირა კლასები, და თაობები რის შედეგადაც გაჩნდა "დასახიჩრებული რუსეთი".
მოკლედ პეტრე პირველმა მისი ევროპეიზაციის პოლიტიკით მოსპო ჩინგიზ ყაენის მიერ აშენებული დასავლეთისთვის სამაგალითო რუსეთი.
ევროპის მიერ ბოლშევიკებისგან გადარჩენილმა მაგრამ ევროპაზე გაბოროტებულმა ევრაზიელებმა ბოლოს და ბოლოს ჩათვალეს რომ ბოლშევიკური რევოლუცია იყო რუსი ხალხის რადიკალური პროტესტი ევრაზიელებისთვის საძულველი პეტრეს რუსეთის წინააღმდეგ და ევრაზიელები დაუახლოვდნენ ბოლშევიკურ თეორიებს.
ევრაზიელები თვლიდნენ რომ ბოლშევიკური გადატრიალება-რევოლუცია იყო ხალხის რადიკალური პროტესტი პეტრე პირველის მემკვიდრეობის წინააღმდეგ, ხალხის მიერ უარყოფილი პეტრეს რეფორმების შედეგად გაჩენილი უფსკრულის ზრდა. ევრაზიელების აზრით ბოლშევიზმში მთავარი იყო პეტერბურგის ევროპეიზებული რუსეთის სიძულვილი რომელსაც ხალხიც იზიარებდა, და არა მსოფლიო რევოლუციის რაღაც აბსტრაქტული მიზნები.
ევრაზიელების აზრით ხალხმა გაიმარჯვა სამოქალაქო ომში და ის მოახვევს თავს ბოლშევიკებს თავის მიზნებს.
1920-ანი წლების შუა ხანებში ევრაზიული მოძრაობის რადიკალურმა ნაწილმა მოინდომა აქტიური მონაწილეობის მიღება საბჭოთა რუსეთის ცხოვრებაში
1929 წელს პარიზში ჩნდება ევრაზიელობის პროსაბჭოთა ფრთა რომლის სათავეშიც იდგნენ მარინა ცვეტაევას ქმარი სერგეი ეფრონი და კნიაზი დმიტრი სვიატოპოლკ-მირსკი რომლებიც გამოსცემდნენ ჟურნალს "ევრაზია".
ისინი აღტაცებულები იყვნენ ინდუსტრიალიზაციით, გეგმიანი ეკონომიკით. ზოგი მათგანი. მაგალითად ეფრონი, მზად იყვნენ თანამშრომლობისთვის საბჭოთა ხელისუფლების ნებისმიერ ორგანოებთან.
ყოფილი თეთრგვარდიელი სერგეი ეფრონი გახდა საბჭოთა სამშობლოს მეგობართა კავშირის წევრი. წევრობას კი თავისი პირობები ჰქონდა. მისი თეთრგვარდიელობის გამოსასყიდად მას მოსთხოვეს კომუნისტურ საიდუმლო პოლიტიკურ პოლიცია ოგპუსთან თანამშრომლობა.
ასე გაიარა სერგეი ეფრონმა გზა თეთრი რაინდობიდან საბჭოთა ორგანოების თანამშრომლობამდე.
ამასობაში შვეიცარიაში მხეცურად მოკლეს საბჭოთა კავშირიდან გაქცეული პორეცკი-იგნატი რეისი. ამ ამბავში აგრეული სერგეი ეფრონი გადაიკარგა და პოლიციამ დაიწყო მისი მეუღლე მარინა ცვეტაევას დაკითხვა. ემიგრაციამ მარინა ცვეტაევასაც შეაქცია ზურგი.
ისტორიას სამწუხარო დასასრული აქვს.
ეფრონი და სვიატოპოლკ მირსკი დაიღუპნენ საბჭოთა ბანაკებში. მარინა ცვეტაევა კი კომუნისტებმა თვითმკვლელობამდე მიიყვანეს.
ევრაზიელობის ბრწყინვალე თეორეტიკოსი ნიკოლაი სერგეევიჩ ტრუბეცკოი კი 48 წლის ასაკში გარდაიცვალა და მრავალმა მისმა თანამემამულე ემიგრანტმა მხოლოდ ნეკროლოგებიდან შეიტყო რომ ის ასევე იყო დიდი ლინგვისტი, ენათმეცნიერების მთელი განშტოების შემქმნელი.
//ეფრონზე ამბების და ბევრი სხვა რამის რუსულად წაკითხვა შეგიძლიათ ბორის ნოსიკის წიგნში ემიგრანტის სალამი, თავისუფალი პარიზი, მოსკოვი,ინტერპრაკსი,1992//.
და საერთოდ ის დრო საგიჟეთი იყო. 1932 წლის 6 მაისს ვიღაც რუსეთელმა პაველ გორგულოვმა მოკლა საფრანგეთის პრეზიდენტი პოლ დუმე.
| პოლ დუმე |
დაახლოებით სამ საათზე პრეზიდენტს უკნიდან მიადგა ვიღაც ახმახი და სამჯერ ესროლა მიბჯენით. იქვე იყვნენ მწერლები სნდრე მორუა და კლოდ ფარერი. მკვლელმა დუმეს მოკვლამდე იყიდა წიგნი ფარერისგან და აიღო მისგან ავტოგრაფი.
პრეზიდენტი გონებაზე მოუსვლელად გარდაიცვალა მეორე დილით.
მკვლელი აღმოჩნდა რუსი პაველ გორგულოვი, რომელიც უკვე დიდი ხანია რაც იპყრობდა ფრანგული პოლიციის ყურადღებას. სასამართლოზე გამოჩნდა მისი ბიოგრაფია.
ის დაიბადა ყუბანის სტანიცა ლაბინსკაიაში, მონაწილეობდა ომში და დაჭრილი იყო. ერთხანს მონაწილეობდა თეთრ მოძრაობაში. ერთ ხანს სწავლობდა როსტოვის უნივერსიტეტში სადაც იყო ლიტერატურული წრის წევრი.
შემდეგ წავიდა ემიგრაციაში, დამკვიდრდა პრაღაში, დაამთავრა კარლის უნივერსიტეტის სამედიცინო ფაკულტეტი და ფულს შოულობდა არალეგალური აბორტებით და სხვა წვრილი სამედიცინო პრაქტიკით. სხვა ემიგრანტები გადაიქცნენ მათხოვრებად,შავ მუშებად და ის კი საკმაოდ შეძლებული იყო.
მაგრამ გორგულოვს არ მოსწონდა ასეთი ცხოვრება. მას ყველგან ელანდებოდა შეთქმულებები,კოლეგების ინტრიგები და დამცირებები
მან დაანება თავი მედიცინას და დაიწყო მწერლობა, პარიზში ფსევდონიმით პაველ ბრედ მან გამოსცა თავისი მოთხრობების და ლექსების კრებული. დაიწყო კაზაკურ ცხოვრებაზე რომანებისა და პიესების წერა.
პაველ გორგულოვი ლექსებით და პროზით ქადაგებდა რუსული მესიანიზმის იდეას რომლის თანახმადაც ჭეშმარიტი სულიერების მატარებელმა რუსეთმა უნდა დაამარცხოს დამპალი დასავლური ცივილიზაცია...
მან სასამართლოს შეატყობინა რომ მას უნდოდა ხარბინში გადასვლა, საბჭოთა კავშირის ელჩი დოვგალევსკის მოკვლა, უცხოურ ლეგიონში ჩაწერა, ბელგიის კონგოში გამგზავრება, ჰიტლერის შტურმავიკების რაზმში შესვლა და მდიდარი საცოლის მონახვა.
მან ფრანგები შეიძულა იმიტომ რომ ისინი ურთიერთობენ ბოლშევიკებთან და მას, პატიოსან კაზაკს, კი სდევნიან. მან რომელიღაც რუსულ გაზეთში წაიკითხა რომ ფრანგებმა უღალატეს კოლჩაკს.
ამის მერე მან ოთახში დაიკიდა კოლჩაკის პორტრეტი და დააწერა მას ორი თარიღი-რუსი ადმირალის სიკვდილის და საფრანგეთის პრეზიდენტის მომავალი დაღუპვის თარიღები. ფრანგული პრესა აივსო წერილებით წითელი და თეთრი შეთქმულებების შესახებ.
გორგულოვი ვარშავიანკას მღეროდა როდესაც ის გილიოტინისკენ მიჰყავდათ.
საფრანგეთის თითქმის სამ მილიონიანი რუსული დიასპორა შეძრა პოლ დუმეს მკვლელობამ. რუსმა ოფიცერმა, კორნეტმა სერგეი დმიტრიევმა მოიკლა თავი და ასე სცადა მთელი რუსული ემიგრაციისგან ლაქის მოწმენდა. სიკვდილის მან დაწერა რომ კვდება საფრანგეთისთვის.
6 мая 1932-го года, был убит Президент Франции Поль Думер.
На 6 мая 1932-го года в Париже намечалось проведение благотворительной книжной ярмарки, посвященной ветеранам Первой мировой войны. На открытие был приглашен Президент республики, 75-летний Поль Думер, потерявший на войне четырех сыновей. Примерно в три часа дня к Президенту сзади подошел высокий человек крепкого телосложения и несколько раз выстрелил в него в упор. Рядом находились писатели Андре Моруа и Клод Фаррер; у последнего, за минуту до убийства Думера, стрелявший купил книгу и взял автограф. Президент Думер скончался на следующее утро, не приходя в сознание.
Сведения об убийце, которым оказался уроженец России, некто Павел Горгулов, молниеносно распространились в средствах массовой информации. Это было связано с тем, что личность Горгулова давно привлекала внимание французской полиции. На состоявшемся вскоре суде приоткрылась биография преступника. Родом – из станицы Лабинская, что на Кубани. Участник войны, имел ранение. Какое-то время примыкал к белому движению, опять же, «какое-то время» учился в Ростовском университете, где был завсегдатаем литературного кружка.
Впоследствии эмигрировал, осел в Праге, окончил медицинский факультет Карлова университета, зарабатывал на жизнь нелегальными абортами и другой мелкой медицинской практикой. Он добился вполне обеспеченного положения, особенно в сравнении с другими русскими эмигрантами, многие из которых стали чернорабочими, нищими и попрошайками. Но Горгулову вся эта «обеспеченность» была не по нутру. Ему везде мерещились заговоры, тайные подвохи коллег по профессии, унижения.
Вспомнив о литературном кружке, он бросил медицину и занялся писательством, решив, очевидно, продвинуться по «духовной линии». Он издал в Париже под псевдонимом «Павел Бред» сборник своих повестей и стихов, начал писать романы и пьесы из казачьей жизни. В стихах и прозе пропагандировал идею русского мессианизма, согласно которой Русь является носителем истинной духовности и должна одолеть загнивающую западную цивилизацию. Вышеупомянутый сборник заканчивался таким послесловием: « Русский я. А все, что от русского исходит, непременно дерзостью пахнет: как – политика, как – вольнодумство, критика и все такое прочее... Потому – народ мы сильный и дерзкий. Свет перевернуть хотим. Да-с. Как старую кадушку. А кто же под кадушкой сидеть будет? Ах, милые, не знаю...».
Вот перечень его дальнейших планов, о которых он поведал на суде: переехать в Харбин, убить советского посла Довгалевского, записаться в Иностранный легион, уехать в Бельгийское Конго, вступить в отряд гитлеровских штурмовиков, подыскать богатую невесту.
Он возненавидел французов за то, что они «якшаются» с большевиками, а его, честного казака – всячески преследуют. Прочитав в какой-то русской газете, что «французы предали Колчака», он повесил в комнате портрет Колчака и написал на нем две даты: день смерти русского адмирала и предстоящий день гибели французского Президента. Пресса на все лады муссировала версии русского «заговора» - как «красного», так и «белого», почти не оставляя «шансов» тем, кто ни в какие заговоры не верил.
Между тем, убийство Думера тревогой и болью отозвалось во всех слоях французской русской диаспоры, насчитывавшей к тому времени почти три миллиона человек. Русский офицер, корнет Сергей Дмитриев покончил с собой, стремясь таким путем, как он полагал, смыть черное пятно со всей русской эмиграции. Уходя из жизни, он оставил записку «Умираю за Францию».
О НАРОДАХ КАВКАЗА
Н.С.Трубецкой
"Все народы окружили меня, но именем
Господним я низложил их" (Пс., 117, 10)
Грузины со времен февральской революции добились признания прав, по крайней мере, на автономию, и эти права оспаривать у них невозможно. Но вместе с тем, поскольку это положение дает повод к возникновению грузинского сепаратизма, всякое русское правительство обязано с ним бороться. Если Россия желает сохранить бакинскую нефть , она не может допустить самостоятельной Грузии. Трудность и сложность грузинской проблемы заключается именно в том, что не признать известной доли самостоятельности Грузии теперь уже практически невозможно, а признать полную ее политическую независимость не допустимо. Здесь должна быть выбрана известная средняя линия, притом такая, которая не давала бы повод развитию в грузинской среде русофобских настроений... Следует усвоить и то положение, что грузинский национализм принимает вредные формы только постольку, поскольку он проникается известными элементами европеизма. Таким образом, правильное решение грузинского вопроса может быть достигнуто лишь при условии возникновения истинного грузинского национализма, то есть особой грузинской формы евразийской идеологии....
В Абхазии следует признать официальным языком абхазский, поощрять развитие абхазской интеллигенции и внушить ей сознание необходимости борьбы с грузинизацией. (это тоже приняли к сведению)
Николай Сергеевич Трубецкой (1890—1938) европейскую, даже мировую известность приобрел как лингвист, один из основателей так называемой Пражской лингвистической школы. Этот тот род его деятельности, который обсуждать можно только на профессиональном уровне. Но Николай Трубецкой известен также как один из основателей евразийства — идеологии и политической программы, которые, как оказалось, с годами не только не забылись, но приобретают в России все более широкую известность, и даже некоторую политическую актуальность.
Сайт Валерия Петрова
Проект "НАЦИОНАЛЬНАЯ ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА"
http://rusgeopolit.com/?p=436
ОБЩЕЕВРАЗИЙСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ — Н.С. ТРУБЕЦКОЙ
Когда в 1920 г. войска П.Н.Врангеля вынуждены были покинуть Родину, среди творческой и интеллектуальной части Белого движения возникла проблема не только проанализировать обстоятельства своего поражения, но и осмыслить причины и последствия двух революций 1917 г. Одни полагали, что они оказались свидетелями случайного эксцесса, который вот-вот пройдет как страшный сон; другие считали, что гибель монархии была неизбежна, но на смену прогнившему самодержавию должна прийти парламентская республика с капиталистическим укладом в экономике и строем, копирующим западноевропейские демократии. Третьи, которые составляли меньшинство, пытаясь разобраться в глубоких исторических причинах случившегося в России, пришли к парадоксальным выводам, касавшимся экономического, политического и идеологического аспектов.В этом плане они категорически разошлись с монархистами–реакционерами и либеральными конституционалистами. И те и другие сочли третье направление близким к большевизму, за исключением вопроса о религии. И оно действительно в своей идеологической просоветской части негласно мотивировалось и стимулировалось НКВД СССР, предлагавшим, по существу, замещение понятия «Русская цивилизация», «Русский мир»… безликим интернационалистским словообразованием. “Евразийство” — так стало называться новое направление. Видными представителями его были лингвист, этнограф и философ князь Н.С. Трубецкой, географ П.Н. Савицкий, историк Г.В. Вернадский.
Теоретик евразийства Николай Сергеевич Трубецкой (1890-1938) был сыном князя С.Н. Трубецкого, известного философа. В 1913 году младший Трубецкой окончил Московский университет, затем продолжил образование в Лейпцигском университете. В течение двух предреволюционных лет он являлся приват-доцентом Московского университета, а в 1918 г. – профессором Ростовского университета. Оказавшись в эмиграции, заведовал кафедрой славистики в Вене, был одним из теоретиков Пражского лингвистического кружка, с 1930 г. стал членом венской Академии наук.
“Евразийский цикл” написан Трубецким за короткий промежуток времени — в начале и в середине 20-х годов. Лишь четыре небольших этюда — “Мысли об автаркии”, “Об идее — правительнице идеократического государства”, “Упадок творчества” и “О расизме” — относятся к периоду позднего евразийства — к 1933-1935 годам. И если труды 20-х годов, закладывающие основы евразийского движения, посвящены исторической и культурологической оценке тысячелетнего пути русской государственности и культуры, оценке только что разразившейся и перерождавшейся буквально на глазах революции, то этюды 30-х годов насыщены предчувствием новой надвигающейся бури — Второй мировой войны.
Исторический отрезок между двумя мировыми войнами – это, по сути, срок жизни одного поколения. И в это малое время успело зародиться, развиться, расслоиться и, увы, угаснуть уникальное по своей природе и деятельности культурно-историософическое движение русской интеллигенции – евразийство. Было оно почти келейным. Его создателями и вдохновителями стали широко и глубоко образованные люди, причем еще довольно молодые, родившиеся в 90-х годах прошлого века. Почти все они, за редким исключениям, не принимали участие в гражданской войне, не служили в Белой армии, но стояли на антибольшевистских позициях.
Если бы этим молодым людям вздумалось создать свою партию и вступить в активную политическую борьбу, как это сделали многие их соотечественники на чужбине, то они бы вышли под лозунгом “Не белые, не красные, а русские!”. Этот лозунг был выдвинут в 20-е годы их сверстниками – младороссами, которые сгруппировались в Париже, Белграде и других центрах русского зарубежья. Но они были людьми иного темперамента, иного призвания и иного жизненного подвига. Подытоживая свои “предчувствия и свершения”, они в своем первом сборнике “Исход к Востоку” заявили: “Русские люди и люди народов “Российского мира” не суть ни европейцы, ни азиаты. Сливаясь с родною и окружающей нас стихией культуры и жизни, мы не стыдимся признать себя евразийцами”[1].
Называя себя евразийцами, они, тем не менее, ощущали и осознавали себя русскими. К такому осознанию они шли через самопознание, познание русской истории и культуры, стремясь быть русскими не только сердцем, но и разумом. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Трагические обстоятельства жизни объединили ставших беженцами не по своей воле молодых ученых разных, но близких гуманитарных дисциплин в стремлении осознать путь развития русской духовной культуры и в “катастрофичности происходящего” увидеть “знамение назревающего, ускоряющегося переселения и перерождения культуры”, которая находится в постоянном движении и непрерывном обновлении”[2] .
Апокалипсис. Небесный Град Иерусалим
Духовные искания евразийства
Русскую культуру евразийцы воспринимали не как cлепок западной культуры, не как ее компонент-”провинцию”, а как часть мировой культуры, присущую целому кругу восточноевропейских и азиатских народов, которые имеют с российской культурой “сродство душ”. Именно это “сродство”, по мнению авторов сборника “Исход к Востоку”, делает русскую культуру “понятной и близкой этим народам и обратно определяет плодотворность их участия в русском деле”[3] .
Началом евразийского движения следует считать книгу Н.С. Трубецкого “Европа и человечество», которая вышла в Софии в 1920 г. Строго говоря, эта небольшая книжечка является лишь предвестницей евразийских работ Трубецкого, своего рода первотолчком, который созревал у автора многие годы. Тем не менее, брошюра выполнила свою роль, так как привлекла острое внимание к проблеме ареальной характеристики и принадлежности русской культуры и собрала в Софии основополагающий круг будущих евразийцев.
Одно существенное положение, четко определенное в книге “Европа и человечество”, прошло потом красной нитью во многих работах Трубецкого: это “отвержение эгоцентризма и эксцентризма» (полагания центра вне себя, в данном случае на Западе). Такое понимание, по мнению автора достигается не просто, для него требуется своего рода “революция в сознании, в мировоззрении интеллигенции неромано-германских народов. Без этой революции никакой выход невозможен… Понять, что ни “я”, никто другой не есть пуп земли, что все народы и культуры равноценны, что высших и низших нет, — вот все, что требует моя книга от читателя”.
Если книга требует от читателя немногого, то, как считает автор, предлагает ему немало. Во всяком случае, ясное представление о настроении умов и критике Запада и весьма четкую, близкую ко взглядам Н.Я. Данилевского концепцию многолинейности всемирного исторического процесса, позволяющую принимать своеобразие и самобытность культуры в качестве ее основной ценности, что исключает взгляд на европейскую культуру и цивилизацию как на универсальную и исключительную и ставит ее в ряд с другими цивилизациями мира.
Когда вышла работа “Европа и человечество”, гражданская война в России оканчивалась. Белая армия потерпела поражение, Россия “умывалась кровью”, и она не переставала литься: впереди еще было крестьянское восстание под руководством Антонова на Тамбовщине, голод в Поволжье и других губерниях, наконец, коллективизация и годы “великого перелома”. Но будущие евразийцы не испытывали ни озлобленности, ни жажды мщения, они не проклинали ни свою Родину, ни вчерашних смертельных врагов. У них не возникало ощущения, что Россия погибла, а на ее территории есть только “совдепия”. Не было у них тех обид и проклятий, которые были свойственны большинству русских, выброшенных шквалом революции за борт “парохода современности”.
Что касается самой революции, то она тоже не расценивалась ими как случайность или как роковая ошибка истории, либо как дикий и бессмысленный бунт. Евразийцы оценивали ее как “глубокий и существенный процесс, который дает последнее и последовательное выражение отрицательных тенденций, исказивших великое дело Петра, но вместе с тем открывает дорогу и здоровой государственной стихии”. Она – саморазложение императорской России и смерть ее в муках рождения России новой, новой индивидуации Евразии”[4].
Принимая революцию как этап исторического пути России, евразийцы отмечали ее огромный масштаб. Они утверждали, что русские люди, в том числе и “в рассеянии сущие”, находятся в центре катаклизма, который можно сравнить с величайшими потрясениями, известными в истории, и верили, что “эпохи вулканических сдвигов, эпохи обнажения таинственных, черных глубин хаоса суть в то же время эпохи милости и озарения”[5] . Подобно Александру Блоку, который в финале своей поэмы “Двенадцать” изобразил Христа, идущего в “белом венчике из роз” впереди революционной толпы, евразийцы в качестве последнего этапа русской революции видели утверждение Церкви. В предисловии к сборнику “Исход к Востоку они писали: “Мы не отказываемся определить, – хотя бы для самих себя, – содержание той правды, которую Россия, по нашему мнению, раскрывает своей революцией. Эта правда есть: отвержение социализма и утверждение Церкви”[6] .
Евразийцы отвергали большевизм как плод западной романо-германской цивилизации, подчеркивая его бесчеловечность. Они полагали, что “в исторических сбываниях большевизм приходит к отрицанию самого себя, и в нем самом становится на очередь жизненное преодоление социализма”. В то же время они признавали, что большевики бесстрашно ставили вопрос о самой сущности истории, что они были исполнены дерзания, “по размаху не виданному в истории”[7] .
Трубецкой и его единомышленники большое внимание уделяли национализму, стремясь очистить само понятие от всего наносного и ложного, определить подлинный смысл этого слова. Именно поэтому одна из принципиальных и основополагающих работ Трубецкого называется “Об истинном и ложном национализме”. И в самом деле, еще до статьи Трубецкого это слово подвергалось изрядному искажению, а после и вовсе его замарали, да так, что и большинством наших современников оно иначе как бранное не воспринимается. А между тем, даже если быть сторонником крайнего интернационализма и видеть в интернационализме благо и конечную цель, то понятие “национализма” должно восприниматься в положительном смысле, так как ни одна нация не может отказаться от своих национальных особенностей и национальных традиций, национальной программы и национальных интересов во всех областях жизни. Без национализма не может быть и интернационализма, как не может быть объединяющей все строение крыши без фундамента и стен.
Беда в том, что между словами “шовинизм” и “национализм” был поставлен знак равенства. Слова эти были объявлены абсолютными синонимами, в то время как именно шовинизму и только ему присущи все те отрицательные черты и свойства, которые приписывают национализму: утверждение исключительности своей нации, ее превосходства над другими нациями и т.д. и т.п.
Однако, по мнению Трубецкого, воинствующий шовинизм, стремящийся навязать свой язык и культуру возможно большему числу иноплеменников, есть лишь одна из разновидностей ложного национализма. К ложному национализму относит он и такие явления, как склонность к национальному консерватизму, историческому древнему образу (эллинизм у новогреков, римские реминисценции у румын), игнорирование самобытности и подражание “авторитетному” образцу.
Следует отметить, что ложный национализм этого типа имеет широкое распространение и в наши дни. Вот его характеристика, данная Трубецким: “Чаще всего приходится наблюдать таких националистов, для которых самобытность национальной культуры их народа совершенно не важна. Они стремятся лишь к тому, чтобы их народ во что бы то ни стало получил государственную самостоятельность, чтобы он был признан “большими” народами, “великими” державами как полноправный член “семьи государственных народов” и в своем беге во всем походил именно на эти “большие народы”. Этот тип встречается у разных народов, но особенно часто появляется у народов “малых”, притом у неромано-германских, у которых он принимает особенно уродливые, почти карикатурные формы. В таком национализме самопознание никакой роли не играет, ибо его сторонники вовсе не желают быть “самими собой”, а, наоборот, хотят именно быть “как другие”, “как большие”, “как господа”, не будучи по существу подчас ни большими, ни господами”[8] .
Общеевразийский национализм !?
Не менее злободневна сегодня и статья Трубецкого “Общеевразийский национализм”. Теоретически важным в ней представляется утверждение автора о том, “что в каждом национализме наличествуют одновременно элементы централистические (утверждение единства данной этнической единицы) и сепаратистские (утверждение своеобразия данной этнической единицы и ее обособления от более широкой единицы)”, что одна этническая единица входит в другую: народ входит в группу народов, но сам заключает в себе несколько племенных и краевых разновидностей.
Поэтому, по мнению Трубецкого, “для того, чтобы национализм данной этнической единицы не вырождался в чистый сепаратизм, необходимо, чтобы он комбинировался с национализмом более широкой этнической единицы, в которую данная этническая единица “входит”[9]. Говоря об иерархии “симфонических личностей” – этнических единиц, автор настаивает на многочленном национальном сознании, охватывающем и “верхние”, и “нижние” этажи культуры.
Особого внимания заслуживает одна из ключевых работ Трубецкого – “Наследие Чингисхана: взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока”. Дело в том, что зарождение монгольского государства и создание в Евразии Великой империи монголов осуществилось с головокружительной быстротой — всего за 60 лет. По мнению Трубецкого, этому способствовало то обстоятельство, что в основание государства Чингисханом были заложены следующие принципы:
- деление людей на подлых, эгоистичных, трусливых и, наоборот, на тех, “которые ставят свою честь и достоинство выше безопасности и материального благополучия”. По существу, такое деление было присуще и самим монголам. Первых они называли “черной костью”, а вторых — “белой костью” или людьми “длинной воли”[10];
- глубокая религиозность каждого — от великого хана до последнего дружинника. Чингисхан считал, что эта религиозность является непременным условием той психической установки, которую он ценил в своих подчиненных”;
- повышенное уважение к кочевникам, в моральном отношении превосходившим покоренные ими народы;
- отсутствие догматизма и веротерпимость, касающаяся христиан, мусульман, буддистов, сторонников религии бон[11], к которой принадлежал и сам Чингисхан, и его род. Трубецкой пишет: “Официальной государственной религии в его царстве не было; среди его воинов, полководцев и администраторов были как шаманисты, так и буддисты, мусульмане и христиане (несториане)”[12] .
По совокупности этих принципов “власть правителя должна была опираться не на какое-либо господствующее сословие, не на какую-нибудь правящую нацию и не какую-нибудь определенную официальную религию, а на определенный психологический склад людей”[13] .
Особое значение имеет тезис Трубецкого о положении Руси в составе государства монголов. По словам ученого, “нелепо писать историю России эпохи татарского ига, забывая, что эта Россия была в то время провинцией большого государства”[14]. Россия, по Трубецкому, как провинция монгольской империи была “втянута” в финансовую и, разумеется, в военную системы монголов.
Александр Невский выбрал союз с Ордой
С точки зрения современной науки называть Русь “провинцией” монгольской империи вряд ли корректно. Правда, сам факт государственного единения несомненен, но следует подчеркнуть, что объединение Руси с улусом Джучиевым (Золотой Ордой) произошло в 1247 г., т.е. спустя девять лет после похода Батыя осенью 1237 г., а дань русские князья начали платить лишь в 1258 г. Иными словами, Александр Невский признал суверенитет хана Орды, и случилось это в том самом году, когда папа Римский объявил крестовый поход против схизматиков (православных) и татар (монголов). Очевидная взаимосвязь этих событий позволяет воспринимать возникшую ситуацию “Русь – Орда” как вынужденный военно-политический союз. Великий князь Владимирский становится союзником хана Золотой Орды.
Таким образом, Северо-Восточная Русь сделала свой первый важнейший геополитический выбор между Востоком и Западом в пользу Востока.
Логическим продолжением является предложенная Трубецким трактовка событий 1480 г. – освобождение от татаро-монгольского ига. По мнению автора, произошла “замена ордынского хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву”[15]. На первый взгляд довольно странный вывод с точки зрения традиционной историографии, и тем не менее он абсолютно верный.
Формулировка Трубецкого о смене столиц, будучи бесспорной, требует лишь добавления о сопутствовавшей ей смене династий. А в XVI в. земли бывших Золотой и Синей орд (Поволжье и Тюмень) были воссоединены, на сей раз под рукой московского государя. Иной оказалась судьба юго-западных княжеств. Белая Русь, Галиция, Волынь, Киев и Чернигов отказались от союза с Ордой и… стали жертвой Литвы и Польши.
Трубецкой совершенно справедливо отмечает, что перед Московским государством стояла важная задача: оборона против Запада. В начале XVII в. половина Древней Руси была оккупирована Польшей. В Смутное время был момент, когда в Москве стоял польский гарнизон и независимость России была под угрозой. Словом, Московскому государству угрожала судьба Восточной Монголии, захваченной Китаем, и Средней Азии, ставшей добычей Тимура.
В XVII в. в Западной Европе настала эпоха технического прогресса. Для того чтобы выстоять перед Польшей и Швецией, активизировавших агрессию, русским был необходим военно-политический и технический прорыв, и роль преобразователя принял царь Петр I. Однако, Трубецкой полагает, что “задача была выполнена именно так, как не надо было ее выполнять: …внешняя мощь была куплена ценой полного культурного и духовного порабощения России Европой”[16], и перечисляет ряд весьма болезненных и вредных нововведений, как-то: упразднение патриаршества, различные кощунства, изменение на европейский манер придворной одежды и этикета – “ассамблеи”, приглашение на высшие государственные посты иностранцев. Это дает Трубецкому основание назвать новый период России периодом “антинациональной монархии”. Европеизацию Трубецкой считает причиной разрушения национального единства, розни между классами, сословиями и поколениями, в результате чего итогом стала “изуродованная Россия”.
Следует заметить, что Трубецкой формулирует свои мысли и оценки предельно четко. Он настаивает на том, что “за Петром могли пойти только либо нерусские, приглашенные им на службу иностранцы, либо русские оппортунисты, беспринципные карьеристы, гоняющиеся за наживой. Знаменитые „птенцы гнезда Петрова”, по его мнению, были по большей своей части отъявленными мошенниками и проходимцам. То обстоятельство, что, как с грустью отмечают русские историки, “у Петра не нашлось достойных преемников”, вовсе не случайно. Действительно, “достойные русские люди не могли примкнуть к Петру”[17]. Трубецкой отнюдь не противник заимствования европейской техники, но он осуждает эксцессы, без которых можно было бы достичь больших результатов при меньших затратах. Наихудшим последствием петровских реформ он считает их необратимость.
По Трубецкому, Петр окружил себя иностранцами и русскими подхалимами, презиравшими свой народ как податную массу. Этот подход к собственной стране практиковали наследники Петра, но предельным воплощением его стала “бироновщина”. Вступившая на престол в 1762 г. Екатерина II действовала более тонко: она ударила по русской культуре секуляризацией 80% монастырей — хранилищ древних русских летописей и икон. Во введенных ею закрытых учебных заведениях самые способные русские превращались во второсортных европейцев; при этом подразумевалось забвение национальных традиций, а немца из русского сделать было невозможно.
В XIX в. самая пассионарная часть русских полегла в войнах с Наполеоном. Война 1812 г. была выиграна в значительной мере за счет монгольских традиций (в частности партизанской войны), но восстановить генофонд и культурный фонд так,и не удалось; впрочем, к этому даже не стремились.
В дальнейшем истребление евразийских традиций продолжалось под лозунгом “русификации”. С местными традициями и оригинальными мировоззрениями течениями была проделана та же процедура «обуздывания», что и с Православием. Зато в России появились философско-социальные концепции, модные в Западной Европе.
На Западе, где безотчетно поверили в технический прогресс, который якобы осчастливит человечество, возникли учение о борьбе за существование и агностицизм Огюста Конта (1798-1857). О несостоятельности первой концепции не стоит даже говорить. Вторая — заменена обратным тезисом конвергенции биоценоза (видообразование нашло себе объяснение в процессе мутогенеза). Третья концепция — идея об ограниченности человеческого познания, заявленная Контом как невозможность познать химический состав звезд, была опровергнута уже спустя год благодаря открытию спектрального анализа. Спрашивается: стоило ли ради подобных заимствовании уничтожать в России монастырские библиотеки и шедевры иконописи, что проводилось со времен Екатерины II. Все вышеизложенное дает Трубецкому бесспорное основание назвать Российскую империю с восторжествовавшим в ней западничеством антинациональной монархией.
Анализируя историю послереволюционной России, Трубецкой приходит к выводу, что коммунистическая власть стала продолжательницей европеизаторских традиции антинациональной монархии. Она не только не порвала с прошлым, но всецело находится во власти этого прошлого, т.е. пресловутых “заветов Петра Великого”. Мало того, она производит работу Петра I еще в более широком масштабе и с большим пылом, чем все послепетровские монархи.
Правда, резкого перелома, по мнению Трубецкого, такого перелома, какой был при Петре I, при советской власти не произошло, налицо лишь резкое ускорение движения все в том же направлении. “И если осуждать самое это прежнее направление и видеть в революции стихийное желание исторической России в корне изменить его, то придется признать, что советская власть до сих пор еще не приступила к осуществлению задач, поставленных перед ней революцией. Она не освободила Россию от ига европейской цивилизации, а, наоборот, до сих пор работала только на укрепление этого ига”[18] .
Тем не менее, будущее России Трубецкой рассматривал в оптимистических тонах. Для России-Евразии путь к обретению своего подлинного лица предначертан ее прошлым. Это совсем не означает путь назад, наоборот, это путь к небывалому. Предстоит создать совершенно новую культуру, свою собственную, не похожую на европейскую цивилизацию. То, что сейчас делается в России, только на первый взгляд кажется новым и своеобразным. На самом деле это разрушение, а не созидание, и разрушение это проникнуто тем же старым духом — духом Петра I, Екатерины II и всей интеллигенции XIX в., прельщенной заманчивым внешним видом европейской цивилизации и европейских идей. Для России подлинное творческое созидание еще впереди. И оно станет возможным лишь тогда, когда окончательно будут изжиты увлечения европейской цивилизацией и придуманными на Западе идеологиями, когда Россия перестанет быть кривым зеркалом европейской цивилизации и обретет свое собственное историческое лицо. И тогда она вновь станет сама собой — Россией-Евразией, сознательной носительницей и преемницей великого наследия Чингисхана[19] .
В ряде работ Трубецкого нетрудно найти ответ на вопрос о том, как общие положения евразийства можно было бы применить к тогдашним конкретным условиям. Тот факт, что эти проблемы актуальны и в начале XX1 века, придает особую геополитическую и практическую ценность историко-культурным исследованиям ученого. Например, его статья “К украинской проблеме”, где речь идет об отношениях России с Украиной, а также его полемика с Д.И. Дорошенко по поводу высказанных в этой работе идей.
То, что автор анализирует именно культурный аспект русско-украинских отношений, ни в коей мере не говорит об ограниченности идей Трубецкого областью культурологии. “Державная” сторона вопроса решается в рамках общей идеи о существовании Евразии. Взаимоотношения России и Украины, таким образом, сводятся к взаимосвязи двух культур, точнее, двух “индивидуаций” русской культуры. Причем, если “нижний этаж” каждого “краевого варианта” культуры национален, то именно в “верхнем этаже” русская культура достигает своего единства.
Термины “нижний” и “верхний” этажи культуры поясняет сам Трубецкой. Эти понятия у автора означают лишь две функции культуры, в значительной мере противопоставленные друг другу. “Обращенный к народным корням” “нижний” этаж и “обращенный к высшей духовной и умственной жизни” “верхний” формируют многофункциональную культуру. При этом каких-либо барьеров между этажами культуры не существует[20]. Вообще “устранение… пропасти между интеллигенцией и народными массами является одним из главных лозунгов всего евразийского движения”.
Естественно, что многофункциональная культура в своем едином “верхнем” этаже, проявляясь в деятельности таких людей, как Ф.М. Достоевский и Н.В. Гоголь, А.А. Шахматов[21] и А.А. Потебня[22], в такой же степени принадлежит народным массам, как и культура “нижнего” этажа, непосредственно обращенная к народу и сливающаяся с народной эстетикой труда и творчества. Переходя через множество промежуточных уровней, культура “нижнего” этажа непременно получает “краевую дифференциацию”. Для единой русской культуры это – краевые “индивидуализации” Украины, Белоруссии, России, ее Севера, Дона, Сибири с множеством собственных дроблений в каждом крае.
В соответствии с историко-культурными взглядами евразийцев реформы Петра I, подготовленные второй половиной XVII в., прервали культурною традицию Руси. Этот разрыв в разной степени коснулся как России, так и Украины — факт, совершенно упущенный Д.И. Дорошенко – оппонентом Н.С.Трубецкого. Петровская и послепетровская секуляризация оттеснила Православие, которое до того пронизывало, подобно нерву, все слои русской культуры. В результате в русском обществе началось духовное опустошение. При господстве же откровенно антирелигиозной системы духовная опустошенность “дошла до кульминационной точки”[23]. Для развития единой русской культуры Трубецкой считает самым перспективным путем восстановление религиозного начала как интегрирующего фактора всех “индивидуальных” культур.
Геополитическое творчество русов — славян — индоевропейцев
Здесь имеет смысл напомнить, что с начала нашей эры евразийские народы объединялись в Имперские структуры несколько раз: хунны, сменившие скифов, Великий тюркский каганат в VI-VIII вв., монгольский улус в ХШ в. и Россия (разумеется, в широком понимании термина). Выходит, что как государственное строительство, так и духовная культура евразийских народов давно слиты в “радужную сеть” единой суперэтнической целостности. Следовательно, любой территориальный вопрос может быть решен только на фундаменте русского евразийского единства.
В статье “Общеевразийский национализм” Трубецкой подчеркивает, что евразийство – это менее всего простая интерпретация исторических событий. Помимо анализа национальной ситуации в СССР – Евразии в тот период, автор предлагает и модель будущего национального устройства Евразии, и пути следования к нему.
Следствием революции, по мнению автора, явилось то, что русский народ утратил свое положение “хозяина в государстве”. При этом понятие “хозяин государства” нуждается в уточнении. Из работ Трубецкого (“Наследие Чингисхана” и др.) можно сделать вывод о том, что эта декларация являлась, по существу, лишь формальным проявлением той “русификации”, которую проводила антинациональная монархия. Истинные же перемены в положении народов бывшей Российской империи сводятся к приобретению ими равноправия. Трубецкой, выражающий идеи евразийской общности, перечисляет те факторы, которые способны поддержать государственную целостность Евразии в прошлом, в настоящем (20-е годы XX в.) и будущем.
Если для прошлого это идея русской государственности, то в 20-е годы Трубецкой определяет “объединяющий фактор” СССР – Евразии как стремление к определенному социальному идеалу. Не может также остаться пустым и место “хозяина” территории. По Трубецкому, русский народ в этом качестве заменен пролетариатом всех народов СССР.
Трубецкой совершенно справедливо заметил, что “идея диктатуры пролетариата, сознание солидарности пролетариата и разжигание классовой ненависти… должны оказаться недейственными средствами против развития националистических и сепаратистских стремлений народов СССР”. И это при всем при том, что оптимальной формой сосуществования евразийских народов ученый считает общую государственность, даже более того – “евразийское братство”.
Какой же “объективный фактор”, по мнению автора, будет актуален для будущего СССР–Евразии? “Национальным субстратом того государства, которое называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом. Эту нацию мы называем евразийской, ее территории – Евразией, ее национализм – евразийством”[24] – пишет он в упомянутой выше статье.
По Н.С.Трубецкому, “национализм каждого отдельного народа Евразии (СССР) должен комбинироваться с национализмом общеевразийским”. Аргументацию автора подтверждают столь мучительные коллизии сегодняшних событий в России. По мнению автора, евразийские народы связаны общностью исторической судьбы. Прошедшие десятилетия только усилили эту связь. Трубецкому были известны и центробежные для Евразии тенденции “панизмов”, выделяющие народы по отдельно взятому признаку. “Отторжение одного народа из этого (евразийского) единства может быть произведено только путем искусственного насилия над природой и должно привести к страданиям”. Следует признать, что последующие события XX и ХХ1вв. вполне подтвердили правоту ученого.
Стоит, пожалуй, повторить, что Трубецкой рассматривал теорию евразийства как программу будущего для Евразии. Разумеется, с его терминологией не всегда можно согласиться. Не вызывает сомнения и то, что его концепция евразийства не охватывает все стороны действительности СССР–Евразии. Однако, бесспорно, практическую ценность представляют его утверждения о единстве многонародного русского евразийского суперэтноса, а также гуманитарные пути самопознания.
[4] Евразийство: Опыт систематического изложения. В кн.: Пути Евразии: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992. С. 388-389.
[6] Там же. С. VI.
[7] Там же. С. VI.
[8] Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 121.
[9] Там же. С. 424.
[10] История стран зарубежной Азии в средние века. м., 1970. С. 207.
[11] Бон – религия в Средней Азии в первые века новой эры; древнее поклонение космосу. Согласно космологии бона, мир устроен из трех сфер: белой – небесной области богов, красной – земной, области людей и синей – низшей области водяных духов. Между верхними и нижними сферами возможно мистическое сношение. В Персии и Римской империи бон принял форму Митраизма. Как культ Непобедимого Солнца. Распространялся главным образом среди легионеров – Митра осуждал нарушение клятв, обман доверившегося и предательство.
[12] Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. С. 221.
[13] Там же. С. 222.
[14] Там же. С. 225.
[15] Там же, С.229.
[16] Там же. С. 241-242.
[17] Там же. С. 242, 243.
[18] Там же. С. 258.
[19] Там же. С. 266.
[20] Там же. С. 372.
[21] А.А. Шахматов (1864-1920 гг.) — русский филолог, академик Петербургской Академии наук, исследователь древнерусской литературы, занимался проблемами русского и славянского этногенеза.
[22] А.А. Потебня (1835-1891 гг.) — украинский и русский славист. Разрабатывал вопросы теории словесности, фольклора, этнографии, общего языкознания, фонетики, грамматики и семасиологии славянских языков.
[23] Эта статья Н.С. Трубецкого была опубликована в 1927 г.
[24] Там же. С. 423. Опубликовано 24.08.2007 15:55
Николай Сергеевич Трубецкой (1890—1938) европейскую, даже мировую известность приобрел как лингвист, один из основателей так называемой Пражской лингвистической школы. Этот тот род его деятельности, который обсуждать можно только на профессиональном уровне. Но Николай Трубецкой известен также как один из основателей евразийства — идеологии и политической программы, которые, как оказалось, с годами не только не забылись, но приобретают в России все более широкую известность, и даже некоторую политическую актуальность.
Началом евразийства можно считать работу Трубецкого «Европа и человечество», вышедшую в 1920 году в Софии, где тогда очутился он в эмиграции. Все евразийцы были эмигрантами; до известной степени евразийство вообще можно считать психологической реакцией на поражение антибольшевистских сил в событиях революции и гражданской войны. Эмиграция в целом негодующе остро переживала пассивность Запада, нежелание его помочь антибольшевистским силам. Но этой помощи и не надо было ожидать и не надо просить, она не нужна — вот новая нота, привнесенная евразийцами. И сюжет первым сформулировал Николай Трубецкой.
Нужда в европейской образованности, говорит Трубецкой, появилась в России как вполне понятный инстинкт самосохранения — ее необходимость диктовалась, прежде всего, военными соображениями. Но Петр чрезмерно увлекся вестернизацией России и вырыл в ней две пропасти — между ее настоящим и прошлым и между верхами и низами русского общества. Россия так и не смогла стать в ряды европейских стран, полностью ассимилировать европейскую культуру, потому что европеизм России культурно чужд самой массе русского народа. Трубецкой пишет:
Обе основные идеи, которые в разных комбинациях друг с другом создавали все разновидности русских политических направлений, — идея русской великодержавности и идея осуществления на русской почве идеалов европейской цивилизации, — были в самом своем корне искусственны. Обе они явились порождением реформ Петра Великого. Петр вводил свои реформы насильственно, не спрашивая, желает ли их русский народ; и потому обе идеи, порожденные его реформами, остались органически чуждыми русскому народу. Ни Россия как великая европейская держава, ни идеалы европейского прогресса русскому народу ничего не говорили. Европейская великодержавность России, с одной стороны, и европейское просвещение верхов русской нации, с другой, могли продержаться довольно долгое время над русской почвой при условии искусственной бессловесности и пассивности народных масс. Но и то, и другое неминуемо должно было дать трещину и начать разваливаться, как только зашевелилась самая народная масса, составляющая природный фундамент всего здания России.
Революцию в России нужно принять — вот главная посылка и вывод евразийства у всех его представителей. В революции Россия порвала с чуждым ей культурным типом — вот главное в революции, а не большевики, которые всего только идеологическая пена на волне этой мощной народной волны. Пореволюционной России всего только и нужно, чтобы аппарат властвования, правящую партию наделить правильной идеологией. Такой идеологией может быть евразийство, понявшее основное в русском культурном генотипе — чуждость его Европе, с ее фундаментальным индивидуалистическим началом, идеей автономной личности, правовым сознанием, — и близость к Азии, к великой азиатской степи, «туранский», как говорил Трубецкой, ее тип, совершенно отличный от европейского или, как тогда говорили, романо-германского типа.
Евразийцы, и Трубецкой в том числе, наговорили много несообразностей. Хотя бы такие перечислить: можно ли надеяться на смену марксистского социализма православным христианством, когда один из столпов большевистской идеологии — враждебность к религии и церкви? Или: если идеи великодержавности чужды народу, то можно ли считать, что от нее откажется правящая верхушка? Или: можно ли усваивать христианский характер идеологии государства, в котором личность полностью подчинена коллективным структурам некоей «симфонии»? Или: утверждение того, что православию куда ближе не европейские христиане, а так называемые «язычники», к которым евразийцы причисляли мусульман, буддистов и конфуцианцев и приобщение которых к истине православия, по мнению евразийцев, потребует куда меньше усилий, чем любая попытка экуменического согласия с Западом.
Но с годами, и особенно после падения коммунизма, делается яснее, что евразийцы, подчас грубо ошибаясь в оценках современной им ситуации, немало угадали в длящейся исторической перспективе. Проблема, о которой они писали, существует, причем выходит далеко за рамки России — та проблема, которую принято было называть противостоянием Запада и Востока (сейчас говорят о Севере и Юге). В современных — самых модных — терминах это проблема глобализации и мультикультурализма.
Неевропейские народы попадают в ту же ловушку, что Россия, писал Трубецкой: чтобы противостать европейским, западным экспансионистам, нужны пушки, а пушки требуют европейской выучки. Но Трубецкой уверяет, что пушки можно совместить с национально-культурными особенностями. В работе «Европа и человечество» он дает следующее резюме:
Европейская культура не есть нечто абсолютное, не есть культура всего человечества, а лишь создание ограниченной и определенной этнической или этнографической группы народов, имевших общую историю; она ничем не совершеннее, не «выше» всякой другой культуры, созданной иной этнографической группой, ибо «высших» и «низших» культур и народов вообще нет… Поэтому, усвоение романо-германской культуры народом, не участвовавшим в ее создании, не является безусловным благом и не имеет никакой безусловной моральной силы; (более того) является безусловным злом для всякого не-романогерманского народа.
И отсюда вывод, носящий, казалось бы, характер благого пожелания:
Если народы, о которых идет речь, сталкиваясь с европейской культурой, будут свободны от предрассудков, заставляющих видеть во всех элементах этой культуры нечто абсолютно высшее и совершенное, то им незачем будет заимствовать непременно всю эту культуру, нечего будет стремиться искоренять свою туземную культуру в угоду европейской; наконец, не от чего будет смотреть на самих себя, как на отсталых, остановившихся в своем развитии представителей человеческого рода. Смотря на романо-германскую культуру лишь как на одну из возможных культур, они возьмут из нее только те элементы, которые им понятны и удобны, и в дальнейшем будут свободно изменять эти элементы, применительно к своим национальным вкусам и потребностям, совершенно не считаясь с тем, как оценят эти изменения романо-германцы со своей эгоцентрической точки зрения.
Это как раз то, что происходит в современном мире — такой процесс, безусловно, имеет место; каков будет результат, неизвестно, но процесс идет. Причем он выходит за рамки рисовавшегося евразийцам некоего мирного сосуществования культур в планетарном масштабе, — речь идет уже и о геополитическом соперничестве. Но если даже в этом соперничестве одержит верх так называемый Восток, то непонятно, на что в этом случае может рассчитывать Россия при своем уже почти катастрофическом демографическом отставании.
В этих условиях связывать с идеями евразийства глобальные политические амбиции — новая русская утопия. Лучше бы забыть о евразийстве Трубецкого и ценить в нем исключительно лингвиста. Но на это, вполне понятно, способны немногие.
Началом евразийства можно считать работу Трубецкого «Европа и человечество», вышедшую в 1920 году в Софии, где тогда очутился он в эмиграции. Все евразийцы были эмигрантами; до известной степени евразийство вообще можно считать психологической реакцией на поражение антибольшевистских сил в событиях революции и гражданской войны. Эмиграция в целом негодующе остро переживала пассивность Запада, нежелание его помочь антибольшевистским силам. Но этой помощи и не надо было ожидать и не надо просить, она не нужна — вот новая нота, привнесенная евразийцами. И сюжет первым сформулировал Николай Трубецкой.
Нужда в европейской образованности, говорит Трубецкой, появилась в России как вполне понятный инстинкт самосохранения — ее необходимость диктовалась, прежде всего, военными соображениями. Но Петр чрезмерно увлекся вестернизацией России и вырыл в ней две пропасти — между ее настоящим и прошлым и между верхами и низами русского общества. Россия так и не смогла стать в ряды европейских стран, полностью ассимилировать европейскую культуру, потому что европеизм России культурно чужд самой массе русского народа. Трубецкой пишет:
Обе основные идеи, которые в разных комбинациях друг с другом создавали все разновидности русских политических направлений, — идея русской великодержавности и идея осуществления на русской почве идеалов европейской цивилизации, — были в самом своем корне искусственны. Обе они явились порождением реформ Петра Великого. Петр вводил свои реформы насильственно, не спрашивая, желает ли их русский народ; и потому обе идеи, порожденные его реформами, остались органически чуждыми русскому народу. Ни Россия как великая европейская держава, ни идеалы европейского прогресса русскому народу ничего не говорили. Европейская великодержавность России, с одной стороны, и европейское просвещение верхов русской нации, с другой, могли продержаться довольно долгое время над русской почвой при условии искусственной бессловесности и пассивности народных масс. Но и то, и другое неминуемо должно было дать трещину и начать разваливаться, как только зашевелилась самая народная масса, составляющая природный фундамент всего здания России.
Революцию в России нужно принять — вот главная посылка и вывод евразийства у всех его представителей. В революции Россия порвала с чуждым ей культурным типом — вот главное в революции, а не большевики, которые всего только идеологическая пена на волне этой мощной народной волны. Пореволюционной России всего только и нужно, чтобы аппарат властвования, правящую партию наделить правильной идеологией. Такой идеологией может быть евразийство, понявшее основное в русском культурном генотипе — чуждость его Европе, с ее фундаментальным индивидуалистическим началом, идеей автономной личности, правовым сознанием, — и близость к Азии, к великой азиатской степи, «туранский», как говорил Трубецкой, ее тип, совершенно отличный от европейского или, как тогда говорили, романо-германского типа.
Евразийцы, и Трубецкой в том числе, наговорили много несообразностей. Хотя бы такие перечислить: можно ли надеяться на смену марксистского социализма православным христианством, когда один из столпов большевистской идеологии — враждебность к религии и церкви? Или: если идеи великодержавности чужды народу, то можно ли считать, что от нее откажется правящая верхушка? Или: можно ли усваивать христианский характер идеологии государства, в котором личность полностью подчинена коллективным структурам некоей «симфонии»? Или: утверждение того, что православию куда ближе не европейские христиане, а так называемые «язычники», к которым евразийцы причисляли мусульман, буддистов и конфуцианцев и приобщение которых к истине православия, по мнению евразийцев, потребует куда меньше усилий, чем любая попытка экуменического согласия с Западом.
Но с годами, и особенно после падения коммунизма, делается яснее, что евразийцы, подчас грубо ошибаясь в оценках современной им ситуации, немало угадали в длящейся исторической перспективе. Проблема, о которой они писали, существует, причем выходит далеко за рамки России — та проблема, которую принято было называть противостоянием Запада и Востока (сейчас говорят о Севере и Юге). В современных — самых модных — терминах это проблема глобализации и мультикультурализма.
Неевропейские народы попадают в ту же ловушку, что Россия, писал Трубецкой: чтобы противостать европейским, западным экспансионистам, нужны пушки, а пушки требуют европейской выучки. Но Трубецкой уверяет, что пушки можно совместить с национально-культурными особенностями. В работе «Европа и человечество» он дает следующее резюме:
Европейская культура не есть нечто абсолютное, не есть культура всего человечества, а лишь создание ограниченной и определенной этнической или этнографической группы народов, имевших общую историю; она ничем не совершеннее, не «выше» всякой другой культуры, созданной иной этнографической группой, ибо «высших» и «низших» культур и народов вообще нет… Поэтому, усвоение романо-германской культуры народом, не участвовавшим в ее создании, не является безусловным благом и не имеет никакой безусловной моральной силы; (более того) является безусловным злом для всякого не-романогерманского народа.
И отсюда вывод, носящий, казалось бы, характер благого пожелания:
Если народы, о которых идет речь, сталкиваясь с европейской культурой, будут свободны от предрассудков, заставляющих видеть во всех элементах этой культуры нечто абсолютно высшее и совершенное, то им незачем будет заимствовать непременно всю эту культуру, нечего будет стремиться искоренять свою туземную культуру в угоду европейской; наконец, не от чего будет смотреть на самих себя, как на отсталых, остановившихся в своем развитии представителей человеческого рода. Смотря на романо-германскую культуру лишь как на одну из возможных культур, они возьмут из нее только те элементы, которые им понятны и удобны, и в дальнейшем будут свободно изменять эти элементы, применительно к своим национальным вкусам и потребностям, совершенно не считаясь с тем, как оценят эти изменения романо-германцы со своей эгоцентрической точки зрения.
Это как раз то, что происходит в современном мире — такой процесс, безусловно, имеет место; каков будет результат, неизвестно, но процесс идет. Причем он выходит за рамки рисовавшегося евразийцам некоего мирного сосуществования культур в планетарном масштабе, — речь идет уже и о геополитическом соперничестве. Но если даже в этом соперничестве одержит верх так называемый Восток, то непонятно, на что в этом случае может рассчитывать Россия при своем уже почти катастрофическом демографическом отставании.
В этих условиях связывать с идеями евразийства глобальные политические амбиции — новая русская утопия. Лучше бы забыть о евразийстве Трубецкого и ценить в нем исключительно лингвиста. Но на это, вполне понятно, способны немногие.
No comments:
Post a Comment