კარგი მოსკოველი ქართველი მიხეილ დურმიშხანის ძე ალშიბაია

ეს კაცი შველის ადამიანებს და მათში სილამაზეს პოულობს.

1958 წლის 15 იანვარს ბათუმში დაბადებული მიხეილ დურმიშხანის ძე ალშიბაია //Михаил Михайлович (Дурмишханович) Алшибай (Алшибая)// რუსეთის ერთ-ერთი საუკეთესო კარდიოქირურგია. არის მედიცინის მეცნიერებათა დოქტორი, პროფესორი. 1982 ეწლიდან მუშაობს ა.ნ. ბაკულევის სახელობის გულ-სისხლძარღვთა ქირურგიის სამეცნიერო ცენტრში-უკვე ათ წელზე მეტია რაც ხელმძღვანელობს კორონარული ქირურგიის განყოფილებას. არის გულ-სისხლძარღვთა ქირურგების რუსეთის ასოციაციის წევრი, კორონარული ქირურგიის სექციის მდივანი.

სერიოზულადაა გატაცებული ხელოვნებით-ხატავს, ქმნის ობიექტებს და ატარებს პერფორმანსებს/ და ყველაფერი ეს ასე თუ ისე დაკავშირებულია მის ძირითად საქმიანობასთან.

ალშიბაია აგროვებს თანამედროვე რუს მხატვართა სურათებს, ნონკონფორმისტულ და მეტაფიზიკურ ფერწერას, ყოველ წელს აწყობს რამოდენიმე გამოფენას მოსკოვის მუზეუმებში და გალერეებში.

2004 წლიდან არის მოსკოვის მხატვართა კავშირის კრიტიკოსთა და ხელოვნებათმცოდნეთა სექციის წევრი. ამავე დროს ის არის ჰოსპისების დამხმარე საქველმოქმედო ფონდი "რწმენას" მზრუნველთა საბჭოს წევრი.


ესაუბრებოდა ალეკსეი შულგინი //ფრაგმენტი//:
"...კოლექციონირება, ხელოვნების შესწავლა თავისებური დასვენება და ძალების აღდგენაა ქირურგისთვის. მუშაობის დროს მე აბსოლუტურად ზუსტი უნდა ვიყო,ხელოვნებაში კი შეიძლება უფრო თავისუფლად ყოფნა თუმცა მხატვარი,ნამდვილი მხატვარი მუშაობისას ქირურგისავით ზუსტი უნდა იყოს. ეს ი.ზლოტნიკოვის სიტყვებია და არა ჩემი. წელს თებერვალში სანკტ-პეტერბურგში ქირურგებისთვის და არიტმოლოგებისთვის მე წავიკითხე ლექცია სათაურით "ხელოვნება როგორც ქირურგია".

დიდ კარდიოქირურგთა აფორიზმების ერთ ძალიან ჭკვიანურ და ორიგინალურ ამერიკულ კრებულში არის მაქსიმა "გქონდეს ჰობი კარდიოქირურგიის გარდა".

მაგრამ ვერ ვიტყვი რომ ხელოვნება ჩემთვის არის ჰობი,ეს რაღაც სულელური სიტყვაა. ხელოვნება არის ჩემი მეორე, და, შეიძლება,პირველი, ცხოვრება. სინამდვილეში იმთავითვე ჩემს ცხოვრებაში მედიცინა და ხელოვნება გადაწნული იყო ერთმანეთთან. ოდესმე ამაზე დაწვრილებით დავწერ...

სერიოზული ხელოვნება ითხოვს დროს და მე კი რა მაქვს ქირურგიისთვის დროის წართმევის უფლება. და მაინც ხელოვნებას დროით უკავია ათიოდე პროცენტი....ამიტომ მე არ შემიგროვებია "შედევრთა" კოლექცია.თუმცა უნდა ითქვას რომ ქირურგია მეხმარებოდა კოლექციონირებაში. მხატვრებიც ავადმყოფობენ ხოლმე და საერთოდ ყველა მხატვარი დიდ პატივს სცემს ქირურგებს. ასე რომ საჩუქრებიც იყო...

თანამედროვე ხელოვნების შეფასება მეტისმეტად სერიოზული რამეა. ყოველთვის ლპარაკობდნენ თანამედროვე ხელოვნების კრიზისზე. დიდი კი შორიდან ჩანს და თანამედროვეს ყოველთვის უჭირს ახლის შეფასება.

თანამედროვე ხელოვნებად დღეს თვლიან იმას რასაც უნდა ჰქონდეს სწორედ თანამედროვე ხელოვნების ნიშნები ანუ დღეს ზეთით დახატული სურათი არ ითვლება თანამედროვე ხელოვნებად.

მრავალ ფორუმზე, თანამედროვე ხელოვნების გამოფენებზე ფერწერის ნახვა გაგიჭირდებათ. იქ არის ფოტოები,ობიექტები,ინსტალაციები,მათ შორის ინტერაქტიურები,ვიდეოარტი, პროექტები ინტერნეტის გამოყენებით.

და თუ კი სადმე შემთხვევით წააწყდით ფერწერას ეს სრულებით განსაკუთრებული სახის ფერწერაა.

ეს პროცესები ჩვენთან განსაკუთრებით მკვეთრად და რამდენადმე მომაბეზრებლადაა უტრირებული.

რა თქმა უნდა ძნელი წარმოსადგენია რომ დღეს შეიძლება ნორმალური რეალისტური ან აბსტრაქტული სურათის დახატვა და ეს გამოვა კარგად.

ერთ კლასიკურ ნაწარმოებში ნათქვამია რომ საჭიროა ახალი ფორმები და მხატვარი დღეს განიცდის "თანამედროვეობის" ამ მოთხოვნას, ზოგჯერ საკუთარ თავს ამახინჯებს კიდეც ასე გაგებულ თანამედროვეობას რომ არ ჩამორჩეს.

მეორეს მხრივ უნდა ვაღიაროთ რომ ტექნოლოგიების ბობოქარი განვითარების,მთელი ჩვენი ცხოვრების შეცვლის ხანაში ხელოვნება ვერ დარჩება ყოველივე ამის გარეთ. ცხოვრება მუდამ იჭრებოდა ხელოვნებაში და ზეთის ფერწერის გამოგონებაც კი იმ დროს იყო "ტექნოლოგიური გარღვევა".

რა გვაქვს დღეს აქ? ძალიან უცნაური ვითარება : მხატვრთა კავშირი ისევ არსებობს თითქმის უცვლელი სახით. ათობით ათასი მხატვარი აგრძელებს მეტ-ნაკლებად პროფესიულად ზეთით ხატვას ტილოზე. და ამ ქმნილებათა უმეტესობა არ იწვევს ჩემს აღფრთოვანებას.

თანამედროვეობის მოყვარული მეორე ბანაკიც ცუდ მდგომარეობაშია. ბევრი მხატვარი უბრალოდ ეპიგონობს, მიმართავს დასავლურ თუ აღმოსავლურ მხატვრულ მიმდინარეობებს.

ეს ბანაკები ფორმით აბსოლუტურად ეწინააღმდეგებიან ერთმანეთს მაგრამ ყველას უნდა ერთი-სიმდიდრე და დიდება.

ყოველ მხატვარს რა თქმა უნდა ფულის შოვნა, ნამუშევრის გაყიდვა, უნდა დიდება, მაგრამ მნიშვნელოვანია თუ რა ადგილი უკავია ამ მისწრაფებას მისი საქმიანობის საერთო სტრუქტურაში.

მე ვრჩები გარკვეული აზრით რომანტიკოსად და თანამედროვე ხელოვნების მრავალი "ინსტიტუციის" მოქმედება, მთელი ეს "არტ-ბიზნესი" ჩემთვის უცხოა.

კარგი თანამედროვე მხატვრები რა თქმა უნდა არიან,ისინი ცოტანი არიან და სხვანაირად ვერც იქნება. ისინი არ ეკუთვნიან ნახსენებ ბანაკებს თუმცა მაინც ეხებიან რომელიმე მათგანს.

მთავარი ისაა რომ მათი ხელოვნება ნამდვილი ხელოვნებაა.

რამოდენიმე წლის წინ ნაწარმოებები მხატვრებისა რომელთაც მე ძირითადად ვაგროვებდი უცებ გადაიქცა ბაზრის საქონლად და მეც გამიქრა მათ მიმართ ინტერესი.

მე გადავწყვიტე მხოლოდ ახალგაზრდა და დამწყები მხატვრების ნაწარმოებთა კოლექციის შედგენა.

მცოდნენი მაფრთხილებდნენ რომ ეს არაა ადვილი. დ მართლაც,მე რამდენადმე გამიცრუვდა იმედი.

მე დავინახე//შეიძლება მე უბრალოდ არ გამიმართლა ან ჯერ ვერ შევხვდი იმას რისი ნახვაც მომინდებოდა// რომ ბევრ ახალგაზრდა მხატვარს ხელოვნებაზე მეტად აინტერესებს სხვადასხვა მანიპულაციით მნიშვნელოვანი სოციალური მდგომარეობის მოპოვება.

ჩვენს ქვეყანაში არსებული სოციალური და მორალურ-ზნეობრივი ვითარება ხელს უწყობს ამ ტენდენციებს და მომავალი მე საკმაოდ ბუნდოვან რამედ წარმომიდგება. თუმცა ყოველთვის ამბობდნენ რომ ნიჭიერი ხალხი გადაშენდა, წინასწარმეტყველება სპეკულატური რამეა და ამიტომ პოზიციას არ დავიკავებ.

მაგრამ ერთდერთ რამეს ვიტყვი.

ხატვა რის ადამიანის ერთ-ერთი ყველაზე ბუნებრივი,მეტიც,აუცილებელი თვისება.

ყველა ბავშვი ხატავს და ესაა როგორც სამყაროს წვდომის ისე საკუთარი სულის ბნელი მოძრაობების გადმოცემის საშუალება.

შემდეგ ბევრი სხვა რამეს ჰკიდებს ხელს და მხტვრები უკვე ასაკში შესულებიც უხახუნებენ ფანქარს ქაღალდს. ...

ეხლა მხატვრული ნაწარმოების საშუალებებად იყენებენ ადამიანის სხეულს, კომპიუტერის თუ ციფრული კამერის ეკრანს.

ხატვა არაა აუცილებლად ფანქრის ზედაპირზე გავლება, შეიძლება მზა ხატების გამოყენება.

და აი სიბრტყეზე გამოსახვის ბუნებრიობიდან გამომდინარე ვფიქრობ რომ ხატვა და ფერწერა//ფართო გაგებით// მუდამ იქნება. და დიდი მნიშვნელობა არა აქვს იმას თუ რა საშუალებები იქნება გამოყენებული.

მაგრამ ჩვენს მოცულობით სამყაროში მხატვრები რა თქმა უნდა გააგრძელებენ სამგანზომილებიანი სტრუქტურების შექმნას....

ბუნებრივია რომ მე როგორც კარდიოქირურგს მიზიდავს გამოთქმა «memento mori», გახსოვდეს სიკვდილი.ხელოვნება არააა სურათიკოების ხატვა და კედლების გალამაზება, ეს არაა დეკორაციების შექმნა.

რატომ ხატავს სურათებს მხატვარი? რა თქმა უნდა იმიტომ რომ ის ფიქრობს სიცოცხლის არსზე. ლიტერატურული ნაწარმოებები არ იწერება წინადადებათა სილამაზისთვის.

და აი ეს "მემენტო მორი", ეს "გახსოვდეს სიკვდილი" ძალიან მნიშვნელოვანია. და თუ აიღებთ წარსულის დიდ ნაწარმოებებს ამას ყოველთვის ნახავთ, მატისთანაც კი. 




Memento Moriby IchigoKonKon

Fan Art / Digital Art / Drawings / Books & Novels©2010-2013 IchigoKonKon



ჩემი კოლექცია არის დროის ჭრილი. ეს იყო ძალიან საინტერესო ხანა,რუსული რენესანსი. საუკუნის დასაწყისში ქმნიდნენ მალევიჩი,კანდინსკი, შემდეგ კი ხლოპ და ყველაფერი დაიხურა, დარჩა მარტო სოციალისტურ რეალიზმად წოდებული რაღაცა.
და მხოლოდ სტალინის სიკვდილამდე ცოტა ხნით ადრე დაიწყო რაღაც მოძრაობა. ეს შეიძლება შევადაროთ იტალიურ რენესანსს რომელიც გაგრძელდა 400 წელი.
ჩვენთან იყო მხოლოდ ნონკონფორმისტული რენესანსი გაგრძელდა მხოლოდ 40 წელი.
მაგრამ რა ბობოქარი იყო ეს წლები! 

მე მუდამ მინდოდა მეჩვენებინა რომ ჩვენი ნონკონფორმისტები არ ყოფილან გართული მარტო საზოგადოებრივ წყობასთან ბრძოლით. ისინი სვავდნენ მარადიულ კითხვებს.

მე მინდა ძალიან სერიოზული გამოფენების მოწყობა საზღვარგარეთ.

საწყენია როცა შედიხარ თანამედროვე ხელოვნების მუზეუმში და იქ ვერ ხედავ რუს მხატვრებს. საუკეთესო შემთხვევაში კაბაკოვი,ბულატოვი,ვასილიევი.
მალევიჩიც ხომ ოდესღაც არავის სჭირდებოდა.

მიყვებოდნენ რომ 1935 წელს რუსულ მუზეუმში გამართეს კაზიმირ სევერინის ძის გამოფენა. ის ამ დროს გარდაიცვალა და მისი სურათები დაყარეს კიბის ქვეშ.
მუზეუმის ზოგ თანამშრომელს ეტყობა რაღაც ესმოდა ფერწერაში და მათ სახლში წაიღეს რამოდენიმე სურათი.

არ ვიცი მართლა იყო ასე თუ არა,მაგრამ არის ასეთი ისტორია.

დიახ მე ვაჩუქებ ქალაქ მოსკოვს ჩემს კოლექციას. მაგრამ ერთადერთი პირობით.
მე მჭირდება მუზეუმი,პატარა მუზეუმი მოსკოვის ცენტრში.

ნუ იქნება ის ჩემი საკუთრება. ნუ დაერქმევა მას ჩემი სახელი.

მე უბრალოდ მინდა იქ მცველად მუშაობა და მისი მოწყობა ისე როგორც წარმომიდგენია.

გამოფენის ადგილი და თარიღი
Brusov Art Space

21 сентября 2013 — 28 сентябрატя 2013 წლის 21 სექტემბერი
კურატორი მიხაილ ალშიბაია
მხატვარი ალისა ტიმ

Куратор: Михаил Алшибая
Организатор: Александр Богатырев
Xудожники: Алиса Тим
О проекте:

პროექტზე
"სარკის სახე ცნობიერებაში იწვევს ურიცხვ კულტურულ და ესთეტიკურ ასოციაციას. ლიუის კეროლის სარკის იქითა სამყარო, ტარკოვსკის "სარკე", ინგმარ ბერგმანის "როგორც სარკეში". ურიცხვი სარკის ანარეკლი ალენ რენეს ფილმიდან "შარშან მარიენბადში", ლაკანის "სარკის სტადია",სარკეების მაგიურ თვისებები. 

ალისა ტიმის ნამუშევრებში თანამედროვე მოდელების სახეებში ჩანან დედოფალი ხატშეფსუტო.სალომეა,ჟანა დარკი და სხვა ნაცნობი სახეები.

მაგრამ ავტორი ცდილობს ნაცნობი გმირების ახალი,თავისი იკონოგრაფიის შექმნას.
მას არ სურს მათი დანახვა განყენებულ და შორეულ ხატებად. მას უნდა მათში როგორც სარკეში ჩახედვა და საკუთარი თავის დანახვა" //მიხაილ ალშიბაია//.









Oбраз зеркала вызывает в сознании ряд бесчисленных культурных и эстетических ассоциаций: льюискэрролловское «зазеркалье», «Зеркало» Тарковского и «Как в зеркале» Ингмара Бергмана, бесчисленные зеркальные отражения из фильма Алена Рене «В прошлом году в Мариенбаде», лакановскую «стадию зеркала», магические свойства зеркал. В работах Алисы Тим сквозь облик современных моделей проглядывают царица Хатшепсут, Саломея, Жанна д’Арк и другие знакомые образы. Но фотографии Алисы не имеют никакого отношения к «пикториальности». Автор стремится «создать новую, свою иконографию знакомых героинь: ради того, чтобы смотреть на этих героинь не как на отвлеченный иконографический и отдалённый временем (как от автора, так и от зрителя) образ, а словно смотреться в зеркало и видеть в них себя».

Михаил Алшибая

Не знаю, так ли было в действительности, но есть такая история. Отвечая на ваш предыдущий вопрос – да, я готов подарить городу Москве свою коллекцию, но при одном условии. Мне нужен музей. Маленький музей в центре Москвы, не в собственность, и даже именем моим его называть не надо. Я только хочу быть там хранителем и организовать его так, как себе это представляю.
Михаил Алшибая. Эксгумация искусства
Категория: Коллекционеры


Известный кардиохирург и не менее известный коллекционер о забытых художниках, ошибках экспертов и о том, как часто никому не нужные картины превращаются в бесценные раритеты.

Что стало толчком для вас к собирательству картин современных художников?

Когда-то в детстве я прочел в газете, что в одном американском музее висел холст неизвестного художника итальянского ренессанса. Ценности особой он не представлял, но в один прекрасный день эту картину забирают на реставрацию. И что вы думаете?! На ней обнаруживается подпись Тициана. Работу тут же переоценили в 20 млн долларов. Меня это тогда сильно поразило. Вещь висела в музее, сотни знатоков смотрели на нее и не видели, что это великое произведение! А стоило найти подпись знаменитого художника, и вот вам – шедевр готов! Кстати, в Пушкинском музее пару-тройку лет назад произошел аналогичный случай. В одном из темных углов музея висел портрет кардинала Антониотто Паллавичини работы дивного венецианского художника Себастьяно дель Пьомбо. Как-то раз прихожу в музей и вижу эту картину на парадном месте, где раньше висел Боттичелли… Оказалась, что ее пререатрибутировали как работу Тициана, ссылаясь на записи Ван Дейка, который когда-то владел этим полотном. Такие вот метаморфозы. Знаете, со временем я пришел к одной мысли: важно, что из себя представляет работа, очень важно, как она сделана, но все это второстепенно перед личностью художника. Ведь не бывает картины без человека.

Выходит, эксперты часто ошибаются…

Экспертиза – самая спекулятивная вещь. Я занимаюсь картинами современных художников 30 лет, и я никогда в жизни не подпишу атрибуцию, что та или иная картина подлинная. Я не прибегаю к услугам экспертов, всегда покупаю сам. Как-то приобрел холст Владимира Яковлева. Очень редкая вещь – он почти никогда на холстах маслом не писал. И я долго сомневался в его подлинности. Показывал эту картину людям, которые лично знали Яковлева и хорошо были знакомы с его творчеством, но никто не мог сказать ничего определенного. И лишь спустя 6-7 лет я полностью убедился, что это подлинник, когда, скажем так, все необходимые факты сошлись. Только тогда я выставил эту картину публично.

Ваше отношение к галеристам?

Современный арт-бизнес – это очень непростой мир. Конечно, есть много галеристов, не люблю это слово, они занимаются продажами картин, «раскручиванием» художников – это их работа. Но вы должны понимать, что коллекционеры опытные все их методы и уловки неплохо знают. Если взглянуть на историю живописи, то во все времена были художники, пользовавшиеся большой популярностью. Но! Стоило кому-нибудь из критиков, действительно разбирающихся в живописи, написать об одном из таких художников серьезную критическую статью, как до всех доходило, что этот художник в действительности вульгарен, а его картины – ничто.

Но чаще бывает наоборот...

Да. Вот недавно в Эрмитаж из Лондонской Национальной галереи привезли шедевр одного из моих любимых художников итальянского Возрождения – Карло Кривелли, «Благовещенье со Святым Эмидием». И интересно то, что этот потрясающий художник находился в забвении почти 350 лет! До тех пор, пока какой-то критик-знаток не посмотрел на его работы внимательно и что-то про него написал. Только тогда люди вдруг поняли, насколько это великий мастер! Аналогичная история с Вермеером, которого сейчас вообще многие считают художником №1 всех времен и народов. С Боттичелли было нечто подобное. И я-то, собственно, зачем занялся коллекционированием? Я хотел понять эти критерии качества. Что же определяет величие произведения? Это своего рода эксперимент. И если в старом искусстве есть еще какие-то опорные пункты, то в современном искусстве крайне сложно что-то распознать. Однажды я спросил одного нашего старого опытного искусствоведа: «Ван Гог плохо рисовал или хорошо?» И знаете, что он мне ответил? «Миш, я не знаю, хорошо он рисовал или плохо, но он рисовал гениально».

Вы уже разобрались с этими самыми критериями качества?

Я начал поиск этих истин 30 лет назад, коллекционировать стал чуть позже. Так вот, могу сказать, что сегодня я нахожусь примерно в той же самой точке, с которой стартовал. Но это не значит, что за эти годы я ничего не понял. Нет, многие туманные смыслы мне все же открылись. И среди них понимание того, что я называю «напоминанием о смерти», «memento mori». Искусство – это не рисование картинок, не украшение стен, не создание декораций. Зачем художник пишет картины? Конечно же, он размышляет о сущности жизни. Литературные произведения не пишутся просто для красоты слога. И вот это memento mori в искусстве чрезвычайно важно. И если взять великие произведения из прошлого, то вы всегда это увидите. Даже у Матисса.

«Эксгумация» – предстоящая выставка картин вашей коллекции наверняка связана с этим мотивом?

Поскольку я кардиохирург, тема смерти мне очень близка ? (здесь должен быть «смайлик», это ведь ироничное высказывание). Да и все мои занятия искусством в общем своем историческом основании строятся на теме смерти. Собственно, и основным толчком для моего коллекционирования, эксперимента, как я уже говорил, послужила смерть – уход из жизни художника Анатолия Зверева. Я собирался приобрести его работы, но как-то все откладывал. А когда он неожиданно умер, оказалось, что купить их стало не так уж просто, но они все же появились в моей коллекции. Тему смерти я всегда считал весьма важной. «Человек смертен, смертен внезапно». И мне попадались работы художников забытых, картины которых даже не хранились, а валялись где попало. Хотя эти полотна, несомненно, достойны внимания. И я извлек некоторых художников из небытия. Была такая художница Гаяна Каждан. Она сыграла большую роль во всей моей коллекционерской деятельности. Гаяна, кстати, и будет заглавным персонажем на выставке «Эксгумация». Она умерла трагически, да и вся жизнь ее была трагична, ее работы весьма интересны, а большую часть из них фактически выбросили на улицу. Затем я нашел работы другой умершей художницы, Татьяны Киселевой. И тогда мой друг, художник Борис Жутовский, сказал мне, что я занимаюсь эксгумацией. Собственно, отсюда и пошло название. На этой выставке будут представлены только художники, которые уже умерли – более или менее известные, а также те, о которых вообще никто не помнит или даже не знает, хотя их работы, на мой взгляд, забыты незаслуженно.

Где вы находите картины для своей коллекции? Покупаете на аукционах?

На аукционах я совершал покупки раза два-три, не более. К сожалению или к счастью, мои приобретения – это почти всегда приватные покупки, которые осуществляются подобно тому, как это происходит и на Западе. Но понимаете, какой парадокс: на Западе приватные покупки обычно более дорогие, чем на аукционе. Недавно принц Катара купил картину Поля Сезанна за 250 млн долларов – это была приватная сделка. Таких цен никогда не было на аукционах. В нашей стране ситуация обратная. У нас, когда покупаешь приватно, то наоборот, цена ниже. Потому что накрутки галеристов колоссальны. Кроме того, здесь есть еще немаловажный фактор: когда я покупаю в семье, у наследников или у друзей, риск купить фальшивку практически сведен к нулю. Чего нельзя сказать про аукционы. Мой друг купил Краснопевцева на Sotheby's… оказался фальшивым.

Вы не из тех коллекционеров, что покупают картины ради прибыли.

Знаете, есть замечательная история. Был такой французский художник Морис Утрилло, сын Сюзанны Валадон. Он писал замечательные монмартрские виды. И вот он стал популярен, его картины начали расти в цене. Один человек зашел в картинный бутик и купил работу Утрилло. Расплатился, дал свою визитку, чтобы на его адрес прислали картину. А потом, помолчав, добавил: «А впрочем, не надо. Поставьте ее на место, когда цена поднимется втрое – пришлите по этому адресу деньги». Вот пример чистой инвестиции. Люди, которые занимаются инвестициями в искусство, занимаются продвижением художников – они всегда ждут результата, но ожидание может и затянуться. Другой пример. Однажды я оказался в доме у знаменитого коллекционера Якова Евсеевича Рубинштейна. И меня поразило, что все стены его квартиры были сплошь завешаны изумительными полотнами. Но собирать картины – это не только скупать их повсюду. Рубинштейн был образованным человеком. Коллекционер должен жить в пространстве культуры, дышать им. Должен читать, слушать музыку, разбираться в искусстве.

А вы где храните свои картины?

Дома, у меня большая квартира. Если вор придет, то он не поймет, что брать. Один раз меня, кстати, обворовали, но при этом не унесли ни одной картины! Только крупный специалист в области искусства сможет разобраться, где что.

Вы не задумывались над тем, чтобы повторить подвиг Третьякова?

Частное коллекционирование всегда играло и играет огромную роль в создании государственных коллекций. Честно говоря, надо отдать. Но в наших условиях встают десятки вопросов. Вот Игорь Санович, великий коллекционер, хотел отдать все, но ему не пошли навстречу. В результате его коллекция разойдется – это ясно. А то, что я собираю, – часть коллекции интересна для музея, но ведь другая часть –это художники, которые сейчас никому не нужны.

Но со временем они могут стать актуальными.

Я в этом уверен. Ведь моя коллекция – это срез времени. Это была интереснейшая эпоха – это русский ренессанс. В начале века творили Малевич, Кандинский, а затем «хлоп!» – все закрылось. Остался лишь «социалистический реализм». И только незадолго до смерти Сталина началось какое-то шевеление. Можно провести параллель с итальянским ренессансом, но если у них он длился 400 лет, то у нас это было всего 40 лет нонконформистского ренессанса. Но какие бурные! Я всегда хотел показать, что наши нонконформисты не просто боролись с общественным строем, а ставили вопросы вечные. Я предпринимаю некоторые шаги к тому, чтобы сделать очень серьезные выставки за границей. Обидно приходить в музей современного искусства и не находить там русских художников. В лучшем случае Кабаков, Булатов, Васильев. Малевич ведь тоже когда-то был никому не нужен. Мне говорили, что когда в Русском музее в 35-м году шла выставка Казимира Севериновича, он в это время умер, и картины были просто свалены под лестницу. Некоторые сотрудники музея, которые, видимо, разбирались в живописи, унесли себе несколько картин. Не знаю, так ли было в действительности, но есть такая история. Отвечая на ваш предыдущий вопрос – да, я готов подарить городу Москве свою коллекцию, но при одном условии. Мне нужен музей. Маленький музей в центре Москвы, не в собственность, и даже именем моим его называть не надо. Я только хочу быть там хранителем и организовать его так, как себе это представляю.

Биография

Михаил Алшибая — один из лучших в России кардиохирургов. Доктор медицинских наук. Профессор. С 1982 года работает в Научном центре сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева РАМН – уже более десяти лет заведует отделением коронарной хирургии. Член Российской ассоциации сердечно-сосудистых хирургов, секретарь секции коронарной хирургии.

Искусством увлекается всерьез: рисует, создает объекты и проводит перформансы, и все это так или иначе связано с его основной деятельностью. Алшибая собирает картины современных русских художников, нонконформистскую и метафизическую живопись, графику, скульптуру, ежегодно организует по нескольку выставок в музеях и галереях Москвы.

С 2004 года – член секции критиков и искусствоведов Московского союза художников.

Член попечительского совета благотворительного фонда помощи хосписам «Вера».

 http://www.agroxxi.ru/agroart/beseda-s-doktorom-alshibaja.html

 9 сентября 2012 в 10:33

Известный хирург и собиратель произведений искусства Михаил Алшибая ответил на наши вопросы
 

        -  Не кажется ли Вам, что произведение искусства несет в себе большой энергетический заряд? Как Вы - собиратель отбираете картины в свою коллекцию? Легко ли живется с некоторыми из них в одних стенах?

- Я привык к большому количеству картин в доме, кроме того, экспозиция все время немного меняется. Вообще-то это интересный вопрос. Леонид Талочкин когда-то мне жаловался, что тяжело жить в окружении картин. Это, между прочим, было для него одним из импульсов к тому, чтобы передать коллекцию в музей. Слава Калинин рассказывал, что директор Института, в котором я работаю, знаменитый кардиохирург Владимир Иванович Бураковский, повидавший много на своем веку, и тоже коллекционер, говорил, что на него наводит ужас одна из работ Бориса Свешникова. Есть, конечно, такие произведения искусства, которые оказывают сильное, даже угнетающее воздействие. Но в этом и заключается сила искусства, оно (я имею в виду настоящее искусство) – не для украшения стен и не для создания веселого настроения. В таком случае это просто картинки, можно сказать в современных терминах – «гламур». Искусство всегда напоминание о грустном, оно - раздумья над проблемами жизни и смерти, то есть, занимается проблемами метафизики. Конечно, настоящая вещь должна быть блестяще исполнена, и в колористическом плане, и в смысле формы, но если в ней отсутствует вот это самое содержание, то тогда мы имеем декоративную поделку. Ну, возьмите литературу, любой великий роман, Пруста, например. Блестящая форма, невероятной красоты (не люблю это слово) стиль, слог, но ведь это роман о смерти. Но, конечно, и о преодолении смерти, преодолении в символическом виде, о ценности жизни, и о становлении человека в жизни. Рассказы Чехова возьмите, Толстого – «Черный монах», «Палата № 6», «Крейцерова соната». А чем произведение изобразительного искусства принципиально отличается от литературного произведения? Но многие почему-то требуют от изобразительного искусства некой «красоты». Красота как раз и заключается в том мастерстве, с которым художник показывает жизнь, обреченную на умирание (это ведь так по определению, по сути). Любой пейзаж, натюрморт, если он не содержит напоминания о мимолетности, хрупкости и потому невероятной ценности жизни (вспомните голландские натюрморты «vanitas» или пейзажи Рейсдаля, Гоббемы) – топологическая зарисовка или рыночная вывеска. То, что Вы обозначили как «энергетический заряд», для меня в этом и заключается. По этому признаку я и отбираю произведения в коллекцию. Если человек решил собирать настоящее искусство, он должен знать, что будет жить в окружении этих «напоминаний о смерти». Как выразилась молодой искусствовед Елена Садыкова, «Настоящее искусство поражает подобно иглам дикобраза», а иглы дикобраза, между прочим, используют в магических обрядах, ими обычно протыкают куклы Вуду, чтобы причинить кому-нибудь боль. В искусстве тоже много магии.
 - Не могли бы Вы рассказать о своих пристрастиях в искусстве, разделя ответ на две части: мне нравились тогда, мне нравятся сейчас?
В ответе на предыдущий вопрос я уже кое-что сказал по этому поводу. Могу еще добавить: с моей точки зрения, настоящее искусство – это всегда кровь художника, выплеснутая на поверхность холста, бумаги, в пространство инсталляции, в развитие перформанса. То есть, в каком-то смысле искусство всегда – акционизм. Это может быть реальный акционизм с кровью (так называемый «Венский акционизм» и ему подобные акции) или символическая «кровь», что порой оказывается значительно мощнее по воздействию. Скажем, от одного из поздних автопортретов Рембрандта я испытал гораздо более сильное ощущение трагедии, чем от документации венских перформансов 60-х годов. Что же касается конкретных пристрастий, то они у меня существуют в очень широком спектре. Эволюция моих вкусов, конечно, существовала и продолжается, но это не означает, что я что-то любил, потом разлюбил, просто по мере узнавания я присоединял к своему «списку» новые для меня художественные явления. Конечно, некоторые художники слегка поблекли в моих глазах, но вообще-то я принимаю и люблю все, что соответствует моим критериям «напоминания о смерти» и «выплеска крови». Вот поэтому, пожалуй, постмодернизм как современный «тренд» (простите за это ужасное слово) мне не очень близок, слишком много «стеба» (тоже отвратительное слово, но приходится говорить в соответствующих терминах). Хотя в постмодернистской парадигме тоже создаются изредка замечательные произведения (замечательные произведения вообще – редкость), а философия постструктурализма, из которой, собственно говоря, и вырос постмодернизм, мне чрезвычайно интересна. Так что, повторю, спектр моих пристрастий чрезвычайно широк: от этрусков, древнеегипетского искусства до постмодернизма. И я бы не стал разделять: что нравилось раньше, а что сейчас. Но в коллекционировании я, естественно, мог сконцентрироваться лишь на русском искусстве второй половины ХХ века и современном.
- Что как собиратель Вы открыли в последнее время?
- «Открытие» - слишком звучное слово для характеристики моих скромных изысканий. Я занимался поиском неизвестных имен художников эпохи шестидесятых-семидесятых годов, главным образом, работавших в «нонконформистском» ключе, то есть, не в «каноне» соцреализма. На «карте», если так можно выразиться, этого искусства еще немало «белых пятен». За последние десять лет я открыл для себя и попытался показать тем, кто интересуется искусством, целый ряд имен. К сожалению, многие из этих художников уже умерли. Недавно в Московской галерее «А-3» я показал выставку работ из моей коллекции со «страшным» названием «Эксгумация». Дело в том, что там были работы только тех художников, которые умерли, да еще, к тому же, все они почти или полностью забыты. Я как бы извлекаю их «из земли» (буквальное значение слова «эксгумация»). И вот что интересно: представленные работы были совершенно разного художественного уровня (хотя нет четких критериев этого понятия, тем более, в современном искусстве), но оказалось, что все они «чисты» в том смысле, что нет никакой «декоративности», «позы», «желания понравиться». И эти вещи соответствовали вышеприведенным двум критериям. Там были работы почти совершенно никому не известных Валерия Озерова, Марка Абрамовича, Георгия Лозбекова, была вещь Дмитрия Авалиани, поэтическое творчество которого отчасти известно узкому кругу специалистов, но он создавал и удивительные образцы «визуальной поэзии», так называемые «листовертни», и один из них я показал на выставке. Были картины других поэтов: Губанова, Ковенацкого, в творчестве которых изобразительное искусство занимало значительное место, но об этом мало кто помнит. Среди живых художников тоже есть некоторые «открытия» (вот, я повторил Ваш термин), например, Наталия Пархоменко, которая в течение многих лет писала замечательные работы в тайне, а в результате там возникает целый мир, совершенно особый взгляд на жизнь, на структуру мироздания, если угодно.  
- Не бывает ли у Вас чувства похожего на разочаровательную ненависть по отношению к искусству? (будь то минутная слабость или...)
 - Все в жизни бывает, но, скорее, разочарование не по отношению к искусству, нет, бывает разочарование своей деятельностью в области искусства. Тридцать лет почти я этим занимаюсь, и порой мне кажется, что так ничего и не понял. То есть, сформулировать какие-то критерии оказалось невозможно. Не так давно мне стало ясно, что это принципиальная невозможность. Не в том даже значении, что «мысль изреченная есть ложь», и не в том, что «мы истину похожую на ложь, должны хранить сомкнутыми устами», хотя это и очень важно, – лучше не касаться искусства словами (хотя здесь я уже много чего наговорил, просто какой-то парадокс Лао-Цзы по Бо-цзюй-и). Если бы имелась такая возможность – дать четкие вербальные критерии качества художественного произведения, искусство перестало бы существовать. В таком случае любой художник, пользуясь этими критериями, мог бы создать замечательное произведение, а любой коллекционер – собрать прекрасную коллекцию. Но это невозможно, загадка остается, и, как я говорю, я сегодня нахожусь примерно в той же точке, с которой начал свое «погружение» в искусство. Но какие-то туманные смыслы все же слегка приоткрылись.
- Нет ли в Вашем собрании работ, которые могли бы составить выставочный цикл, условно названный "Русская деревня"? Как Вы относитесь к традиционной деревне вообще?
- Нет, «Русская деревня» в искусстве - это не мое. Я не собирал этнографическую коллекцию. Русская деревня, грузинская деревня, французская деревня… . «Деревня» - это тема, скорее даже не этнографическая, а социальная, но и лирическая, конечно, тоже. Вот «Деревенское кладбище» - такая работа у меня есть. Деревню, в том числе, русскую, я очень люблю, к сожалению, бываю редко.
- Ваша недавняя выставка "Эксгумация" пользовалась успехом; расскажите как возникла идея ее провести и что Вы хотели донести посредством  этой выставки?
- Возвращаюсь к «Эксгумации». Идея не моя – это «словечко» к моим изысканиям работ полузабытых умерших художников применил Борис Жутовский лет десять назад. Мне оно тогда показалось очень точным, но только сейчас удалось организовать выставку с таким названием. А донести я хотел вот что: задача искусствоведа, художественного критика и особенно коллекционера – не «ранжировать» художников по значимости, а воспринимать, освещать и показывать художественный процесс определенной эпохи во всей его полноте. Контекст чрезвычайно важен, и мы должны стараться сохранить, актуализировать максимально возможное число художников. Если человек жил и творил, мучился, что-то открывал для себя, страдал, продукт его творчества не должен быть забыт, утерян. Вот в этом цель «эксгумации». Можно было бы назвать с пафосом:  «воскрешение», «реанимация», но такой пафос мне чужд. «Эксгумация» звучит несколько провокационно, но провокация всегда должна быть в искусстве, это тоже, кстати, важный критерий, который можно уловить в творчестве каждого большого художника (дело заключается в мере, пропорции подобной «провокационности»), а по сути дела это название очень верно, как мне кажется, определяет смысл проекта. Ну а тянулось все так долго – от идеи до реализации проекта – потому, что я искал одну работу, которая должна была быть «центральной» на этой выставке. Это была уже даже не эксгумация, а некое археологическое изыскание, хотя оно нередко тоже, по сути дела, эксгумация – раскопки курганов и прочее. 12 лет назад я узнал о существовании картины Гаяны Каждан «Золотой фараон». Ничего, кроме этого названия, мне не было известно, но почему-то я решил, что должен разыскать эту вещь, написанную незадолго до трагической смерти художницы и сразу после ее самоубийства попавшую к дальней родственнице. Поиски родственницы отчасти носили даже характер детектива, поскольку я задействовал милицию, но они оказались безрезультатными. И вот два года назад совершенно случайно, при странном стечении обстоятельств, работа «всплыла», причем оказалось, что она находится в семье моей очень давней знакомой. Ровно 40 лет (работа создана в 1972 г.) ее практически  никто не видел, и теперь она оказалась на выставке, объединив вокруг себя вещи других умерших, полузабытых художников.
- Удалось ли напечатать "алшибаевский альбом" с работами из Вашего собрания?
- Вот «альбом» мне очень не хочется делать, не хочу создавать очередное «подарочное издание». Но книгу я обязан сделать. Я все время думаю над некой иной формой, возможно даже без или с минимальным количеством «красивых» цветных иллюстраций, больше черно-белого, больше «воздуха» - пустых пространств на страницах. Чтобы макет был необычный, но главное – содержание: концепция моего личного (возможно, ошибочного) отношения к искусству и история формирования коллекции. Очень важен еще один момент – биографии художников, факты, литература, «аппарат». То есть, это должно быть научное издание и, в то же время, оно должно быть субъективным в самом лучшем значении этого слова, то есть, личным, авторским, так сказать. Я вот что думаю: к почти каждой своей выставке я выпускал маленький каталог. Их уже десятка два, и поскольку выставки были, в основном, концептуальные, с моими небольшими текстами, то на их основе можно попытаться выстроить что-то вроде монографии, но все равно работы очень много. Вот Саша Кроник сделал замечательную книгу о своей коллекции, но это заняло несколько лет упорного труда, он привлек замечательных искусствоведов и т.д. Я с таким трудом не справлюсь.
- Продолжается ли Ваша творческая жизнь, беретесь ли Вы за карандаш и кисть?
- Моя творческая жизнь проходит в операционной. Когда я говорю о «хирургии как искусстве» - это не метафора, я вкладываю в это понятие совершенно реальный смысл. Только это искусство не для зрителей (для очень ограниченного круга зрителей) и не для вечности, хотя, если хирург придумал новую операцию, то, возможно, и для вечности. Ну, вечного ничего нет на этом свете. Все картины когда-нибудь тоже погибнут. Как известно, «цель творчества – самоотдача, а не шумиха, не успех…». Так что ежедневно я берусь за скальпель, ножницы, иглодержатель, а что касается карандаша, то тоже берусь – в течение многих лет я рисую схемы выполненных операций. Я их несколько раз выставлял как графику, содержащую смысл и структуру. Иногда рисую для себя какой-то интерьер или пейзаж, люблю иногда нарисовать обнаженную фигуру – с натуры или по воображению. Я к этим рисункам не отношусь серьезно, не потому, что это не «академические» или «классические» рисунки, просто настоящий художник рисует непрерывно, а я иногда, по вдохновению. Многие люди рисуют, и такое любительское рисование, «домашнее рисование» иногда оказывается очень интересным. Все зависит от личности рисующего, но в действительности (это уже постмодернизм) неважно, кто нарисовал. Кто-то нарисовал.
- Кто из художников оказал на Вас влияние? С кем Вы дружите?
- Влияние в каком смысле? На мое коллекционирование очень большое влияние оказал Владимир Немухин, серьезную роль в моей жизни сыграли беседы и общение с такими художниками как Юрий Злотников,  Франциско Инфанте, Белла Левикова… . Да на самом деле очень много художников на меня влияли, давали мне очень ценную информацию для размышления, всех не перечислить, много имен, могу кого-нибудь забыть, обидеть. Вообще самое, пожалуй, ценное, что было на этом пути – именно общение с художниками. Хотя все они непростые люди, особенно выдающиеся художники. 
Читать полностью: http://www.agroxxi.ru/agroart/beseda-s-doktorom-alshibaja.html



- Нет ли у Вас известного раздвоения: Вы виртуозный хирург и собиратель - как это уживается?
- Я не «виртуозный» хирург. «Виртуозность» в хирургии – сомнительное понятие, так же как виртуозность в живописи. Может быть, в музыкальном исполнительском искусстве этот термин как-то оправдан. Хотя мне приходилось слушать настоящих виртуозов, а души не хватало. Рихтер где-то сказал: «Это был ужасный концерт, я взял половину фальшивых нот». Ну, это, конечно, было сильным преувеличением, но настоящий мастер может себе такое позволить. Или вот Гилельс: он был виртуоз, но дело не только в этом, дело в том, как он передавал чувство. Само собой разумеется: мастерство необходимо художнику, хирургу, музыканту-исполнителю. Но я не люблю такие термины как «профессионализм», «виртуозность». Умение должно быть. В высшем значении, а непременные компоненты умения, мастерства – интеллект и любовь. Ну а что касается совмещения двух, вроде бы совершенно различных занятий, то здесь надо учитывать, что коллекционирование, изучение искусства – своеобразная «рекреация» для хирурга. Ведь в работе я должен быть абсолютно точен, а в искусстве можно немного расслабиться, хотя художник, настоящий художник, должен быть в своей работе точен, как хирург. Это не моя мысль, а Ю.Злотникова, и в феврале этого года в Санкт-Петербурге я прочел для хирургов и аритмологов лекцию об искусстве с названием «Искусство как хирургия». В одном очень умном и оригинальном американском сборнике «афоризмов», принадлежащих крупным кардиохирургам, есть такая «максима»: «Имей хобби, кроме кардиохирургии». Но я не могу сказать, что для меня увлечение искусством – «хобби», дурацкое какое-то слово. Искусство – моя вторая жизнь, а, возможно, первая. В действительности с самого начала все это так было переплетено в моей жизни – медицина и искусство, когда-нибудь я об этом подробно напишу.
- Когда Вы успеваете заниматься собирательством - с тем жесточайшим графиком и "цейтнотным" существованием, - крестом хирурга?
- Вот – это ключевой вопрос. Серьезные занятия искусством требуют времени, а я не могу, не имею права отрывать время от хирургии. Все же искусство занимало и занимает в моей жизни не более 10% (по времени). Отчасти поэтому я не собрал коллекции «шедевров», хотя, честно говоря, я к этому и не стремился. Всегда не хватало времени и денег. С другой стороны, не буду скрывать – хирургия помогала мне в коллекционировании. Художники иногда болеют. И вообще все художники с огромным уважением относятся к хирургам. Так что были подарки…
- Как бы Вы оценили современное состояние искусства?
- А это - слишком серьезный вопрос. Во все времена говорилось о кризисе современного искусства. Современного в смысле того, что делается сейчас, в этот момент. «Большое видится на расстояньи», современнику всегда трудно оценивать новое. Но сегодня термин «современное искусство» используется и в несколько ином значении, как обладающее некими особыми качествами, непременно присущими именно современному произведению. То есть, если художник просто пишет маслом на холсте, то это не принято считать современным искусством, хотя оно и создается сейчас. На многочисленных форумах, выставках современного искусства живопись трудно найти, в основном представлены фотографии, объекты, инсталляции, в том числе, интерактивные, видеоарт, проекты с использованием Интернета, а если и попадается изредка живопись, то совершенно особого рода. Эти процессы как-то особенно резко, даже несколько навязчиво утрированы у нас. Конечно, трудно себе представить, что вот сегодня можно написать нормальную картину – реалистическую или абстрактную, и это получится хорошо. «Нужны новые формы», как сказано в одном классическом произведении. Художник сегодня находится под давлением требования «современности», иногда «корежит» себя, чтобы подстроиться под «мэйнстрим» (опять пришлось применить неприятные слова). В чем-то эти требования напоминают давление, которое в иные времена оказывал МОСХ со своими принципами социалистического реализма. С другой стороны, нельзя не признать, что в эпоху бурного развития технологий, изменения всей нашей жизни, искусство не может оставаться вне этого. Жизнь всегда врывалась в искусство, даже изобретение масляной живописи было по тем временам «технологическим прорывом». Что мы имеем сегодня здесь? Очень странная ситуация: с одной стороны, Союз художников все еще существует, почти в том виде, как в прежние времена. Десятки тысяч художников продолжают писать маслом на холстах, с большим или меньшим «профессионализмом», и большая часть  этой «продукции» у меня восхищения не вызывает. В лагере «актуальщиков» тоже ситуация достаточно безрадостная. Очень многие художники просто эпигонствуют, посматривая на западные (и восточные) художественные движения. Оба эти «лагеря», будучи абсолютно противоположны по форме, сближаются в одном: устремления их адептов направлены в сторону, условно говоря, «ведомства Меркурия», то есть к богатству и славе. Любой художник хочет, конечно, заработать, продать свое произведение, хочет славы. Важно, какое место это стремление занимает в общей структуре его деятельности. Я остаюсь в определенном смысле романтиком, и функционирование многочисленных «институций» (еще один неприятный термин) современного искусства, весь этот «арт-бизнес» мне чужд. Хорошие современные художники, конечно, есть. Их немного, иначе и быть не может. Они не принадлежат к вышеуказанным большим «лагерям», хотя все же соприкасаются с каким-то из них. Главное, что их работа относится в большей степени к «ведомству Аполлона», то есть, действительно искусства. Есть даже такие, кто демонстрируют жесткую стратегию неприсоединения, отбросив старые формы искусства и взяв на вооружение довольно радикальные методы, но не входя в контакт с современными институциями. И здесь пора перейти к следующему вопросу – о молодых художниках, то есть о будущем искусства.
- Есть ли молодые художники, доставившие Вам удовольствие своими талантом и работами? Бытует мнение, что таланты перевелись?
- Несколько лет назад, когда произведения художников, которых я, в основном, коллекционировал, довольно резко вдруг стали «рыночным товаром», у меня как-то снизился к ним интерес, и я решил собрать «новую» коллекцию совсем молодых, только начинающих свой путь в искусстве. Меня предупреждали понимающие люди, что это непросто. И действительно, я испытал некоторое разочарование. Я увидел (возможно, мне просто не повезло, или пока я не встретил того, что хотел бы найти), что очень многие молодые художники в большей степени обеспокоены проблемой, как бы побыстрее проникнуть в «высшие сферы» искусства, занять положение с помощью различных манипуляций, чем собственно предметом своей деятельности. Я бы сказал, что социальная и морально-нравственная ситуация в нашей стране стимулирует эти тенденции. Поэтому будущее мне кажется весьма туманным. Впрочем, во все времена говорили что «таланты перевелись». А предсказания – самая спекулятивная вещь. Поэтому не буду занимать позицию Дельфийского оракула или Кассандры. Но вот какую единственную мысль я выскажу. Рисовать – одно из самых естественных, даже необходимых человеческих свойств. Все дети рисуют: это и способ познания мира, и способ выражения темных движений собственной души. Потом это у многих прекращается, но некоторые люди (назовем их художниками) сохраняют во взрослом состоянии навязчивое стремление водить карандашом или кистью по бумаге или холсту. Так вот, двумерная плоскость, на которую с помощью красящего материала можно нанести некие линии, пятна, знаки – это чрезвычайно естественно, такие плоскости сопутствуют нам почти с момента рождения и в течение жизни. Сегодня такой «плоскостью может быть что угодно. Плоскостью для художественного творчества и одновременно его материалом может быть человеческое тело, как гениально показывает нам, например, Марина Абрамович. Плоскостью может быть экран компьютера, экран цифровой камеры – рисовать не означает обязательно водить по плоскости карандашом, можно использовать готовые образы. И вот, исходя из чрезвычайной «естественности» изображения на плоскости, я думаю, что рисунок и живопись (в широком смысле) будут существовать всегда. А вот какие именно «медиа» (последнее неприятное слово) будут использованы, это не так важно. Но и трехмерные структуры, конечно, будут всегда создаваться художниками в нашем «объемном» мире. 

Беседовал Алексей Шульгин 
Читать полностью: http://www.agroxxi.ru/agroart/beseda-s-doktorom-alshibaja.html